Последний платеж - Дюма Александр (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗
— Я считаю и считал себя всего лишь орудием Судьбы, господин граф.
Но Эдмон тоже успел бросить ему в ответ:
— А я считаю и считал себя рукою Судьбы, господин Жорж… Она не забудет вас своим гневом и карой…
Услышав, как видно, стук двери уже без всякой осторожности захлопнутой убегающим гостем, в гостиной опять появилась Гайде. Она увидела валяющееся на полу измятое гусиное перо и поняла, что договор остался неподписанным.
С недоумением она подняла взгляд на Эдмона:
— Твой адский замысел остался неосуществленным, мой друг? — медленно произнесла она.
Но Эдмон, чуть помедлив и с каким-то торжественным выражением лица, отчетливо и раздельно произнес:
— Напротив, мой замысел осуществился полностью… К мукам Каина, ярко и понятно описанным в Библии, у этого человека с этого дня прибавились еще и муки Гарпагона… Он не будет иметь ни часа покоя, размышляя о своем отказе от золотых миллионов, то терзаясь сожалением об этом, то пытаясь успокоить себя надеждой на выгоды от этого отказа, но тотчас же снова впадая в отчаяние, в муки жадности… Такие возможности, как сейчас упускает он, открываются лишь раз в сто лет и то лишь перед одним из ста миллионов… Представь, дорогая Гайде, он даже внушил мне какую-то крошечку уважения своим отказом-бегством. Он, правда, не сказал, как подобало бы мужчине: «Нет, я не подпишу такой договор никогда!» Он предпочел убежать. Жорж Дантес как бы сохранил этим за собой право вернуться к этому делу. Называя мое предложение сатанинским, он уподобил этот договор продаже души Фаустом Мефистофелю, вероятно… Увы, он не понял, что я как раз предлагал ему почетную роль кающегося грешника, имеющего шансы на помилование… А сейчас он уже в аду…
Глава V
«КЛУБ МЫСЛИТЕЛЕЙ»
И Эдмон, и Гайде были удовлетворены результатами долгожданной встречи с их предполагаемым родственником.
Хотя Гайде сразу сгоряча и назвала то, что ее муж сделал с Жоржем Дантесом «неудавшимся ходом», она не могла его не похвалить.
— Мой дорогой «гений мести», ты и в самом деле поставил этого человека в такое положение, какое шахматисты называют «безвыходным».
Она любила с детства и умела играть в шахматы, в любимейшую игру ее отца, сербско-греческого генерала, и нередко приводила сравнение шахмат с жизнью.
— Да, Эдмон, ты как бы поставил его между ферзем и ладьей — справа удар и слева удар! Справа мат и слева мат! Не продавшись тебе на почетных и выгодных условиях «наследства», он обрекает себя, возможно, на нищету, на стесненность в средствах, во всяком случае. А тем самым и на мучительные терзания о драгоценной упущенной возможности. Ты прав, муки такого рода не менее остры и тяжелы, долговечны и изнурительны, чем муки рабства, даже и добровольного хотя бы…
Эдмон был обрадован быстротой, с которой Гайде уяснила себе всю, в общем-то действительно «дьявольскую» сущность его расправы с двойным виновником: смерти великого поэта, и той незабываемой, хотя и объяснимой пощечины, которую он получил в московском трактире-ресторане.
Пусть были произнесены глубокие извинения и оправдания в этом ужасном происшествии от месье Жана, но Жорж Дантес был истинным виновником происшествия и расплачиваться надлежало ему!
Обещание, данное Жуковскому и Натали Пушкиной, вдове поэта, — избежать пролития дополнительной крови, — было выполнено. То, что сейчас унес на своих ссутулившихся от злобы и страха плечах Дантес номер два — убийца Пушкина — было в самом деле пострашнее смерти, сожаление потери. Был ли уровень его достоинства, благородства достаточен, чтобы забыть более или менее быстро о потрясающе заманчивой, уже как бы в руки вложенной и все же упущенной горе золота?
До конца бесславных дней своих — если только сам он не укоротит их, не ускорит их завершение — должен будет помнить этот полубродяга-полуландскнехт о своем бегстве из гостиницы на Судагрехте с потерей десяти миллионов полновесных гульденов нидерландских и ежегодной ренты в сто тысяч франков.
Теперь Эдмону и Гайде уже не оставалось никакой надобности в этих апартаментах. Можно было возвращаться на родной и милый для них островок Монте-Кристо. Но путь туда волей-неволей пролегал через Париж, где они решили на несколько дней остановиться, немного соскучившись о великом и величественном городе.
Поместившись, как обычно, в солидном «Отель дю Рен» на Вандомской площади, неподалеку от Пале-Рояль и Тюильри, Эдмон и Гайде начали обсуждать программу своего пребывания в Париже.
Гайде между прочим сказала:
— Теперь тебе, мой дорогой повелитель, надо побольше уделять внимания и интереса столь близкой тебе игре Царей и Мудрецов — шахматам. Тебе надо переключиться на нее с многолетней игры шахматной жизни — поисков и уничтожения твоих врагов… Твой ум изощрен и искусен в разных головоломных задачах… Я нимало не удивилась бы, если бы ты прославился как шахматный чемпион.
Эдмон улыбнулся:
— Спасибо, милая Гайде, за, вероятно, не очень заслуженный комплимент. Ведь мы довольно много играем в эту игру у себя на острове. И ты меня часто побиваешь.
— Вот именно, к сожалению, это случается, но этого не должно быть! Твой мозг неизмеримо сильнее и подвижнее в фехтовании мыслями. Небольшая практика с сильными шахматистами доставила бы тебе немало удовольствия и пользы. Я слышала, что где-то неподалеку от нашего отеля находится знаменитый парижский клуб шахматистов, который остроумцы-парижане так и именуют «Клуб мыслителей». Давай посетим как-нибудь этот клуб. Право, тебе надо переключить свой поуставший ум на нечто мирное, успокоительное.
Оказалось, что под шутливым этим прозвищем слывет знаменитое кафе «Режанс» по соседству с Вандомской площадью и с французским Национальным театром, а также рядом с королевским дворцом, на площади Пале-Руайяль.
На следующий день чета наша отправилась завтракать в кафе «Режанс». И в самом деле почти за каждым из многочисленных столиков особой «игровой» его половины сидели погруженные в глубокое шахматное мышление энтузиасты-партнеры. И по целой толпе энтузиастов-наблюдателей теснилось у столиков наиболее сильных, как видно, игроков.
Возле одного из столиков полюбоваться незаурядной игрой остановились Гайде с Эдмоном.
Корректное, полушепотом, комментирование игры наблюдателями существовало и в этом храме Каиссы.
— Ах… — послышался вдруг чей-то досадливый, вполголоса вскрик рядом с ними.
— Не надо было ходить элефантом!
В этом чуть громче шепота возгласе было столько страстного, искреннего огорчения и возбужденности, что Эдмон и Гайде невольно вгляделись в соседа.
Это был довольно приятный на вид человек, живой, подвижный, правда, не суетливый, но энергичный в своих жестах и движениях. Он производил впечатление не просто «мыслителя», а и деятеля, непременно деятеля в какой-то конкретной и важной области, не только шахматной.
Он повторил совершенно тихо, едва слышно:
— А ведь, пожалуй, я не прав… Элефант вырывается на важный пункт… Как вредна поспешность суждений!
Эта реплика тоже могла лишь расположить в его пользу, он не боялся признать свою ошибку.
Гайде, однако, не плохо игравшая в шахматы, так же тихонько возразила приятному соседу по толпе:
— «Корню» или «элефант», как вы его называете, в самом деле пошел неудачно. Он погибнет через два-три хода!
«Корню» — название епископской митры, двурогой по форме и термин этот во Франции был равносилен английскому названию этой фигуры — «бишоп» (епископ). А «элефант» — это было греческое обозначение этой же фигуры, перешедшее и в русский язык, как «слон».
С чисто женским любопытством так же тихонько добавила к своему смелому утверждению о шахматном ходе Гайде вопрос:
— А почему вы по-гречески называете эту фигуру?
Эдмон улыбнулся, но слегка остерег шепотом свою подругу:
— Милая Гайде, как бы не запротестовали игроки.
Однако сосед поддержал Гайде:
— Месье, мы разговариваем очень тихо… И, во-первых, я должен поздравить вас с такой мудрой дочерью, а, во-вторых, сам задать вопрос: вы знаете греческий язык, мадемуазель?
