По следам Лейва Счастливого - Ингстадт Хельге (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Но не мешало бы заранее составить представление об этом огромном крае. И я совершил увлекательное путешествие, позволившее мне увидеть приморье с воздуха.
Площадь Лабрадора около 1,3 миллиона квадратных километров, а это в четыре раза больше Норвегии. Полуостров расположен между 51° и 61° северной широты, что соответствует в Европе области между Лондоном и Шетландскими островами. Идущее вдоль берега на юг холодное Лабрадорское течение заметно влияет на климат.
Солнечным днем мы вылетели на север, где, омываемая морем, лежала обширная дикая земля. Лабрадор с птичьего полета – замечательное зрелище. Теряющиеся вдали берега, изрезанные множеством фьордов, нескончаемая цепочка островов, стаи птиц, могучие дрейфующие айсберги и редкие признаки жилья... Береговая полоса казалась голой и неприветливой, но в глубине полуострова бескрайним зеленым ковром простирался лес. Тут и там виднелись большие болота, горные гряды, озера, и все пронизывала сеть сверкающих рек, которые извивались такими причудливыми петлями, что едва не завязывались в узел.
В Сэндвич-Бее мы получили самолет в полное распоряжение и принялись изучать побережье, летая совсем низко, чтобы получше рассмотреть заливы и берега. Однажды мы приземлились у озера Мускусная Крыса, расположенного в истоках богатой лососем реки Орлиной. Здесь стояла палатка, в которой жили три сторожа; они следят за пожарами – бичом лабрадорских лесов. Нас приняли радушно. Возле палатки была растянута для сушки свежая шкура черного медведя, и один из сторожей возмущенно рассказывал, что этот медведь по ночам повадился ходить на помойку, это бы еще ничего, но он затеял царапать палатку, не давал спать! Такого безобразия нельзя было терпеть.
Мы решили проверить клёв в озере Мускусная Крыса. И убедились, что другого такого рыбного места надо поискать! Только забросишь, а на крючке уже лихо бьется форель, да какая – от одного до трех килограммов.
Отсюда мы направились дальше на север. Заметно выделялись берега у мыса Дикобраз, которые нам в следующем году предстояло исследовать подробнее: словно широкий и длинный белый бордюр тянулся вдоль леса. Местность казалась сверху особенно плоской.
... Летим над огромным заливом Гамильтон до лежащего в самой глубине городка Нортуэст-Ривер. В центре жилого массива стоит больница «Миссии Гренфелла». Руководит больницей доктор Пэден, ветеран, много лет жизни отдавший северу. Он предложил нам воспользоваться на следующем этапе экспедиции самолетом миссии.
Но сперва мне хотелось поговорить с людьми, выяснить кое-что, что могло пригодиться нам во время путешествия, намеченного на следующий год. Мы остановились у Сиднея Блейка, бывшего заготовщика пушнины, который занялся теперь ловом лосося. Он был известный охотник, много лет зарабатывал на этом деле хорошие деньги. В лабрадорских лесах водится куница, бобр, мускусная крыса, норка, рысь, медведь, лиса, олень карибу и другой зверь. Еще не так давно здешние охотники поставляли ежегодно до тысячи шкурок бобра и много тысяч шкурок куницы и норки.
В низкорослом лесу за рекой белели платки. Мы наведались туда. Кругом стояли вешала, на которых вялился лосось; старая женщина сидела на корточках у костра; рядом лежали тощие собачонки. Индейское стойбище для меня не новинка; я быстро разговорился с его обитателями. Смуглые девочки окружили Бенедикту. Получился своеобразный контраст: белокурая норвежская девушка среди юных лесных жительниц с длинными волосами цвета воронова крыла.
Жители стойбища принадлежали к племени монтэнье, исстари обитающему в этом крае. Прежде они кочевали, каждую осень поднимались на каноэ вверх по рекам и зимовали в глубине полуострова. Тогда важнейшую роль в их жизни играл олень. Но времена меняются, сюда проникла цивилизация, и былой энергии нет и в помине. Об индейцах всячески заботятся, однако недаром говорят: плохо, когда не помогают индейцам, еще хуже, когда им помогают чересчур.
Из Нортуэст-Ривера мы вылетели на северо-восток, к морю. Под нами простирался лесной край с болотами, с мозаикой озер и могучими реками. Местами лесная подстилка была словно светло-желтый ковер – это устилал землю лишайник. Отчетливо выделялись звериные тропы.
Самолет сел в Макковике. На пристани стояли улыбающиеся эскимосы. Бросилась в глаза довольно резкая разница между молчаливыми индейцами, детьми леса, и людьми, населяющими приморье. Не только по поведению, но и по духовному складу эти народы совсем непохожи друг на друга, и можно понять их исконную вражду.
В этой области действует «Моравская миссия». Она начала свою работу на севере Лабрадора еще в 1752 году, когда условия жизни были совсем примитивными и европейского поселенца подстерегали всякие опасности. Миссия выстроила вдоль побережья посты, и эскимосы собирались вокруг них. В последние годы самые северные посты в местах, где была лучшая охота, закрылись. Причин для этого много; главным является расхождение во взглядах на то, как обращаться с коренным населением.
Мы встретились с Кетти Хетташ, дочерью покойного миссионера Пауя Хетташа, завоевавшего добрую славу своей многолетней работой. Она познакомила нас с эскимосами. Самыми интересными были недавно переселенные с севера хиброны. Они сохранили какую-то первобытную силу. Для них построили домики в ряд по-городскому, и теперь молодые и старые слоняются бесцельно по поселку. Они не мерзнут, не голодают, но искра радости в них словно погасла. Я разговаривал с одним стариком – с каким жаром вспоминал он свою страну на северном побережье, охоту на тюленей... Как и все эскимосы, хиброны смирились с судьбой, но тоска по родине прочно засела в их душе.
И мне вспомнился случай в Гренландии, когда мы с женой объезжали древние норманнские поселения. На утесе перед своим домом, глядя в море, сидел эскимос. Просто сидел и глядел. Мы разговорились; он сказал, что его родина далеко на севере, но власти переселили всех жителей стойбища на юг. Речь коснулась войны, он о ней кое-что слышал. Моя жена рассказала, как враги схватили ее отца и долго держали в тюрьме. Эскимос не знал, что такое тюрьма, но смысл уловил и истолковал этот эпизод как худшее, что может случиться с человеком. Он тихо вымолвил: «Его переселили...»
Наш собеседник поведал мне много интересного о крае, рассказал о развалинах на месте старых приморских поселений. При этом он говорил о следах жилья, которые, по его мнению, явно принадлежали другому народу – наверно, туннитам. Старые предания о тун-нитах я слышал и в других местах побережья. Полагают, что это – дорсетские эскимосы, своеобразное племя, с которым, вероятно, встречались винландцы, но которое затем исчезло.
Прежде на северных берегах Лабрадора было гораздо больше эскимосов. Они называли себя красивым именем – серкинермиут (народ, живущий на солнечной стороне, то есть на берегу, обращенном к востоку). Было много племенных групп. От болезней, распространенных в цивилизованном мире, погибло немало эскимосов. В последние годы жизнь эскимосов наполнилась новым содержанием. Немалую роль сыграло то, что они занялись ловом трески. Продолжается бой тюленей, но их стало очень мало. Осенью эскимосы ловят арктического гольца, большими косяками идущего в реки. На оленя почти не охотятся. Время каяков миновало, эскимосы обзавелись моторными лодками, однако сани с собачьими упряжками сохранились, сохранилась и лабрадорская собака – выносливое, красивое животное. Новые времена повлекли за собой много перемен, но душа эскимоса прочными нитями связана с прошлым.
Летим дальше на север, в Нейн. Внизу вереницей тянутся острова и отмели. Это – характерная черта побережья, начиная от Белл-Айла. Наверно, норманны держались подальше от опасных шхер и подходили к неизвестному берегу только там, где фарватер был относительно свободным. Обозревая с самолета море и изрезанный берег, я думал о винландцах и о маленьких открытых судах, которые давным-давно шли здесь на юг. Искушенные мореходы пытливо всматривались в проплывающую мимо чужую землю: годится она или надо идти еще южнее?
