Семья Звонаревых - Степанов Александр Николаевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
За ужином он разоткровенничался и стал рассказывать о порядках в штабе армии:
— Непосредственной связи штаба армии с корпусами у нас нет. Только ординарцы! Телефонного провода едва хватает до ближайших тыловых пунктов. Есть, правда, искровой телеграф с радиусом действия что-то около трёхсот вёрст. Но им пользуются только штабы армий и корпусов, а в дивизиях их уже нет. Да и как пользуются — открытым текстом передают все распоряжения и приказы. Конечно, их принимают в первую очередь немцы! Им известны буквально все наши распоряжения. Сведения о расположении частей и получаемые нами приказы они тоже перехватывают. Короче, немцы воюют, зная все наши распоряжения, а мы, кроме слабых и путаных сведений армейской разведки, ничего не имеем. Недавно штаб Брестской крепости, находящийся в глубоком тылу, предупредил Ставку верховного командования, что он свободно принимает всё радиограммы наших штабов. Так вместо благодарности он получил выговор за то, что занимается не своим делом.
— Немцы ведь тоже пользуются радиограммами!
— Но все они хорошо зашифрованы.
— Почему же наши не прибегают к шифровке?
— Оказывается, готовясь к войне, не придумали шифра и не обучили пользоваться им искровой телеграф, — пояснил Кочаровский.
— Это просто чудовищно! Это граничит с прямой изменой и предательством! — покраснел от возмущения Звонарёв. — Да, всего можно ждать, когда у нас в верховных штабах сидят почти сплошь немцы! Они и радеют фатерланду.
— Русские дураки, сидящие в штабах, не менее опасны, чем шпионы, отозвался Кочаровский. — Командующий нашей армией Самсонов — чисто русский человек, но тоже не понимает, почему надо шифровать всё радиограммы. Не мудрено, что всякие шпионы так и вьются вокруг штаба армии.
— Это естественно, лучших шпионов, чем наши бестолковые и глупые штабы, и придумать трудно, — заметил Борейко.
— Дело-то в том, что и шифры мало помогают. У немцев есть специальные отделения при штабах армии, которые занимаются дешифровкой наших засекреченных приказов и донесений. Они прекрасно читают все наши распоряжения, — пояснил полковник.
— А кто мешает нашим штабам обзавестись такими же отделениями и расшифровывать немецкие приказы? — спросил Звонарёв.
— Беда в том, что в мирное время об этом не подумали и таких шифровальщиков у нас почти совсем нет. Их надо было готовить заблаговременно. Моряки сумели создать такие группы и недавно удачно разобрали важные приказы немцев. Но у нас, в армии, этого ещё нет, ответил Кочаровский.
— Морской министр адмирал Григорович — мужик толковый! Мы с Сережей знаем его по Порт-Артуру, а Сухомлинов известен лишь как лихой гусар, почти в шестьдесят лет женившийся на двадцатипятилетней кокотке! Правда, она очень красива, — усмехнулся Борейко.
— Говорят, она была причастна к шпионажу в пользу Австрии, когда жила в Киеве, где и поймала Сухомлинова в свои сети, — заметил Звонарёв.
— Жена военного министра — шпионка? — изумился Кочаровский.
— А императрица Александра? Чистокровная немка. Она тоже не безупречна в этом отношении, — заметил Борейко.
Кочаровский встал из-за стола и, поплотнее прикрыв дверь в комнату, нагнулся к своим собеседникам и шёпотом проговорил:
— Недавно в одной листовке, подброшенной в штаб армии, её прямо называли германской шпионкой. Правда, это, конечно, социалистическая пропаганда, но всё же. Солдаты всему этому очень верят и везде видят измену и шпионов, особенно, если говорить о генералах.
— Грешным делом, я думаю примерно также, — тоже вполголоса проговорил Борейко. — Как я могу верить какому-то Ранненкампфу, если его настоящая фамилия Эдлер фон Ранненкампф — немец из немцев, а стоит во главе Первой армии? Он всеми помыслами связан с Германией. А то возьмите нашу гвардию. Есть гвардейский конный полк. Почти все офицеры — бароны и фоны, имеющие родню в Германии. Мне рассказывали про одного из них. Это полковник барон фон Притвиц Гафрон. Его родной дядя командует Восьмой немецкой армией, находящейся в Восточной Пруссии.
— Неужели? — опять удивился Кочаровский. — Это верно, против нас немецкими войсками командует генерал фон Притвиц Гафрон. Но о его племяннике я ничего не слышал. Его надо немедленно убрать с фронта на Дальний Восток. Там он не сможет вредить нам, — горячо проговорил Кочаровский.
— Вместо Дальнего Востока его назначили командовать одной из наших пехотных дивизий. Не мудрено, что в первом же бою она понесла большие потери, — усмехнулся Борейко.
Наступило молчание, все собеседники были потрясены только что услышанным.
— Как же при таких условиях воевать с немцами? — глухо проговорил Кочаровский. — Как можно рассчитывать на победу, на успех?
— Мы, правда, всего один день стояли под Вержболовом, но слышали там рассказы наших солдат и офицеров о боях под Шталюпененом и Гумбиненом. Ведь там, несмотря ни на что, мы вдребезги разбили семнадцатый германский корпус, который бежал с поля сражения вместе со своим командиром генералом Макензеном, считающимся у немцев выдающимся генералом, — напомнил Звонарёв.
— Победили, как всегда не наши штабы и генералы, а русский солдат и младший офицер. Как Суворов говорил, «русские всегда бивали прусских». Так и теперь произошло, — проговорил Борейко.
— Что правда, то правда! Наш солдат чудеса может творить, если суметь к нему подойти и правильно им руководить в бою, — согласился Кочаровский. — Да, много Вы мне наговорили неприятного…
Вновь наступило молчание.
— А знаете, господа, как Вас зовут? — прервал молчание Кочаровский. Красная батарея! За Ваше свободомыслие.
— Совершенно правильно изволили заметить, господин полковник, отозвался Борейко. — Сегодня Вы сами видели одно из орудий батареи, окрашенное кровью моих солдат и офицеров! Красный цвет — цвет подвигов и геройства во славу родины.
Кочаровский удивлённо вскинул глаза на штабс-капитана, который с усмешкой глядел на своего начальника.
— Прекрасный ответ! Я его обязательно повторю, когда буду докладывать о Вашей батарее генералу Самсонову. Убеждён, что он будет доволен.
14
В последующие дни русские войска продолжали двигаться вглубь германской территории. Их встречали опустевшие хутора, селения. Жители уходили, угоняя скот и унося всё, что было возможно. Оставались только цепные собаки. Голодные, одичавшие, они с лаем кидались на всех.
Батарея Борейко находилась при 16-й пехотной дивизии и Рихтер уже называл её своей тяжёлой артиллерией. Ей была придана полурота одного из полков дивизии. Командир полка решил, что для такой цели наиболее подходит последняя рота в полку — шестнадцатая, где обычно находились самые низкорослые и малопригодные к строю солдаты. Рослые артиллеристы презрительно называли их «крупой». Командовал ротой невысокого роста, кругленький, буро-красный от загара капитан Хоменко. Он ехал на какой-то сивой каурке, всё время подгоняя своих солдат, отставших от батареи. Обливаясь потом, в промокших на спинах рубашках, пехотинцы выбивались из сил.
Заметив это, Борейко разрешил шинельные скатки и вещевые мешки пехоты положить на лафеты орудий. С огромной радостью солдаты сбросили с себя тяжёлую амуницию и сразу бодрее зашагали рядом с орудиями. Их командир поблагодарил Борейко за дружескую помощь в походе.
— Теперь мои орлы любого немца отгонят.
Капитан оказался разговорчивым и сообщил, что всего три недели как призван из запаса, а до того был управляющим имением в Воронежской губернии.
— Едва успел убрать хлеб, обмолот уже начался без меня, словоохотливо рассказывал он.
На привалах капитан Хоменко собирал оставшиеся после жатвы колоски хлеба, растирал их между пальцами. Глаза его, выцветшие и чистые, делались добрыми и печальными. Когда набиралась горстка ржаных зёрен, жёлтых, чуть сморщенных, он опрокидывал их в рот и долго жевал, чувствуя родной привкус хлеба. Вокруг Хоменко собирались солдаты и слушали его тихие, неторопливые объяснения. За разговорами солдаты забывали о войне.
