Приключение ваганта - Гладкий Виталий Дмитриевич (версия книг txt) 📗

– Это почему?

– Потому что в Париже из-за этих несчастных кляч мы станем предметом насмешек. Видите, вон люди уже посматривают на нас, переглядываются и посмеиваются. Парижане любят позлословить над провинциалами, коими вы и я, несомненно, являемся. Хотя, с другой стороны, мы здорово обязаны нашим лошадкам. Они совершили эпический подвиг – все-таки довезли нас до Парижа, хотя вполне могли пасть по дороге.

– Что ж, здравая мысль… Но как это сделать?

– Очень просто. Продать.

Жиль рассмеялся.

– Ты, наверное, шутишь, дорогой Гийо, – сказал он весело. – Кто их купит? Не проще ли сдать наших одров на живодерню. Я даже боюсь, что для этого нам придется еще и раскошелиться.

– Э, не скажите, мессир. Во-первых, деньги в Париже всегда нужны. Этот город ненасытен к золоту и серебру. За все нужно платить. Знаете ли, я боюсь, что тех денежек, которые отвалил вам от своих «щедрот» ваш батюшка, нам не хватит и на полгода. А во-вторых, на любой товар найдется купец. Уж поверьте мне на слово.

– Что ты предлагаешь?

– Есть тут в Париже одно местечко… На улице Жарден. Только, мессир, ничему не удивляйтесь и не показывайте вида, что в Париже вы впервые! Впрочем… – тут Гийо покачал головой: – Тагара вряд ли удастся обмануть. Он видит на пять локтей в глубь земли. А уж человеческая душа для него, что прозрачное стекло.

– Кто такой Тагар? – спросил Жиль, потому что это имя для Франции было необычным.

– Он из народа, который испанцы называют «гитанос», а мы – цыганами.

– Гийо, дьявол тебя побери! Ты предлагаешь мне, дворянину, замарать свою честь, пообщавшись с этими отверженными?!

– Мессир, вы не правы. Цыгане – вполне себе приличные люди, пусть и с некоторыми странностями, которые для нас не очень понятны. Ведь они пришли во Францию из Египта. Хотя некоторые говорят, что из Византии. А Тагар для парижских цыган является вожаком вроде герцога. Хотя на самом деле он очень хороший кузнец. Между прочим, в 1432 году король Венгрии Сигизмунд Люксембург даровал цыганам освобождение от налогов, потому что они сыграли важную роль в обороне края. Цыгане делали пушечные ядра, великолепные мечи и копья, конскую сбрую и латы для его воинов. И все это – за мизерную плату. И наконец, все цыгане – добрые христиане.

– Да ну? – удивился Гийо.

– Точно вам говорю.

Жиль немного поразмыслил и нехотя согласился:

– Ладно, будь по-твоему. Только пусть этот Тагар не вздумает прикоснуться ко мне своими грязными лапами! Я заколю его как свинью.

– Не волнуйтесь, Тагар человек благовоспитанный и имеет понятие о чести, – ответил Гийо. – Правда, иногда весьма странные…

И они, тронув поводья, свернули налево и углубились в хитросплетение парижских улочек.

Молодому дворянину было кое-что известно о цыганах, хотя в Азей-лё-Брюле они пока не появлялись. В основном цыгане бродили из графства в графство большими толпами и дурачили простой народ – утверждали, что посредством хиромантии можно узнать будущее. Искусными уловками они выманивали у людей деньги, снабжали молодежь любовными амулетами и снадобьями за немалые деньги, а кроме того, еще и тащили все, что им попадалось под руку.

Цыган жестоко наказывали: мужчин чаще всего сразу отправляли на эшафот, а женщин клеймили. Лишь после того, как цыганку ловили на краже второй раз, к ней применялась смертная казнь. В каждом княжестве клеймили по-разному. Клеймо представляло собой крест, виселицу, ключ, городские гербы или буквы, обозначающие княжество. Клеймо другого княжества основанием для казни не было. Поэтому к зрелому возрасту некоторые цыганки имели целую коллекцию выжженных на теле знаков. А если прибавить к этому отрезанные уши и рубцы от порки, то и вовсе жизнь цыган во Франции была явно не мед.

Улица Жарден ничем не отличалась от других парижских улиц. Она была очень узкой и имела посредине желоб, по которому текла дурно пахнущая жидкость; смесь мочи и различных бытовых отходов трудно было назвать водой. Душок витал на улице еще тот. Юный дворянин, привыкший к свежему и относительно чистому воздуху провинции (конечно, хлевы вилланов и конюшни вносили свои коррективы в воздушную среду Азей-лё-Брюле, но все же…), морщил нос и время от времени подносил к нему надушенный парфюмами платок. Жилю всучила этот кусок белой ткани, отороченной кружевами, мать Шарлотта, имевшая возможность посещать Париж в молодые годы и не понаслышке знакомая с его «прелестями».

Наконец они добрались и до мастерской Тагара, открытой со стороны улицы. Собственно говоря, мастерская была и лавкой, где кузнец продавал свои изделия. Дом был двухэтажным, и первый этаж представлял собой кузницу, где работал хозяин и два подмастерья – смуглые, как чертенята, подростки. Окно, выходившее на улицу, имело небольшой лоток под навесом. На лотке лежала разная металлическая всячина, изготовленная кузнецом, начиная с ухналей и подков и заканчивая красиво оформленными ножами и топорами.

Прохожие – потенциальные клиенты, проходя мимо дома, видели, как работает кузнец, и обязательно останавливались. Их привлекали не только полезные в быту вещи, разложенные на лотке, мелодичный перестук кузнечных молотков, но и сам кузнец – здоровенный детина, оголенный до пояса, но в кожаном кузнечном фартуке. Он был бородат, лохмат, очень смугл и работал молотом так ловко, что любо-дорого смотреть.

Но больше всего людям нравилось смотреть на кузнечный горн. Пляска языков пламени в горне Тагара обладала поистине колдовской притягательностью. Даже женщины, которым мало дела до разных железок, и те подолгу стояли возле кузницы, не в состоянии оторвать глаз от горна. Толпа всегда привлекает зевак, поэтому торговля у Тагара шла бойко. Прилавком заведовал совсем юный цыганенок, улыбчивый и скорый на веселую шутку.

– Эй, Тагар! – позвал Гийо кузнеца. – Отвлекись от работы, рома [25], дело есть.

Кузнец неторопливо отложил молот в сторону, кивнул подмастерью, который быстро сунул заготовку в огнедышащее нутро горна, смахнул широкой мозолистой ладонью пот с чела и спросил:

– А кто это там трещит?

– Добрый человек, ром. Подойди ближе. Не узнаешь?

Тагар вразвалку приблизился к выходу на улицу, всмотрелся в лицо Гийо, который растянул рот в широкой улыбке от одного глаза к другому, и удивленно воскликнул:

– Ой, ле-ле! Чтоб я пропал! Ты ли это, Жак Боном?! [26]

– Тихо, тихо… – Гийо оглянулся по сторонам. – Ошибаешься, мастер. Я Гийо. Старина Гийо. Теперь вспомнил?

Тагар хохотнул.

– Ну как же, как же, конечно, вспомнил. Гийо… Ха-ха…

– У нас к тебе дело, уважаемый Тагар, – серьезным тоном сказал Гийо.

– Вы, как я понимаю, проделали дальний путь… – цыган внимательным взглядом окинул запыленные фигуры Жиля и Гийо.

– Именно так, ром, – подтвердил Гийо.

– Тогда прошу вас оказать мне честь – отобедать за моим столом тем, что послал Всевышний в мою скромную обитель.

Гийо умоляюще посмотрел на Жиля, который стоял с видом ледяной статуи. Нельзя сказать, что Тагар был ему неприятен, скорее, наоборот, но он все еще находился во власти предрассудков. Уловив взгляд слуги, Жиль колебался недолго и милостиво кивнул. По правде говоря, от голода у него уже живот притянуло к позвонкам, а еще Жиля мучила жажда и он мечтал о кубке холодного вина.

– Мы принимаем твое приглашение, Тагар, – с важным видом ответил Гийо.

– Тогда прошу за мной…

Стол накрывали две цыганки – одна в годах, а вторая совсем юная, причем красоты необыкновенной. Ее смуглая кожа была чистой и упругой, как наливное яблоко, огромные, немного раскосые черные глаза, казалось, источали жар, который проникал до самого сердца, а быстрые и плавные движения напоминали порхание сказочной птицы. Нет, не порхание, мысленно поправил себя совсем обалдевший Жиль, а скорее танец. Он был сражен наповал невиданной красотой девушки (похоже, она была дочерью кузнеца) и не знал, как себя вести, в отличие от Гийо, который болтал, не умолкая.