Крылья Киприды - Крупняков Сергей Аркадьевич (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Немного помолчав, Евфрон добавил.
— С ответом не торопись, но помни — твой отец был среди сторонников Кинолиса. И мне еще предстоит решать его судьбу и судьбу многих других…
Скрипит рея большого паруса. Поскрипывает долон. Молча лежит Сириск на палубе и смотрит вдаль, Туда, где далеко на западе была когда-то их усадьба. Туда, где и теперь в это ясное весеннее утро поднимается в небо еле заметный столбик дыма. И немногие осознали, что это горит еще одна усадьба. Хотя издалека все выглядит мирно и даже красиво… И лишь чайки тревожно кричат и низко летают над волной. Тихо, почти беззвучно «Калос» вошла в гавань Херсонеса, таща за собой «Парфений».
Было раннее утро, но на торговом пирсе ждали их возвращения. Ждали родные тех, кто ушел на «Парфений». Как только они увидели его на привязи, крики и стоны огласили тишину. И полумрак утра точно вспыхнул — ожили серые точки сидящих людей и вмиг превратились в мечущиеся по пирсу фигуры. И чем светлее становилось, тем громче шумел пирс, тем больше людей сбегалось на пристань.
Сириск стоял у борта и видел — толпа все прибывала. «Калос» подошел к пирсу, и вмиг толпа затихла.
Евфрон, окруженный телохранителями-гераклейцами, вышел по сходням к толпе. Толпу тут же оттеснили сторонники Евфрона — это были молодые воины, и среди них Сириск увидел Крита. Он заметно возмужал, и во всем его облике чувствовалась новая, незнакомая Сириску черта — жесткая сила и уверенность во всем.
— Тихо! — крикнул таксиарх-гераклеец, и все стихло.
— Мы настигли изменников, — Евфрон сказал это спокойно, но достаточно громко. — И сегодня я решу их судьбу. Передайте всем в городе — на подходе, на западе, горит еще одна усадьба. Я объявляю всеобщий сбор ополчения. Мы сломим шею этим кочевым собирателям конского дерьма!
Он прошел сквозь толпу, и многие последовали за ним.
С шумом упали сходни с «Парфения». Сначала вышли воины-гераклейцы. Все ожидали своих — и вот они показались: ободранные, израненные, поддерживая друг друга, шли они по сходням, сквозь ограждения из воинов. Крики и стоны усилились. Толпа стала напирать… Тогда засвистели в воздухе бичи. Вой превратился в рев. И вдруг из-за портовых строений выбежали люди — это были воины. Это были херсонеситы. Они врезались в толпу, женщины вцепились в волосы гераклейцам. Вот уже первый воин, с диким криком, упал на плиты пирса с кровавой раной в шее. Все оцепенели… и тут же засверкали мечи. Гераклейцев все больше оттесняли к краю пирса. Их было не более пятидесяти, а воинов, что выбежали из-за строений, было человек сорок. Но толпа почти целиком состояла из родных тех пленников, что спускались на пирс из трюма «Парфения». И они не бездействовали: разрезали веревки на руках пленников, бросали гераклейцев в воду, пронзали их копьями. Восторженная толпа уже с победным восторгом трясла в воздухе оружием, когда первые из оглянувшихся в сторону берега оторопели: несколько сот сторонников Евфрона и гераклейцев стояли за их спинами.
Евфрон, поднявший руку, спокойно опустил ее. Сотни стрел свистящей стаей сорвались и ушли навстречу жертвам. Вой и рев, визг и плач. Второго приказа не потребовалось. Все кинулись врассыпную, но уйти было некуда: порт был отрезан воинами, а вода была еще очень холодная, и те, кто прыгнул в море, вскоре выползли на песчаный берег и тут же, получив несколько ударов плетью, были связаны.
К полудню добрая половина восставших демократов уже была заперта в общественном здании неподалеку от храма Геракла. Остальные отступили к центру города и закрылись в храме Девы. И еще часть захватили дом Кинолиса, и, закрывшись, приготовили оружие. Несколько воинов, пытавшихся разбить ворота, тут же пали от стрел, выпущенных с крыши дома.
К полудню город замер.
И только глашатаи Евфрона ходили по опустевшим улицам и, рискуя жизнью, кричали: «Слушайте, все слушайте! Сегодня и завтра пусть никто не покидает свои жилища с заходом солнца. А послезавтра все свободные граждане пусть придут к булевтерию на большой Совет и суд над врагами народа. Так приказал Евфрон, наш Верховный правитель, архистратег и наварх нашего флота!»
К полудню Сириска выпустили с корабля.
— Евфрон велел тебе идти домой, — сказал таксиарх, уже знакомый Сириску, тот — кто убил Кинолиса. — А послезавтра приходи в булевтерий. Будет суд.
Сириск шел по городу. Всюду валялись убитые. У дома Кинолиса, еще издали, он услышал шум и треск и увидел огромный столб дыма. Сириск кинулся к дому, но его остановил воин.
— Не суйся! — крикнул он. В Сириска полетели стрелы. Но видно, дым и жар мешали стрелкам — стрелы ударились в стену, и Сириск метнулся за угол.
Из дома стали выбегать люди — жар огня уже невозможно было терпеть. И тут же, все попадали под стрелы окруживших дом воинов.
— Зачем же всех убивать! — воскликнул Сириск. — Кто ваш начальник?
Он кинулся к ближайшему лохагу, но тот лениво развернувшись, ударил его плашмя мечом по голове, и Сириск рухнул под стену.
— Приказ Евфрона, — так же лениво сказал лохаг Сириску, уже бесчувственно лежавшему на земле.
Горит в ночи лампадка. Освещает глаза матери.
— Ты дома, Сириск, — тихо говорит она. — Ты жив, и мы благодарны богам за твое спасение.
И только тут он увидел: рядом сидит отец. Он молчит. Напротив Килико. Она улыбается. Крита нет. Из глубины комнаты светятся глаза Диафа.
— Это он принес тебя, Сириск. — Отец подсел на постель. — Мы не знаем, кто этот человек, но приняли его как твоего друга.
— Это и есть друг. — Сириск встал.
— Лежи, — мать жестом уложила его. — Завтра поговорим, а сегодня — на, прочти вот это.
Она подала ему свиток, и вся семья вышла. Как только Сириск взял в руки пергамент, сердце что-то шепнуло: «Она… Гелика». И не обмануло.
На небольшом, желтоватом, измятом листке четкими греческими буквами было написано:
«Я знаю, ты жив. Отчего ты молчишь? В тот же день, ночью, моя подруга ходила на берег и не нашла тебя там. Я ничего не знаю, но сердце говорит мне: ты жив, и рана твоя не смертельна. Ты не можешь прийти ко мне. Но ты сможешь передать весточку через этого человека, он верный мой друг. И не удивляйся. И ни о чем его не спрашивай. Только передай весточку. А может, ты забыл меня? Или дела не дают тебе взяться за стиль и пергамент? И скоро сам придешь искать встречи? Этого не делай. После майской агапевессы Агнесса еще суровее затянула узду. Все наши ойропаты дни и ночи в круговых разъездах. Но для Отии нет преград. Доверяй ей и храни тайну. И главное: скоро у меня должен родиться наш мальчик. И это маленькое солнышко я ношу в себе. Но что будет? Ведь по нашим законам мальчиков сбрасывают со скалы. Но не бойся, свет мой. Скорее умру я, чем это произойдет. Я еще не знаю, но, кажется, смогу спасти его. Жди весточки. Не хочу надоедать тебе, поэтому не требую, но прошу — скорее напиши и не забывай.
Чуть заметно чадила лампадка. Полумрак. И только светлый язычок пламени в ночи.
— Свет ты мой, — прошептал Сириск. — Свет во мраке…
Он быстро встал, достал пергамент, пиксиду, стиль и, немного подумав, написал:
«Гелике от Сириска.
Вот и звучит звенящая, тонкая нить. Вот и ночь за окном и ветер. Вот и память всколыхнулась цветами улыбки о тебе, милая Гелика! Сколько дней прошло. Сколько горя видел я за эти дни и месяцы. Но незримая та струна все поет в моем сердце, и та музыка останется со мной навеки. И сколько бы вины не было за мной, меня все же поднимают ввысь крылья Киприды. Я жив. И не знаю, кто спас меня, кто выходил. Помню только пещеру и женщину в длинных белых одеждах… Увижу ли я тебя? Прижму ли к сердцу нашего мальчика? Вырву ли тебя из когтей ойропат и этой жестокой Агнессы? Я исполнил твою просьбу: никто не слышал от меня ничего о вашем царстве.
Страшно подумать, что может случиться с нашим мальчиком. Я тоже знаю — это будет мальчик. С богами не спорят, все же, спаси его, любовь моя. И дай мне знать, как помочь тебе. Я сейчас мысленно закрываю глаза и вижу голубоватые горы, и весенний ветер заносит ко мне аромат того луга на Доросе, где шли мы с тобой. И все это я ношу в себе: и тебя и нашего еще не родившегося Лагорина. Пусть будет у него это гордое имя.
Прощаюсь и молю: спаси его и этим ты спасешь нас».
