Приключение собаки - Марриет Фредерик (читать книги .txt) 📗
— У нас теперь всякая песня будет считаться за бунт! — сказал Кобль. — Этому, право, не будет конца!
— Потерпим немного! Про каждого вора припасена петля! — проговорил Джемми вполголоса, и все пошли вниз.
Мечтания Ванслиперкена о прекрасной вдовушке прерывались иногда другими, менее приятными мыслями. Как это ни странно, но он волне верил тому, что ему сказал Костлявый относительно его плавания по морю, и ему казалось, что в этом деле было нечто сверхъестественное, что случай этот должен служить ему как бы предостережением не предпринимать ничего более против этого парня. Ванслиперкен чувствовал к нему страх, хотя злоба и ненависть против Костлявого при этом ничуть не ослабели в нем. Что же касается того, что его могли подозревать в покушении на жизнь этого человека, то эта мысль уже не смущала теперь лейтенанта. Что из того, если даже они подозревают его, ведь никто не осмелится высказать этого подозрения! Кроме того, в уме Ванслиперкена вставал еще другой вопрос: как следует держать себя по отношению ко вдове Вандерслуш? Он твердо помнил старую английскую половицу: «не выливай грязной воды, пока не принес чистой», и решил продолжать свое ухаживание, а вместе с тем надеялся, что вдова его не примет.
Таковы были его намерения, пока он не бросил якорь в Амстердаме. Здесь, приказав себе подать шлюпку и отдав все необходимые распоряжения на время своего отсутствия, он приказал, чтобы никто из экипажа не смел отлучаться с судна, решив, что если вдова Вандерслуш не желает его общества, то он с своей стороны лишит ее столь приятного и прибыльного для нее общества его экипажа, расходовавшего в ее Луст-Хаузе почти все свои деньги.
— Вот как! — воскликнул Кобль, когда командирская шлюпка отчалила. — Теперь он вздумал нас лишить не только песен, но и свободы! Что же дальше-то будет? Нет, воля ваша, ребята, я не намерен этого терпеть!
— Я тоже! — сказал Шорт.
— Подождите, пока он помирится со вдовою, тогда он разом всех нас освободит!
— Mein Gott! Он никогда не запрещал нам отлучаться, куда хотим, во время стоянок! — произнес Янсен. — Мы не должны терпеть этого!
— Нет! — сказал Шорт.
— Нет, нет! — подхватили другие. — Мы этого не потерпим!
Между тем лейтенант, отдав в адмиралтействе срочные депеши, с которыми он был прислан, достал письмо, порученное ему прекрасной вдовушкой, и, к великому своему удивлению, увидел, что оно адресовано в ту же улицу, где жила вдова Вандерслуш. Ему не хотелось, чтобы она видела его, но делать было нечего. Мало того, означенный на письме дом приходился как раз против дверей дома вдовы, и когда он подошел к этому дому и постучал, ему не сразу отворили, а вдова, в это время стоявшая в дверях своего флигеля, смотрела на лейтенанта; Бабэтт выглядывала из-за ее плеча, а так как улица была узкая, то Ванслиперкен не мог сделать вида, что не заметил ее, и принужден был раскланяться, но вдова не сочла нужным ответить на его поклон. Наконец, лейтенанта впустили, проводив в комнату, окна которой были закрашены зеленой краской, так что никто не мог заглянуть в окна с улицы. Он очутился в присутствии высокого худощавого господина в подряснике, который любезно предложил ему кресло у стола.
Ванслиперкен вручил ему письмо, и тот, попросив разрешение прочесть, взломал печать и пробежал глазами содержание.
— Очень вам признателен за то, что вы доставили мне это письмо! — произнес высокий господин. — Вы, если не ошибаюсь, командуете здесь шлюпом?
— Королевским куттером, сэр! — с некоторою важностью заявил Ванслиперкен. — Я — лейтенант Ванслиперкен!
— Я запишу ваше имя, если позволите! — сказал высокий господин. — Но вы, вероятно, рассчитываете на некоторое вознаграждение, как я полагаю? Конечно, лейтенантское содержание довольно скромное. Мы же, слава Богу, можем лучше оплачивать оказываемые нам услуги!
С этими словами он отсчитал на столе 50 золотых червонцев и с любезной улыбкой придвинул их к Ванслиперкену, но, заметив, что тот смотрит на него с недоумением, поспешил вложить золото ему в руку и при этом прибавил: — Вы крайне обяжете меня, если заглянете ко мне перед тем, как будете уходить обратно в Англию! Я позволю себе поручить вам одно письмо к той особе, по поручению которой вы теперь здесь!
В первый момент Ванслиперкен был до того удивлен, что не сразу сообразил, что это значит, а затем у него мелькнула догадка, в чем дело, но золото было у него в руках, — и он не имел духа положить его обратно на стол. После минутного колебания он опустил червонцы в карман, обещав наведаться сюда перед отъездом, после чего откланялся и удалился.
Когда он вышел на улицу, вдова Вандерслуш и Бабэтт все еще стояли и подкарауливали его; но он был так взволнован, что не обратил на это внимания, а если бы знал, почему они так караулили его, и что произошло, то, вероятно, был бы еще более взволнован.
Вернувшись на судно, Ванслиперкен заперся в своей каюте, выложив груду золота на стол перед собой и долго наслаждался его видом, причем в мозгу его невольно вставал вопрос: не изменник ли он по отношению к своему государю и своей родине? И ответ каждый раз получался утвердительный, но мысль, что он мог стать обладателем прелестной портсмутской вдовушки, и вид золота, лежавшего на столе, были настолько соблазнительны, что в конце концов весы сами собой перетянули в их сторону. Он собирался убрать свое золото в надежное место, как вдруг кто-то постучал в дверь каюты. Поспешно спрятав червонцы, он отворил дверь и, к немалому удивлению, увидел перед собой капрала ван-Спиттера, который, приложив по-военному руку к козырьку, отрапортовал: «Честь имею явиться, благополучно прибыл на судно, мингер Ванслиперкен!»
ГЛАВА XXI. Приключения капрала ван-Спиттера
Истощив все свои силы крича и зовя на помощь, капрал опустился так грузно на скамейку шлюпки, что та чуть не пошла ко дну; шлюпка наполнилась до половины водой, и капрал начинал зябнуть. Ветер свежел. Ночь и без того была холодная, и он чувствовал, что кровь стынет в его жилах. Целую ночь несло его течением, то с приливом, то с отливом. Он почти совершенно окоченел и, уткнувшись лицом в дно своей шлюпки, истощив весь запас ругательств и проклятий, призывая поочередно на помощь то Бога, то сотни тысяч чертей, наконец, затих и ждал смерти. Но судьба была к нему более милостива: под утро прилив занес его шлюпку в сети прибрежных рыбаков, расставленные ими с ночи для лова.
Придя поутру посмотреть, что им Бог послал на их долю, рыбаки с немалым удивлением увидели шлюпку и в ней грузное тело капрала без всяких признаков жизни. Но при более тщательном осмотре убедившись, что капрал жив, они отнесли его к себе, влили ему в рот известное количество водки и укрыли его всеми имевшимися в запасе одеялами, уложив в мягкую постель. При таком уходе капрал скоро пришел в себя и после горячего супа и сытного обеда совершенно оправился.
На вопрос рыбаков, вознаградит ли их его командир судна за его спасение и за то, что они возвратят ему его шлюпку, капрал отвечал отрицательно и предложил рыбакам оставить себе шлюпку, дав им обещание ничего не говорить об этом, а доложить командиру, что шлюпку унесло.
Но надо сказать, что за это время, пока капрал мерз и дрог, тонул и умирал каждую минуту, в течение всей этой страшной ночи по милости лейтенанта, в душе его произошел полный переворот; насколько он до настоящего времени был предан Ванслиперкену, настолько возненавидел его теперь. Чувство озлобления против лейтенанта было до того сильно, что он готов был задушить его теперь своими руками. Кроме того, в тот момент, когда он терял сознание, ему казалось, что тощие голые руки Костлявого были распростерты над ним, и теперь он приписывал этому бреду воспаленного мозга какое-то таинственное значение.
На другой день рыбаки доставили капрала на своей лодке в Асмтердам. Узнав о том, что «Юнгфрау» ушла в море, капрал еще более вознегодовал и озлобился на Ванслиперкена за то, что он, не позаботившись о нем, предоставил его воле судеб. Очутясь в улицах Амстердама, ван-Спиттер вспомнил о Луст-Хаузе вдовы Вандерслуш
