American’eц (Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого) - Миропольский Дмитрий
Уоррен с Резановым расположились в креслах, воздали должное ароматному напитку и обменялись для приличия пустыми фразами про погоду и здоровье. Скоро перешли к делу. Николай Петрович догадывался, о чём захочет говорить сэр Джон, — и не обманулся в ожиданиях.
— Прожект капитана Крузенштерна вызывает в Лондоне растущий интерес, — начал британец. — Экспедиция по большей части готова. Команда, снаряжение… Полагаю, вас можно поздравить? Дело стало лишь за формальностями, и летом русские под вашим водительством двинутся в первый кругосветный поход.
Николай Петрович не торопился отвечать. Он посмаковал херес и лишь после этого заговорил со вздохом.
— Увы, сэр Джон, я не готов разделить ваш оптимизм ни насчёт своего водительства, ни насчёт готовности, ни насчёт самого путешествия. Вы же знаете, я человек сухопутный, и при одной только мысли о том, чтобы оказаться в ненадёжной скорлупке посреди океана, делается у меня тоска. А касаемо готовности — я склонен полагаться на мнение адмирала Чичагова. Он решительно возражал и возражает против затеи Крузенштерна. Говорит, что, не умея и не имея средств строить суда, нельзя объехать вокруг света.
— Будет вам, — усмехнулся Уоррен. — На что нужны российские суда, когда Крузенштернов помощник Лисянский направлен в Лондон для покупки двух шлюпов? У нас лучшие корабли в мире, можете быть покойны. Самое большее через месяц их приведут в Петербург. А расположение вашего императора, насколько я знаю, помогло урегулировать и финансовые проблемы. Хороший кредит на восемь лет, полтораста тысяч золотом из казны… Об этом только мечтать можно!
Резанов изогнул дугою бровь.
— Однако ваша осведомлённость делает вам честь… и не делает чести излишней болтливости моих чиновников, — вынужденно признался он. — Но всё же, согласитесь, когда не найти для путешествия ни астронома, ни учёного, ни натуралиста, ни приличного врача, пускаться в путь кругом света — неосмотрительная дерзость. К тому же вам, вероятно, известно о настоянии Крузенштерна, чтобы команда была русской и чтобы на суда брали одних только добровольцев… Адмирал Чичагов прав сто раз: даже если бы матросы и офицеры были хороши, какой из всего этого может получиться толк?
Британец поднялся из кресел, чтобы снова наполнить рюмки хересом, и шитьё на его мундире заиграло в пламени свечей. Не так давно баронет Джон Борлэз Уоррен принял из рук своего короля Георга Третьего адмиральские регалии. Баронет заслужил высокий чин, став настоящим ужасом для флотилий Наполеона: фрегаты под командованием сэра Джона потопили и пленили достаточно французских кораблей. Он судил о морских делах не понаслышке.
— Конечно, и вам, и нам было бы куда спокойнее видеть в экспедиции британцев. — Посланник поднял на гостя тяжёлый взгляд и с нажимом повторил: — Нам было бы намного спокойнее! Господин Резанов, давайте начистоту. Крузенштерн желает командовать именно русской экспедицией, первой в истории. Но какая же она будет русская, если в команде окажутся английские офицеры и матросы, в сопровождении — европейские учёные, врачи, натуралисты, и все они выйдут в море на британских судах? Что в этом походе будет русским? Порох? Солонина? Камергер его величества на борту? О, да — ещё начальная и конечная точки путешествия… Поэтому Крузенштерн упорствовал и добивался своего. Ваше участие также говорит о том, что прожект прекрасно продуман и подготовлен — настолько, насколько это вообще возможно.
Заметив протестующий жест Николая Петровича, сэр Джон продолжил:
— Не надо скромничать, дорогой друг! Ваше положение и ваши заслуги свидетельствуют о безусловных личных достоинствах. Создание Российско-Американской Компании, равно как и её успехи, наилучшим образом подтверждает ваши деловые качества. Экспедиция решена, в июле вы отплываете… Я хотел бы говорить с вами о том, что будет дальше.
Ну наконец-то! Джон Борлэз Уоррен — специальный британский посланник, член британского парламента и британского Тайного совета, контр-адмирал британского флота. Николай Петрович — обер-прокурор российского Сената, камергер российского императорского двора, основатель и совладелец российской торговой компании на двух континентах, которому вдобавок назначено возглавить первое российское посольство в Японию. Конечно, их встреча затеяна не для светской болтовни про честолюбие Крузенштерна и скорую отправку экспедиции, чтобы до холодов пройти Балтику и оказаться в незамерзающих водах.
Не может и не будет Британия — владычица морей — спокойно и безучастно смотреть, как Россия выходит на просторы Мирового океана! Освоение Северной Америки, пушная торговля с Китаем, вывоз индийских товаров — всё это привычные занятия и источник огромных доходов англичан, монополию которых теперь вознамерились нарушить русские.
Оба собеседника отменно представляли себе последствия похода. Слишком явно две империи оказывались в противоречии между собой, слишком серьёзные интересы приходили в столкновение, — и Резанов совсем не хотел оказаться его жертвой. Ждал он этого разговора, ждал с нетерпением, ибо давно уже пришла пора обсудить с британцем особо деликатные темы.
— Извольте, — сказал Николай Петрович, оставил расслабленный тон и легко поднялся на ноги. — Полагаю, мы с вами достаточно давно и хорошо знакомы, а разговор наш имеет достаточно частное свойство, чтобы обойтись без лишних политесов.
— Вот и славно. — Уоррен снова наполнил рюмки. — В таком случае позвольте вам представить моего коллегу… Мистер Грант!
На зов сэра Джона из-за портьеры, прикрывавшей дверь из соседней комнаты, в кабинет шагнул молодой человек, с виду — почти юноша. Внешность его была не примечательна, однако Резанов обратил внимание на офицерскую выправку, подчёркнутую безукоризненным статским платьем, на правильные черты лица вошедшего и светлые глаза, взгляд которых выдавал живой ум.
Уоррен подвёл его к Николаю Петровичу:
— Позвольте представить вам Кохуна Гранта. Лейтенант прибыл в Петербург, можно сказать, исключительно ради общения с вами, господин Резанов… Не станем терять времени, джентльмены. У нас предостаточно вопросов, которые представляют взаимный интерес.
С этими словами сэр Джон налил херес в третью рюмку и пригласил своих гостей садиться поудобнее: разговор предстоял серьёзный.
Глава XIII
Обер-гофмаршал Александр Львович Нарышкин славился своим хлебосольством далеко за пределами Петербурга и самой России. Император Александр, будучи в добром расположении духа, называл его прилюдно кузеном, а на загородную дачу князя приглашал порой иностранных государей. Александр Львович сделался директором Императорских театров в царствование Павла и пост свой сохранил при его сыне: он знал толк во всевозможных увеселениях, деньги на которые тратил без счёта.
Три летних месяца на даче Нарышкина по Петергофской дороге каждый день гремели концерты роговой музыки; устраивались маскарады, театральные представления, балы с фейерверками… Желающие могли приезжать когда угодно и развлекаться день-деньской. Всех ждали накрытые столы: охотников на княжеское угощение собиралось иной раз до двух тысяч — сам Нарышкин знал едва ли десятую часть гостей.
Рассказывали, что государь Александр, желая помочь Нарышкину деньгами, однажды прислал ему роскошно изданную книгу. Под обложкой князь обнаружил вместо страниц ассигнации на сто тысяч рублей — сумму невероятную. Александр Львович сердечно поблагодарил Александра Павловича за поистине царский подарок и, будучи знаменитым остроумцем, сообщил государю, что столь увлекательная книга непременно нуждается в продолжении. Молодой император оценил смелую шутку: он прислал князю второй фолиант с сотней тысяч рублей внутри, но присовокупил, что издание на этом закончено.
Да, летом у Нарышкина хватало загородных забот. Но пока на дворе стоял май — Александр Львович лишь готовился к ежедневному празднику в три месяца длиною, и в особняке принимали не всех…
…только это не касалось ни старых друзей вроде Резанова, ни родственников: любой из многочисленной фамилии Нарышкиных мог приехать на дачу князя в любое время и гостей за собой привезти. В конце мая сын обер-камергера Ивана Александровича Нарышкина так и поступил.
