Долина лошадей - Ауэл Джин Мари Антинен (книга бесплатный формат TXT) 📗
С ними прощался весь лагерь. Рядом с несчастной, обливавшейся слезами Норией стояла довольная, улыбающаяся Хадума. Джондалар вновь смахнул со щеки Нории слезинку и поднес руку к губам. Нория печально улыбнулась. Джондалар вздохнул и направился к терпеливо дожидавшемуся его Тонолану, заметив в последний момент томный взгляд, брошенный на Норию Джереном.
Нория стала женщиной, получившей благословение самой Хадумы. Ее ребенок должен был осчастливить очаг ее мужчины. Все уже знали о том, что во время Ритуала она испытывала блаженство и радость, и это значило, что она станет хорошей женой – любвеобильной и желанной.
– Ты действительно считаешь, что твой дух даст Нории ребенка? – поинтересовался Тонолан, когда стоянка осталась позади.
– Что я тебе могу ответить? Хадума очень мудрая женщина… Она знает куда больше, чем все остальные… Она действительно «большой шаман». Если кто-то и способен на такие вещи, так это она.
Какое-то время они молча шли вдоль берега. Наконец Тонолан сказал:
– Большой Брат, мне нужно задать тебе один вопрос.
– Задавай.
– Как это тебе удается? Я знаю, все мужчины говорят, что они готовы участвовать в Ритуале Первой Радости хоть каждый день, хотя на деле многие побаиваются его… Я знаю нескольких мужчин, которых постигла неудача, – ты понимаешь, о чем я… Честно говоря, я и сам не очень-то уверенно чувствую себя в этой роли, пусть у меня и не было таких случаев, чтобы я с ней не справился. Тебя же выбирают постоянно, верно? Мало того, все эти женщины после этого влюбляются в тебя. Как ты это делаешь? Я наблюдал за тобой во время празднеств, но ничего необычного не заметил – ты делаешь это точно так же, как и все остальные.
– Не знаю, Тонолан, – ответил Джондалар, пожав плечами. – Я пытаюсь быть заботливым, и только.
– Можно подумать, другие мужчины этого не делают. Здесь явно что-то не так. Как это говорил Тамен? «Делать женщина приятный – трудно». Скажи, в чем твой секрет? Я стараюсь не делать ей больно, и только. Был бы ты недоразвитым, я бы еще понял… Давай, открой своему братишке секрет. Я ведь никогда не тяготился женским обществом, ты же знаешь… По мне, чем их больше, тем лучше.
Джондалар замедлил шаг и повернулся к Тонолану:
– Да, с тобой все понятно. Наверное, я обещал Мароне вернуться именно для того, чтобы у меня был повод уйти от любой из них. – Джондалар наморщил лоб. – Ритуал Первой Радости является для женщины совершенно особым событием. Для меня – тоже. Но многие молодые женщины в каком-то смысле так и остаются девочками. Им что мальчишки, что мужчины – все едино… Как ты скажешь такой молодой женщине, с которой ты только что провел эту особую ночь, что предпочел бы иметь дело не с нею, а с женщиной более искушенной в любовных делах? Великая Дони, Тонолан! Мне не хочется обижать их, но влюбиться и провести вместе ночь – не совсем одно и то же.
– Джондалар, порой мне кажется, что ты никогда никого не любил.
Джондалар ускорил шаг.
– Что ты хочешь этим сказать? Я любил многих женщин.
– Как тебе сказать… Мы говорим о разных вещах.
– Откуда ты это знаешь? Ты-то сам кого-нибудь любил?
– Да. Со мной такое случалось несколько раз, пусть обычно это длилось и недолго… Ладно, Брат, не хочешь говорить, не говори. Можешь от меня не убегать.
Джондалар вновь пошел помедленнее.
– Может, ты и прав. Я действительно никого не любил… Наверное, я вообще никого не полюблю…
– Ну и что с того? Кому от этого будет хуже?
– Слушай, оставь ты меня в покое! – зло выпалил Джондалар и тут же совсем другим тоном добавил: – Не знаю, Тонолан… Мне нравятся женщины… Каждый раз, когда я участвую в Ритуале Первой Радости, сердце мое переполняется любовью и восторгом. Но я предпочитаю иметь дело с женщинами, а не с девушками. Она должна быть свободной и раскованной, со своими желаниями и предпочтениями, понимаешь? При этом она может быть молодой или старой, наивной или опытной – словом, какой угодно…
– Много хочешь, братишка.
– Ты спросил – я ответил.
Какое-то время они шли молча.
– Слушай, может, ты знаешь, сколько лет Зеландонии? – неожиданно спросил Тонолан. – Наверное, чуть помладше Матери, верно?
Джондалар мгновенно насторожился.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Говорят, еще несколько лет тому назад она была редкостной красавицей. Старые люди утверждают, что никто не мог с ней сравниться. Мне трудно это понять, но они почему-то считают ее достаточно юной для того, чтобы быть Первой из Тех, Кто Служит Матери. Расскажи мне о ней, Большой Брат. И ответь мне, правда ли то, что они говорят о тебе и Зеландонии?
Джондалар остановился и заглянул в лицо своему брату.
– Сначала скажи, что они говорят обо мне и Зеландонии? – процедил он сквозь зубы.
– Прости… Не надо было мне говорить об этом… Будем считать, что я ни о чем тебя не спрашивал, идет?
Глава 5
Эйла вышла из пещеры и, остановившись на краю каменного карниза, принялась потягиваться и тереть глаза. Солнце только-только взошло; прикрыв глаза рукой, Эйла стала искать взглядом табун. Она провела в пещере всего несколько дней, но подобное начало утра уже стало входить у нее в привычку. Такой обычай делал ее одинокое существование более сносным – в эти минуты она вспоминала о том, что в долине живут, кроме нее, и другие живые существа.
Она уже была знакома с повадками лошадей, знала, куда и когда они ходят на водопой и под какими деревьями скрываются от полуденного зноя. Она стала выделять некоторых животных. Ей нравился годовалый жеребенок с очень светлой сероватой шкурой, казавшейся на фоне его темных задних ног и жесткой гривы едва ли не белоснежной; темная полоска виднелась и на его спине. Эйла выделяла среди прочих и мышастую кобылицу с жеребенком, шкура которого имела такой же золотистый цвет, как и у жеребца. Конечно же, самым заметным в табуне являлся его вожак, место которого когда-то должен был занять один из годовалых жеребят, вызывавших у жеребца досаду, или кто-нибудь из еще более молодых животных. Золотистый жеребец с темно-коричневыми гривой и задними ногами находился в самом расцвете сил, что не могло не сказаться на его повадках.
– Доброе утро, лошадиное племя! – просигналила Эйла, сделав приветственный жест, обычный для этого времени суток. – Сегодня я спала долго. Вы уже успели утолить жажду, а я еще нет…
Эйла легко и уверенно сбежала к реке – за прошедшие несколько дней она успела изучить эту дорогу до малейших деталей. Утолив жажду, она решила искупаться и сбросила с себя шкуру. Это была ее старая накидка, которую она успела не только выстирать и высушить, но и обработать скреблом, вернув коже прежнюю мягкость. Естественно присущие Эйле аккуратность и чистоплотность были подкреплены воспитанием, полученным у Айзы, успех растительной фармакопеи которой во многом зависел от аккуратности и точности, – путаница в подобных делах считалась совершенно недопустимой. Она ясно осознавала и опасность, которую таили в себе грязь и инфекции. Конечно же, грязь являлась неизбежным спутником любого путешественника, но здесь, на берегу реки, с ней возможно было расстаться.
Она взъерошила свои густые светлые волосы, волнами падавшие ей на плечи.
– Сегодня утром я помою голову, – произнесла она вслух.
Вспомнив о зарослях мыльного корня, она отправилась к излучине. Набрав корней, она вернулась назад и увидела возле берега большой выступающий из-под воды валун с несколькими чашеобразными углублениями. Подобрав с земли круглый камень, она пошла к валуну. Она обмыла корни и, налив воду в одно из углублений, принялась растирать их, насыщая воду мыльным сапонином. Когда выемка наполнилась пеной, она намылила ею голову и тело, после чего нырнула в воду.
Большой кусок высившейся над склоном стены в свое время рухнул вниз. Эйла забралась на его надводную часть, согретую лучами солнца. Ее отделяла от берега узкая протока, вода в которой доходила Эйле до пояса. Часть ее была затенена ветвями большой ивы, оголенные корни походили на длинные костлявые пальцы, тянущиеся к реке. Она отломила ветку с кустика, уходившего корнями в узкую трещину, зубами очистила ее от коры и принялась расчесывать ею свои сохнущие на солнце волосы.
