Фанфан-Тюльпан - Вебер Пьер Жиль (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
— Фанфан! Фанфан! — тихонько звал голос, который как будто раздавался из узкой форточки, сделанной в двери его камеры. Фанфан поднялся и увидел в рамке форточки доброе лицо его друга Пассепуаля, который, выполняя инструкцию Бравого Вояки, постарался как можно скорее вернуться в Венсен.
— Уже пора? — спросил Фанфан. — Я готов.
— Да нет, дурачок, — отвечал ему кавалерист. — Подойди поближе, мне надо сказать тебе кое-что на ухо. Давай скорее, так как сейчас будет проходить дозор, и не дело, чтобы пуля попала мне в башку. Пассепуаль едва слышно прошептал ему несколько слов, которые, видимо, принесли ему большое облегчение. Пока Пассепуаль объяснял ему что-то, лицо Фанфана, искаженное горем, полностью приобрело его обычное жизнерадостное выражение.
Когда Пассепуаль кончил, Фанфан сказал голосом, глухим от нежности и восхищения:
— Ну, скажите, каков наш Бравый Вояка! Я узнаю его. А вы все, мои друзья, разве я мог надеяться?!
— Ты все это расскажешь нам в другой раз, — решительно сказал Пассепуаль и быстро захлопнул дверцу форточки.
Несколько минут Фанфан стоял, как вкопанный, у форточки, бормоча вполголоса:
— Нет, это невозможно! Это слишком хорошо! Слишком замечательно! — Он ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, что проснулся. Поняв, что это не сон, он сказал себе: «О, только подумать! Разве я мог на это надеяться!? Перетта, моя дорогая суженая, моя любимая! Неужели я увижу тебя снова? Я уже окончательно считал, что мы расстались навсегда!»
И луна, бросив луч сквозь решетку камеры, окошко которой выходило во двор, увидела, что первый кавалер Франции смеется счастливым смехом в момент, когда он наверняка должен был плакать. Когда прошел первый взрыв радости, Фанфан снова вытянулся на своем тюфяке и пробормотал уже сонным голосом:
— Что ж, кажется, эта ночь кончится лучше, чем началась!
Через несколько секунд он уже мирно спал, и ему снилось, что он венчается с Переттой и что маршал Саксонский — свидетель на их свадьбе.
Фанфана-Тюльпана должны были расстрелять в пять часов утра, на месте, которое называлось «поляна артиллеристов» и было расположено там, где теперь начинают строить полигон Венсена.
Стража накануне водрузила там крепкий дубовый столб, с верхушки которого спускалось белое полотнище — оно должно было закрывать от глаз осужденного взвод, предназначенный для осуществления казни.
Вскоре раздался гулкий шаг взвода по утрамбованной дороге, ведущей к поляне. Осужденный, эскортируемый полутора десятками кавалеристов под командой корнета, входил на место расстрела. Утро было необыкновенное: солнце осветило деревья ореолом из розового света, утренняя роса поднималась к небу легкой дымкой, которая, как вуаль, затуманивала мрачную группу стрелков в черных галстуках. Птицы щебетали, их пение, как фанфары, возвещало наступление дня и аккомпанировало мерному шагу печального кортежа. Раздалась короткая команда. Взвод выстроился в две шеренги. Первая отвела Фанфана к столбу, вторая, держа оружие к ноге, ждала команды стрелять.
Молодой человек четким шагом, как на параде, промаршировал прямо к столбу. Выпятив грудь и выпрямившись, он глядел вперед твердым взглядом. Подойдя к столбу, он круто развернулся и, отказавшись от предложения завязать ему глаза, стал ждать, скрестив руки на груди.
Вторая шеренга солдат присоединилась к первой. Офицер, который несколько отошел в сторону от взвода, резко прокричал:
— Равнение налево, в две шеренги становись!
Бек-а-Буар, Брешю, Гро-Помпон, Сигалёз, Брешедан, Касс-Мюзо, ля Гренад, Фенуйяр, Мешонне, ле Зефир, Крок-д'Асье и Пассепуаль произвели построение в две шеренги с необыкновенной точностью.
Люди второй шеренги стали сзади в интервалы между стрелками первой. Все действовали спокойно, как полагалось в такие моменты. Очень внимательный наблюдатель этой мрачной сцены, наверно, заметил бы, что осужденный, как ни странно это выглядело, чуть-чуть улыбался, а солдаты, заряжая ружья и наводя их на цель, делали это с менее суровыми лицами, чем того требовали обстоятельства.
Офицер достал и поднял саблю. Две команды подряд резанули воздух:
— Готовьсь! Огонь!
Двенадцать ружейных выстрелов прогремели, раскатясь долгим эхом по округе. Стая голубей взвилась в воздух. Фанфан-Тюльпан рухнул плашмя на землю.
— Нет надобности добивать его выстрелом милосердия, — сказал старый унтер-офицер, подойдя к расстрелянному. — Он получил двенадцать пуль в грудь.
Корнет, который явно выполнял свою миссию с тяжелым сердцем, не стал настаивать. Он уже направился к солдатам, чтобы приказать им разойтись, как вдруг пожилой человек, прямой и стройный, который присутствовал при казни Фанфана, подошел к нему и отсалютовал по-военному. Это был Бравый Вояка.
— Что вы хотите, сударь? — спросил его корнет.
— Я единственный родственник этого несчастного, — сказал старый солдат, — и я пришел попросить у вас, господин корнет, разрешения увезти его тело, чтобы похоронить его на родине.
Корнет, в затруднении, молчал. Все его люди в тревоге не сводили с него глаз.
Бравый Вояка настойчиво продолжал:
— Я понимаю, что эта последняя милость не совсем полагается по правилам, но, господин офицер, разрешите мне напомнить вам, что все же Фанфан-Тюльпан был храбрым солдатом и что он вел себя не так, чтобы заслужить столь печальную судьбу, хотя и не погиб со славой на поле боя.
Корнет продолжал молчать, вопросительно глядя на капитана, тоже присутствовавшего при казни и теперь подошедшего к ним, услышав их разговор. Капитан, который не мог скрыть впечатления, произведенного на него мужеством Фанфана во время казни, вмешался в разговор и сказал:
— Корнет, выполните то, о чем вас просит этот человек.
— Благодарю вас, господа! — ответил Бравый Вояка, не скрывая радости. Он добавил: — Могли бы вы приказать двоим из ваших людей помочь мне немного и перенести его?
— Хорошо!
По знаку корнета Пассепуаль и Бек-а-Буар вышли из рядов и присоединились к Бравому Вояке; они направились к столбу, у подножья которого плашмя лежал Фанфан, уже покрытый большим темным плащом, — об этом успел позаботиться старый солдат. Они вместе подняли тело и, предводительствуемые Бравым Воякой, перенесли его в повозку кузнеца, уже стоявшую в нескольких туазах от них. Лошадь беззаботно паслась, срывая и обгладывая ветки кустарника, обрамляющего площадку.
Корнет отпустил людей, и они ушли в казарму.
— Нелегкая работа! — сказал капитан корнету.
Тот ответил ему, мрачно потупясь:
— Я бы отдал годовое жалованье, чтобы Фанфан-Тюльпан остался в живых!
В это время Бравый Вояка снова уселся на козлы повозки и, погоняя лошадь, поехал через лес. Когда он счел, что расстояние от места казни уже достаточное, и убедился в том, что дорога совершенно безлюдна, он остановил лошадь и, обернувшись к Фанфану, который сохранял неподвижность мертвого тела, лежа в соломе на дне повозки, дрожащим голосом позвал:
— Фанфан, Фанфан, мой малыш!
Плащ начал двигаться, и вот из-под него высунулась растрепанная, вся в соломе, сияющая голова первого кавалера Франции.
— Мой дорогой учитель, мой верный друг!.. — воскликнул Фанфан-Тюльпан, протягивая руки к ветерану, у которого по щекам струились слезы радости.
Они обнялись и долго не могли оторваться друг от друга.
Старый воин сдержал обещание, данное Перетте.
