Огонь на ветру - Фингарет Самуэлла Иосифовна (книги бесплатно полные версии TXT) 📗

– Шота Руставели в скором времени займёт пост верховного казначея и получит кресло в дарбази. Плохой из него выйдет сановник, если он не усвоит простую истину: у дружбы нет власти над делами и тайнами государства.

Глава XIII

В ПОКОЯХ ВДОВСТВУЮЩЕЙ ЦАРИЦЫ

Работать над чашей Липарит начал давно, но вперёд продвигался без спешки, то и дело чашу откладывал из-за новых заказов. После поездки в крепость положение изменилось. Заказчики могли гневаться сколько угодно. Оклады, перстни и кубки незаконченными отправлялись в ларцы и на полки ждать своего часа. Липарит занялся другим. С рассвета до темноты его молоток выбивал торопливую дробь по крюку-чекану для выколотки полых изделий. От ударов мелко подрагивала серебряная чаша на литых ножках, формой схожая с яблоком, у которого срезали верх. Как на подушках, чаша покоилась на мешочках с песком и медленно поворачивалась, подставляя чекану тщательно выровненные бока. С каждым поворотом ясней и отчётливей проступали на стенках фигуры. Пели певцы, плясали танцоры, веселье разворачивалось под арками дворцовых палат. А на серебряном поле, свободном и ясном, как небо, взмывала вверх огромная птица-паскунджи [8] и уносила в заоблачную высь великого Искандера. [9] Пожелав оказаться на небе, прославленный полководец оседлал паскунджи вместо коня.

О небывалом полёте Липарит прочитал в повести об Искандере. Он сразу, едва прочитал, загорелся желанием переложить рассказ о хитроумной выдумке на привычный для него язык металла. В начале работы он ни о чём другом больше не думал. Теперь же на чашу возлагались самые смелые надежды. Каждый удар по чекану Липарит соизмерял с биением своего сердца. Сильные крылья птицы-паскунджи поднимали к небу его мечты.

Уже стемнело, когда в мастерскую пришёл Шота. Бека и Липарит отсутствовали. За столом расположился один Микаэл. Мальчонка постукивал молотком по пластине и негромко пел русскую песню. Шота от удивления замер.

– Успехов тебе, Микаэл, во всех начинаниях. Откуда ты знаешь песню про подвиги русского витязя?

Михейка вздрогнул. За стуком он не расслышал, как в мастерской появился гость.

– Про витязя ничего не знаю. С чужих губ песню снял.

– Вместе со словами.

– Угу, со словами.

– Быть может, тебе, Микаэл, известно, кто знает русскую речь и письмо. Мне необходимо найти такого человека.

– Никого такого не знаю. Господин Бека и Липарит трапезничать удалились. Я отпросился. Любопытно мне, как полководец верхом на птице летит. Липарит с чашей не расстаётся. Пока его нет, я для себя рисунок перенимаю.

Михейка посмотрел на пластину, перевёл взгляд на Шота.

– Господин Шота, удастся тебе вызволить узника из крепости Верхняя, ну этого, как ты говорил, Евсевия, что ли?

– Увы, Микаэл, без пользы оказалось моё ходатайство.

Стало видно, как краски схлынули с лица мальчонки. «Судьба узника слишком его волнует», – подумал Шота.

– Зажги все светильники, Микаэл, сколько их есть, чтобы стало светлее, чем днём, – произнёс Шота вслух. – Попроси Бека и Липарита прийти, когда кончат трапезничать. То, что я принёс показать, достойно самого яркого света и внимательного взгляда самых лучших златоваятелей.

Когда Бека и Липарит вошли в мастерскую, они увидели на лоскуте тёмно-синего бархата золотые подвески. Казалось, подвески плывут. Крутобокая форма напоминала луну на ущербе или ладью. На выпуклой лицевой стороне, в окружении из золотых шариков-зёрен, взмахивали крылами переливчатые сине-зелёные птицы. Тонкие золотые перегородки окружали вскинутые головы, круглые глаза, пышные, на три волны, хвосты.

– Убор достойный Венеры – богини любви и красоты, – прошептал Липарит.

– Ты верно заметил, – отозвался Шота. – К тому же стоит добавить, что луны подвесок полые и служат вместилищем для благовоний. Подвески прикрепляли цепями к венцу, луны покачивались и от движения источали сладостный аромат.

Бека поднял подвески за дужки, уложил на ладонь.

– Работа искусная, – сказал он, поворачивая ладонь к свету. – Мастер узнал все свойства благородного золота и сумел показать его красоту. Заглаженную поверхность он оттенил матовой, мерцающей зернью. Цветовые пятна эмали подобраны с тонким вкусом. Из Византии?

– Нет, – быстро ответил Шота. Он ждал этого вопроса. – Из Руси прислано. Царица Тамар предназначила подвески для Вардзийского монастыря. А украсят ли ими монахи икону или спрячут навеки в сундук, этого я не знаю. Вот и решил показать замечательным тбилисским златоваятелям работу их русских собратьев, чтобы не осталось в безвестности высокое мастерство.

– Поистине, господин Шота устроил нам праздник. Мне приходилось слышать от торговых гостей, что русские эмали не уступят константинопольским, но такую искусную работу трудно было представить, – сказал Липарит.

Микаэл за всё это время не произнёс ни слова, но Шота видел, как неотрывно смотрел мальчонка на луны, точно ждал, что проступят на золотой поверхности тайные письмена.

В мастерской Шота пробыл недолго. В условленный час он встретился с Чахрухадзе. Вдвоём они перешли каменный мост, переброшенный через Мтквари, и направились в замок Исани, давнюю резиденцию вдовствующей Русудан. Милостивое разрешение посетить владелицу замка получено было заранее.

Перед входом в покои их встретила юная девушка в пепельно-сером шёлковом платье. Возле смугло-розовых щёк трепетала вуаль, прозрачная, словно дымка.

– Следуйте, пожалуйста, за мной, – сказала девушка. – Благородная госпожа ждёт.

Царица Русудан сидела в кресле без спинки, прямая, статная, величавая. Груз прожитых лет не согнул горделиво распрямленные плечи, хотя отяжелели черты лица, вокруг глаз и около губ залегли морщины и белые нити пробились сквозь черноту волос. После смерти Бурдухан, супруги царя Гиорги, Русудан приняла на себя все заботы о юной Тамар и новорождённой Русудан-младшей. Русудан-старшая сумела найти тропу к юным сердцам, посеять там добрые семена. Осетинский царевич Давид, будущий супруг светозарной Тамар, также воспитывался в Исани.

– Что привело витязей в тишину покоев, где доживает свой век печальная старость? – Русудан склонила голову навстречу вошедшим. Закрученные в длинные локоны пряди волос выбились из-под вуали, завязанной у подбородка, и упали на грудь.

– Тишина, когда она окружает благородную госпожу, наполнена мудростью. Для старости не остаётся места.

Шота и Чахрухадзе опустились на колени, поочерёдно коснулись губами края пепельно-серого платья, расшитого переливчатым жемчугом.

– Займите кресла, мои господа, и порадуйте новостями.

– Лучшую новость вестники разнесли по семи землям. Громоподобным эхом отозвалась весть о победе в порубежных странах.

– И витязи явились просить Русудан, чтобы замолвила она словечко в пользу больших состязаний? Одержанные победы стоят того. Только царь царей Тамар опередила ваше желание. Праздник воинской выучки и отваги состоится в ближайшее время, едва переедет двор в Тмогви.

– Благородная госпожа переоценила воинственный пыл своих преданных слуг, – сказал Чахрухадзе. – Не воины, а поэты осмелились нарушить мудрую тишину покоев.

– Звона оружия не последует, но всего лишь звон поэтических строк, – подхватил Шота.

– Я слушаю вас, мои поэты.

Чахрухадзе приблизился к креслу, протянул на ладонях книгу.

– Что означают неизвестные мне письмена? – удивлённо спросила царица.

– Неизвестные? – воскликнул Шота. В его голосе прозвучало неприкрытое разочарование.

– Книга содержит великую русскую повесть-поэму о доблестных подвигах ныне живущих витязей и князей, – сказал Чахрухадзе. – Шота и я загорелись желанием проникнуть в смысл строк, запечатанных для нас семью печатями.