Графиня де Монсоро (ил. Мориса Лелуара) - Дюма Александр (книги полностью .TXT) 📗
— Ах, государь, — серьезно сказал Шико, — сдается мне, у вашего величества был кошмар.
— Ты так думаешь?
— Все это привиделось вашему величеству во сне, и сон не повторится, если ваше величество не будет забивать себе голову разными мыслями.
— Сон? — сказал Генрих, с сомнением качая головой. — Нет, нет. Я уже не спал, отвечаю тебе за это, Шико.
— Ты спал, Генрих.
— Ничуть, глаза у меня были широко открыты.
— Случается, и я сплю с открытыми глазами.
— Но я этими глазами видел, а так не бывает, когда в самом деле спишь.
— Ну и что же ты видел?
— Я видел лунный свет на оконных стеклах и зловещий блеск аметиста на рукоятке моей шпаги, на том самом месте, где ты сейчас сидишь, Шико.
— А светильник, что с ним стало?
— Он погас.
— Сон, любезный мой сын, чистейший сон.
— Почему ты не веришь, Шико? Разве ты не слышал, что господь говорит с королями всякий раз, когда он собирается произвести на земле какие-нибудь великие изменения?
— Да, он с ними говорит, это правда, — сказал Шико, — но таким тихим голосом, что они его никогда не слышат.
— Но почему ты не хочешь поверить?
— Потому что ты слишком хорошо все слышал.
— Ну ладно. Понимаешь теперь, почему я велел тебе остаться? — спросил король.
— Черт возьми! — ответил Шико.
— Затем, чтобы ты сам слышал, что скажет голос.
— Нет, затем, что если мне вздумается повторить то, что я услышал, люди скажут — Шико валяет дурака, Шико — нуль, Шико — ничтожество, Шико — безумец, и что бы он там ни болтал первому встречному, все одно никто ему не поверит. Неплохо задумано, сын мой.
— Почему вам не придет в голову, мой друг, — сказал король, — что я доверяю эту тайну вашей испытанной верности?
— Ах, не лги, Генрих, ведь если голос появится, он попрекнет тебя этой ложью. А у тебя и без того грехов выше головы. Но будь по-твоему: принимаю твое предложение. Я с удовольствием послушаю глас божий, может быть, он скажет кое-что и для меня.
— А что нам делать до тех пор?
— Лечь спать, сын мой.
— Но если…
— Никаких «если».
— И все же…
— Не думаешь ли ты, что, оставаясь на ногах, сможешь помешать гласу господню заговорить? Король превосходит своих подданных только на высоту своей короны, а когда у тебя голова не покрыта, поверь мне, Генрих, ты такого же роста, как и все остальные люди, и даже пониже кое-кого из них.
— Хорошо, — сказал король, — значит, ты остаешься со мной?
— Договорились.
— Ладно, я ложусь.
— Добро!
— Но ты, ты ведь не ляжешь?
— И не подумаю.
— Я скину только камзол.
— Как тебе угодно.
— Штаны снимать не буду.
— Правильная предосторожность.
— Ну а ты?
— Я останусь в этом кресле.
— А ты не заснешь?
— За это не поручусь. Ведь сон, все равно что страх, сын мой, не зависит от нашей воли.
— Но, по крайней мере, постарайся не заснуть.
— Успокойся, я буду себя пощипывать! Впрочем, голос меня разбудит.
— Не шути с голосом, — предупредил Генрих, который уже занес было ногу над постелью, но тут же ее отдернул.
— Ну, валяй, — сказал Шико. — Ты что, ждешь, чтобы я тебя уложил?
Король вздохнул, осмотрел тревожным взглядом все углы и закоулки комнаты и, дрожа всем телом, скользнул под одеяло.
— Так, — сказал Шико, — теперь мой черед.
И он растянулся на кресле, обложившись со всех сторон подушками и подушечками.
— Ну, как вы себя чувствуете, государь?
— Неплохо, — отозвался король. — А ты?
— Очень хорошо. Доброй ночи, Генрих.
— Доброй ночи, Шико, только ты не засыпай, пожалуйста.
— Чума на мою голову! Я и не собираюсь, — сказал Шико, зевая во весь рот.
И оба сомкнули глаза, король — чтобы притвориться спящим, Шико — чтобы и вправду заснуть.
Глава IX
О том, как глас божий обманулся и говорил с Шико, думая, что говорит с королем
Минут десять король и Шико лежали молча, почти не шевелясь. Но вдруг Генрих дернулся, словно ужаленный, резко приподнялся на руках и сел на постели.
Эти движения короля и вызванный ими шум вырвали Шико из состояния сладкой дремоты, предшествующей сну, и он также принял сидячее положение.
Король и шут посмотрели друг на друга горящими глазами.
— Что случилось? — тихо спросил Шико.
— Дуновение, — еще тише ответил король, — вот оно, дуновение.
В этот миг одна из свечей в руке у золотого сатира потухла, за ней вторая, третья и наконец четвертая и последняя.
— Ого! — сказал Шико. — Ничего себе дуновение.
Не успел он произнести последнее слово, как светильник, в свою очередь, погас, и теперь комнату освещали только последние отблески пламени, догоравшего в камине.
— Горячо, — проворчал Шико, вылезая из кресла.
— Сейчас он заговорит, — простонал король, забиваясь под одеяла. — Сейчас он заговорит.
— Послушаем, — сказал Шико.
И в самом деле, в спальне раздался хриплый и временами свистящий голос, который, казалось, выходил откуда-то из прохода между стеной и постелью короля.
— Закоренелый грешник, ты здесь?
— Да, да, господи, — отозвался Генрих, лязгая зубами.
— Ого! — сказал Шико. — Вот сильно простуженный голос. Неужели и на небесах можно схватить насморк? Но все равно это страшно.
— Ты внемлешь мне? — спросил голос.
— Да, господи, — с трудом выдавил из себя Генрих, — я внемлю, согнувшись под тяжестью твоего гнева.
— Ты думаешь, что выполнил все, что от тебя требовалось, — продолжал голос, — проделав все глупости, которыми ты занимался сегодня? Это показное — глубины твоего сердца остались незатронутыми.
— Отлично сказано, — одобрил Шико. — Все правильно.
Молитвенно сложенные ладони короля тряслись и хлопали одна о другую. Шико вплотную подошел к его ложу.
— Ну что, — прошептал Генрих, — ну что, теперь ты веришь, несчастный?
— Постойте, — сказал Шико.
— Что ты затеваешь?
— Тише! Вылезай из постели, только тихо-тихо, а меня пусти на свое место.
— Зачем это?
— Затем, чтобы гнев господень обрушился сначала на меня.
— Ты думаешь, тогда он пощадит меня?
— Ручаться не могу, но попробуем.
И с ласковой настойчивостью Шико вытолкнул короля из постели, а сам улегся на его место.
— Теперь, Генрих, — сказал он, — садись в мое кресло и не мешай мне.
Генрих повиновался, он начинал понимать.
— Ты не отвечаешь, — снова раздался голос, — это подтверждает твою закоснелость в грехах.
— О! Помилуй, помилуй меня, господи! — взмолился Шико, гнусавя, как король.
Затем, склонившись в сторону Генриха, прошептал:
— Забавно, черт побери! Понимаешь, сын мой, господь бог не узнал Шико.
— Ну и что? — удивился Генрих. — Что ты хочешь этим сказать?
— Погоди, погоди, ты еще не то услышишь.
— Нечестивец! — загремел голос.
— Да, господи, да, — зачастил Шико, — да, я закоренелый грешник, заядлый греховодник.
— Тогда признайся в своих преступлениях и покайся.
— Признаюсь, — сказал Шико, — что веду себя как настоящий предатель по отношению к моему кузену Конде, чью жену я обольстил, и я раскаиваюсь.
— Что, что ты там мелешь? — зашептал король. — Замолчи, пожалуйста! Эта история давно уже никого не интересует.
— Ах, верно, — сказал Шико, — пойдем дальше.
— Говори, — приказал голос.
— Признаюсь, — продолжал мнимый Генрих, — что нагло обокрал поляков: они выбрали меня королем, а я в одну прекрасную ночь удрал, прихватив с собой все коронные драгоценности, и я раскаиваюсь.
— Ты, бездельник, — прошипел Генрих, — что ты там вспоминаешь? Все это забыто.
— Мне обязательно нужно и дальше его обманывать, — возразил Шико. — Положитесь на меня.
— Признаюсь, — загнусавил шут, — что похитил французский престол у своего брата, герцога Алансонского, которому он принадлежал по праву, после того как я, по всей форме отказавшись от французской короны, согласился занять польский трон, и я раскаиваюсь.
