Плащ и шпага - Ашар Амеде (читать книги без сокращений TXT) 📗
— Ты приедешь опять сегодня вечером?
— Сегодня вечером? Что за вопрос! Да, и завтра, и послезавтра, и после-послезавтра.
— Значит всегда?
— Да, всегда.
— Странно!
Югэ взглянул на неё с удивлением. Сердце у него слегка сжалось.
— Что это с тобой сегодня? — вскричал он. — Не больна ли ты?
— Нет, я думаю. Должно быть, какая-нибудь неведомая мне фея присутствовала при твоем рождении.
— Это почему?
— Да потому, что каждую ночь, в один и тот же час, ни одной минутой не позднее, в любую погоду, каково бы ни было расстояние, я слышу твои шаги под моим балконом, и никогда ни на лице твоем, ни в глазах, ни в словах твоих, ни в выражении твоей любви, я не подметила ни малейшего признака усталости или скуки, ни малейшей тени разочарования или пресыщения. Каким ты был сначала, таким и остался.
— Что ж в этом удивительного?
— Да все. Самый факт во-первых, а потом: подумай сам, что ты говоришь! Да знаешь ли ты, что вот уже четыре или пять месяцев как ты меня любишь?
— Ну и что же?
— Не думаешь же ты жениться на мне?
— А почему бы нет?
— Ты, ты — Югэ де Монтестрюк, граф де Шарполь, — ты женишься на мне, на Брискетте, дочери простого оружейника?
— Я не могу жениться завтра же — это ясно; но я пойду к матери и, взяв тебя за руку, скажу ей: я люблю её, позвольте мне жениться на ней!
Живое личико Брискетты выразило глубокое удивление. Тысяча разнообразных ощущений — радость, изумление, нежность, гордость, немного также и задумчивости — волновались в её душе и отражались в её влажных глазах, как тень от облаков отражается в прозрачной, чистой воде.
Вдруг она не выдержала, бросилась на шею Югэ и, крепко целуя его, сказала:
— Не знаю, что со мной делается, но мне хочется плакать; точно так же, как в тот день, когда ты спускался верхом с большой осыпи… Посмотри, сердце у меня так и бьется в груди… Если бы все люди были похожи на тебя!
Она рассмеялась сквозь слезы и продолжала:
— И все же, даже в тот день, когда ты чуть не сломал себе шею из-за вот этих самых глаз, что на тебя теперь смотрят, ты не был в такой большой опасности, как сегодня!
— В опасности?
— Смерть — это дело одной минуты; но цепь, которую нужно носить целую жизнь вот что ужасно! Слушай, друг мой: я не допущу, чтобы твоя мать, графиня Монтестрюк, была огорчена твоим намерением жениться на мне и поставлена в неприятную необходимость отказать тебе, что она и сделала бы, разумеется, с первого же слова и в чем была бы совершенно права. Но я дам тебе самое лучшее, самое живое доказательство привязанности, какого ты только можешь ожидать от меня. Ты не поведешь меня с собой в Тестеру, но будешь по-прежнему ездить сюда ко мне, пока я сама здесь буду.
— Но…
Брискетта прервала его поцелуем:
— Ты показал мне, как сильно меня любишь… А я покажу тебе, оставляя тебе полную свободу, как ты мне дорог… У каждого из нас есть своего рода честность.
Югэ больше ничего не мог добиться. Заря уже занималась; Брискетта толкнула его к балкону.
Однажды, немного спустя, Югэ застал Брискетту бледной, расстроенной, сильно озабоченной среди разбросанных по комнате узлов; все шкафы были раскрыты, все ящики выдвинуты.
Она привлекла его к себе и сказала, подавляя вздох:
— У тебя храброе сердце, друг мой; не плачь же и обними меня… Нам надо проститься!
Югэ так и подпрыгнул.
— Разве не этим все должно было кончиться? — продолжала она живо, — разве есть что-нибудь вечное? Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты любишь меня так же, как и в первый день, даже, кажется, ещё больше. Но ведь это — первый пыл молодости, пробуждение сердца, которое только что забилось в первый раз. Той, которая должна носить имя графини де Монтестрюк и разделить с тобой жизнь, ты ещё не видел. Ты её узнаешь среди тысячи женщин, когда в самой глубине души твоей что-то вздрогнет и скажет тебе: вот она! И в этот день ты забудешь даже, что Брискетта когда-нибудь существовала.
Югэ стал было возражать.
— Хочешь послушать доброго совета? — продолжала Брискетта твердо. Заводи любовные интриги внизу и береги настоящую любовь для равных себе. Да и кроме того, видишь ли милый Югэ, — прибавила она, склоняясь на его плечо, — я немножко из породы ласточек и мне нужно летать, пусти же меня летать.
Она вытерла украдкой бежавшие по щекам слезы.
Югэ был растроган, хотя и старался всячески не показать этого. Для него это была тяжелая разлука, оставляющая рану в сердце. Брискетта завладела обеими его руками и продолжала с милой улыбкой:
— Еще бы мне не говорить с тобой откровенно: я ведь тебе все отдала, а ты за это любил меня искренно. Сколько раз, гуляя по лесам в мае, мы с тобой видели гнезда среди цветущих кустарников! А куда улетали осенью те соловьи и зяблики, что строили эти гнезда? Их любовь длилась столько же, сколько длилась весна! Разве ты не заметил, что листья начинают желтеть, а вчера уж и снег носился в воздухе! Это сигнал. Расстанемся же, как расстались легкие птички, и, если только мои слова могут облегчить тебе грусть разлуки, я признаюсь тебе, друг мой, что никого уж я, сдается мне, не так беззаветно, как тебя!
— Да, я вижу, — сказал Югэ, озираясь кругом, — ты в самом деле собираешься уехать.
— Да, я еду в Париж с матерью одного молодого господина, которая очень ко мне привязалась.
— Только мать, а не сын?
— Мать, мать. Сын — совсем иначе.
— Он тебя любит?
— Немножко.
— Может быть, и много?
— Нет — страстно!
— И ты мне говоришь это?
— Лгать тебе я не хочу.
— И ты едешь?
— Париж так и манит меня. У меня просто голова кружится, когда я о нем подумаю. Такой большой город! И Сен-Жермен близко, а немного подальше — Фонтенбло, то-есть двор!
— Значит и отъезд скоро?
— Очень скоро.
Брискетта схватила голову Югэ и долго-долго её целовала. Слез она не могла удержать и они падали ей прямо на губки.
— Если мы с тобой там встретимся когда-нибудь, ты увидишь сам, как я тебя люблю! — сказала она. — Одно хорошее место и есть у меня в сердце, и место это всегда твое.
И вдруг, вырвавшись из его объятий и положив обе руки ему на плечи, она сказала:
— А ты меть повыше!
Отъезд Брискетты оставил большую пустоту в сердце и жизни Югэ. Ни охота, ни беседа с маркизом де Сент-Эллисом не могли заполнить этой пустоты. Фехтование с Агриппой или с Коклико, разъезды без всякой цели с Кадуром также не развлекали его. Его мучило какое-то смутное беспокойство. Париж, о котором говорила Брискетта, беспрестанно приходил ему на ум. Горизонты Тестеры казались ему такими тесными! Молодая кровь кипела в нем и бросалась ему в голову.
Агриппа заметил это прежде всех. Он пошел к графине де Монтестрюк в тот час, когда она бывала обыкновенно в своей молельне.
— Графиня, я пришел поговорить с вами о ребенке, — сказал он. — Вы хотели, заперев его здесь, сделать из него человека. Теперь он — человек, но разве вы намерены вечно держать его при себе, здесь в Тестере?
— Нет! Тестера годится для нас с тобой, ему здесь уже нечего ждать от жизни. Но Югэ носит такое имя, что обязан ещё выше поднять его славу.
— Но не в Арманьяке же он найдет для этого случай… А в Париже, при дворе.
— Ты хочешь, чтоб он уехал так скоро?
— В двадцать два года, граф Гедеон, покойный господин мой, уже бывал в сражениях.
— Правда! Как скоро время идет! Дай же мне срок. Мне казалось, что я уж совсем привыкла к этой мысли, которая так давно не выходит у меня из головы; а теперь, как только разлука стала так близка, мне кажется, что я прежде никогда об этом и не думала.
Однако же у вдовы графа Гедеона был не такой характер, чтобы она вся могла отдаться печали и сожалениям. Несчастье закалило её для борьбы. Она стала пристальнее наблюдать за сыном и скоро убедилась сама, что то, чего ему было довольно до сих пор, теперь уж больше его не удовлетворяет.
— Ты прав, мой старый Агриппа, — сказала она, — час настал!
