Сага о королевах - Хенриксен Вера (электронные книги бесплатно txt) 📗

— Я помню лишь некоторые из этих законов, — сказал я, проглотив кусок. — Его свод законов для саксов, где он предписывает казнить всех язычников, отказывающихся принять христианство. Карл Магнус всегда делал то, что говорил, и однажды он отрубил головы четырем с половиной тысячам саксов [19]. И тем не менее саксы не сдавались. Карлу Магнусу потребовалось тридцать лет, чтобы окрестить их [20]. И многие, даже его придворные, осуждали короля за жестокость. Они говорили, что подобное жестокосердие не пристало христианскому королю.

Со временем он смягчил многие законы, но они по-прежнему оставались очень жестокими.

— Ты со мной согласен, Рудольф? — неожиданно обратился я к священнику. А сам тем временем положил кусок мяса в рот.

— Да, — неохотно ответил Рудольф. — Но ты не рассказал ничего о добрых делах императора. Он основал епископство в Гамбурге. Строил церкви и обучал священников. И он заставлял всех жить по заповедям Божьим. Особенно он следил за тем, чтобы священники, монахи и монахини жили чистой и непорочной жизнью.

Рудольф бросил на меня многозначительный взгляд. Но поскольку я был занят едой и все равно бы никогда не смог убедить его в чистоте собственных помыслов, то предпочел промолчать.

А Рудольф продолжил:

— Король действительно был суров с моими предками, но ведь он пытался обратить их в истинную веру. Отвратить от язычества. Он принес больше добра, чем причинил зла. И уже в следующем поколении после принятия христианства мои предки стали добрыми прихожанами.

— Да, те, кто остался в живых, — сухо заметила Гуннхильд.

— Вчера ты упомянул и другого человека, Ниал, — сказал Эгиль. — Святого Патрика. Ты говорил, что он обратил ирландцев в христианство без применения силы. Мне было бы интересно узнать, каким образом ему это удалось.

Я прервал ужин. Они все равно не дали бы мне нормально поесть, да и первый голод я уже утолил. Кроме того, в палаты пришли рабыни убрать со стола.

— В первый раз Патрик приехал в Ирландию против своей воли, — начала рассказывать я. — Его захватили в плен в Англии и привезли в Ирландию. Он был еще совсем мальчиком. Потом ему удалось бежать. Но мысль о несчастных язычниках не давала ему покоя. Он понял, что желание Бога было, чтобы он поехал обратно в Ирландию и окрестил ее жителей. Патрик стал епископом и вернулся в Эрин.

Не знаю, почему, но неожиданно я продолжил:

У меня перехватило горло, и я замолчал.

— Мысли скальда следуют за чайками на запад? — неожиданно спросила Астрид. Ее вопрос прозвучал как продолжение висы. Я начинал понимать, почему ее так любили два известных скальда.

— Да, я очень скучаю, — ответил я. — Но скучаю по прошлому, которого не вернуть. Кроме того, это не я сложил эти строки, а Патрик.

Когда он вернулся в Ирландию, то отправился в путешествие по стране. Он ходил от одного языческого селения к другому и везде рассказывал об Иисусе Христе и его муках. Часто он был среди врагов, но истинная вера защитила его. И Патрик всегда был готов принять страдания. Его заковывали в кандалы, заставляли работать как простого раба, но всегда освобождали. Патрик никогда не стремился ни к власти, ни к богатству. Когда ему хотели сделать подарок, он всегда отказывался. Он надеялся на милосердие Господне, и Бог защищал своего верного слугу. Патрик никогда никому не угрожал, а старался уговорить. Он говорил о любви. И ему удавалось убедить язычников принять христианство. Он крестил тысячи ирландцев. Он смирил гордыню и преисполнился благодарности Творцу, выбравшего его в качестве своего орудия. Патрик писал: «Господи, не допусти, чтобы вновь обращенные вернулись к язычеству. Я прошу тебя, Господи, дать мне сил выдержать ниспосланные мне испытания и быть верным тебе слугою…»

Вот таков был Патрик. Астрид задумалась.

— Не знаю, повлияло бы на конунга Олава то, что Ирландия была христианской страной. Мне кажется, он принял крещение только из-за Карла Магнуса. Олав не смог бы понять христианства святого Патрика, зато он прекрасно понимал Карла Магнуса. Из желудя может вырасти только дуб, а из семени еловой шишки — только ель. Кроме того…

Она замолчала, потому что в палаты вошла рабыня с большой чашей пива.

Когда она, поставив пиво на стол, выскользнула из залы, Астрид продолжила:

— Кроме того, был один человек, который пытался научить его другой вере. Научить быть мягким. Ты, Эгиль, — обратилась она к Эгилю Эмундссону, — знаешь гораздо больше моего о епископе Сигурде. Исправь меня, если я расскажу что-нибудь неправильно.

Я наконец понял, почему королева Астрид настаивала на присутствии своего приемного брата. Эгиль был дружинником Олава и мог подтвердить правоту ее слов.

Но неужели ей, королеве, нужен был свидетель, который мог бы подтвердить, что она говорит правду? Никому бы не пришло в голову обвинить ее во лжи. Я вспомнил слова Гуннхильд: «Все подозревают женщин в предательстве». Если бы рассказ вел мужчина, то он никогда не подверг бы себя подобному унижению. Я посмотрел на Рудольфа. Несколько раз он обвинял королеву Астрид. А затем я подумал о самом себе — не стал бы я меньше доверять рассказу Астрид, если бы при нем не присутствовал Эгиль лагманн? Со стыдом я должен был утвердительно ответить на этот вопрос.

— Сигурд был епископом трех конунгов, — начала свое повествование Астрид. — И все трое носили имя Олав. Сам Сигурд был родом из норвежской семьи из Йорвика в Англии. У него было еще одно имя — Йон, но он отказался от него, когда стал норвежским епископом. Он решил стать священником с ранней юности и многому успел научиться в епископстве в Йорвике.

Когда Олав Трюгвассон отправился из Англии в Норвегию, он решил взять с собой епископа и священников. Сигурд выразил желание отправиться в Скандинавию, и ему был пожалован сан епископа.

В Норвегии Сигурду пришлось несладко. Самой трудной задачей оказалось убедить конунга, что он и сам должен придерживаться заповедей Божьих. Для Олава было пустяком, что у него, например, была не одна жена, а несколько. И хотя он приговаривал людей к казни за колдовство, сам он продолжал верить в чудеса и предсказания. Его даже прозвали Вороньей лапкой за то, что он всегда прислушивался к крику птиц, пытаясь разгадать их смысл. Кроме того, Олав отличался резким и вспыльчивым нравом и мог обречь людей на страдания только потому, что они осмеливались ему возражать. Епископ делал все возможное, чтобы смягчить конунга. И ему это удалось. Не даром Сигурда стали называть Сигурдом Могущественным. Епископу даже иногда удавалось заставить упрямого конунга заплатить пеню. Что же касается крещения язычников, то епископ Сигурд и сам первое время пребывал в нерешительности. Он не знал, правильно ли заставлять людей принимать христианство силой.

Олав Трюгвассон пробыл конунгом Норвегии всего пять лет. Вскоре он потерпел поражение в битве при Свёльде. Это случилось в тысячном году после Рождества Христова. То сражение Олав проиграл моему отцу, Олаву Шведскому, королю данов Свейну Вилобородому и норвежскому Эйрику ярлу. Когда Олав Трюгвассон понял, что его постигла неудача, он бросился в море с корабля. Говорят, что он утонул, но многие утверждают, что Олав доплыл до другого корабля, а позднее постригся в монахи и живет сейчас где-то в монастыре.

На борту же корабля Олава Трюгвассона под названием «Великий Змей» оставались двое, кто не принимал участия в битве — его королева и епископ Сигурд. Конунг Олав устроил для них убежище на дне корабля за щитами.

Там они и сидели, в темноте, а вокруг шла битва. Они слышали крики, звон мечей, свист копий, стоны и звук падения тел. Сверху с палубы падали кровавые капли. Но время шло, и постепенно все затихло. Затем раздался громкий клич. Королева с епископом не знали, что и думать. Когда священник пытался просить у Бога победы для своего конунга, у него ничего не получалось. Молитве мешал запах крови и воинственные крики. И в такт биения своего сердца в голове епископа родились слова: «Да будет воля твоя! Да будет воля твоя! Да будет воля твоя!» Эта молитва стала с тех пор постоянным девизом Сигурда. Он никогда не мог забыть этих слов.