Многосказочный паша - Марриет Фредерик (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
Наконец явилась и ожидаемая помощь. Толпа людей, впереди которых важно выступал чиновник из суда, хотевший сделать розыск на месте, приблизилась к нам; почтовые лошади не были забыты.
Показания маркиза и мои были внесены в протокол. К показаниям мы приложили руки; тела убрали, лошадей впрягли в карету; я занял, по просьбе маркиза, место между ним и его дочерью, и мы отправились в дорогу.
После двухчасовой езды приблизились мы к великолепному зданию, которое показывало богат сию и высокую породу владельца. Несказанное счастие ожидало меня при самом выходе из кареты— мне пришлось нести на руках милую девушку по большой лестнице, ведущей к главному входу. Я положил ее на софу, предоставил попечениям горничных и очень неохотно вышел из комнаты.
Маркиз отправился на свою половину, чтобы привести в поря ток расстроенный туалет, и я остался один с самим собой.
«Чем все это кончится? — думал я, — Или не будет конца моим переодеваниям, моим превращениям? И при всем том, кто более тому виною — я сам или обстоятельства?»
После долгих размышлений решился я дать свободу делу идти своим ходом, самому следовать во всем движениям сердца и положиться на свое счастье.
Я чувствовал, что был уже не в силах расстаться с этим небесным существом. Красота ее глубоко врезалась в моем сердце; она разожгла кровь, распалила мозг, и я поклялся, что не посмотрю ни на какие препятствия, лишь бы снискать любовь ее.
Через час мы собрались за завтраком. Я забывался более и более; я горел, я…
— Но не обременяю ли я Вашего Благополучия подробностями о таком предмете?
— И очень. Прошу тебя, яга биби, друг мой, нельзя ли обойтись без них, — сказал паша, зевая. — Твоя история и без того суха. Отложим в сторону стан пальмы, глаза газели и лицо полной луны. Мы, мусульмане, не любим много толковать о женщинах, но ты был тогда франком и притом молод, так и быть не могло иначе. Ты говоришь о женщинах, как о существах, в которых есть душа!
Ренегат за благо рассудил согласиться с мнением паши и словами пророка.
— По крайней мере, нельзя утверждать, — сказал он, — чтобы я поступал с ними, как с имеющими душу. И часто, часто глупая совесть мучила меня за мои безжалостные, бесчувственные поступки с Марией Но все прошло, и я турок.
Ренегат провел рукой по глазам. Казалось, воспоминание длинной вереницы пороков, которым он, отрекшись от своего Искупителя, новыми законами придал вид добродетелей, расшевелило в душе чувство совести, столь давно заснувшее в груди его. Помолчав немного, он продолжал.
Прошла уже неделя, как я находился в обществе маркиза и его милой дочери и с каждым днем более и более приобретал расположение обоих. Перед дочерью я не высказывал еще чувств души моей; какая-то непреодолимая сила удерживала меня, хотя я очень хорошо знал, что ко мне неравнодушны. Кружок наш увеличился с приездом тулузского епископа, брата маркиза.
Он приехал поздравить маркиза со счастливым спасением. Меня представили ему как дворянина, способствовавшего их избавлению. Епископ глядел на меня с изумлением.
— Странно, — сказал он, — в овраге близ места, где произошел грабеж, найдено тело, в котором был узнан молодой офицер, которого вы представляете мне. Как же это?
Маркиз и его дочь казались крайне удивленными. Меня совсем поставили в тупик, но я не долго думал.
— Что вы говорите! — воскликнул я дрожащим голосом. — Тело сына графа Рулье? Несчастный брат мой, милый Виктор! Так тебя уже нет на свете!.. О, как несправедлив был я к тебе!.. — Я бросился в кресло и с видом глубокой горести закрыл лицо платком, а сам между тем придумывал, что бы сказать далее.
— Ваш брат! — воскликнул изумленный маркиз.
— Увы, маркиз, мой брат! Теперь вы должны услышать обстоятельства, о которых я, по некоторым причинам, умолчал в моем рассказе. Во время нападения на вас мошенников он был со мной. Когда я бросился к вам на помощь, он следовал за мной; мы ехали вдвоем в Марсель. О нем, если припомните, я уже имел случай говорить вам. При первых выстрелах он был подле меня; не видя его после, я думал, что он из малодушия оставил меня. Одна мысль о таком недостойном поступке одного из членов нашей фамилии была для меня убийственна, вот почему я не старался ничего разведывать о нем. Мне и не приходило в голову, что в то самое время, когда я упрекал его в трусости, сердце его уже не билось; что он пролил кровь, защищая своего брата. Виктор, милый Виктор! — продолжал я. — Как несправедлив был я к тебе, и кто теперь вознаградит мне потерю такого брата? — Ив горести бросился я на софу.
— Гуккабак, — сказал паша, — мне кажется, что в молодости ты был большой плут.
— Сознаюсь в том, — отвечал ренегат. — Но Ваше Благополучие в мое оправдание должны вспомнить, что тогда я был еще христианином.
— Клянусь бородой пророка, это сказано умно, а притом совершенная правда, — сказал паша.
Маркиз и брат его принимали живейшее участие в моей горести. Они всячески старались утешить меня, но видя, что все бесполезно, удалились, оставив меня с самим собой. Цериза — так звали дочь — осталась тут, приблизилась, положила свою ручку мне на плечо и начала своим ангельским голоском:
— Утешься, милый Феликс! Я не отвечал.
— Как я несчастна! — сказала она. — Для защиты меня он пожертвовал своей жизнью, и вашей храбрости обязана я ею. Его уже нет, и вы несчастны! Неужели ничто не в силах заменить вам брата? Феликс, скажи, ничто?
Я встал; глаза ее были полны слез и любви. Я снова сел на софу и тихо привлек ее к себе. Она не противилась. Воспламененный страстью, я забыл все. Руки мои обвились вокруг ее прекрасного стана.
— Цериза, — сказал я голосом, дрожащим от душевного волнения. — Цериза, я нашел его, мое утешение!
Небесная улыбка озарила ее прелестное личико, яркий румянец выступил на щеках, она освободилась из рук моих и встала, чтобы удалиться. Я умолял ее воротиться, и она возвратилась. Я запечатлел пламенный поцелуй на прекрасном челе, она тихо пожала мне руку и скрылась из комнаты.
— Судя по твоим словам, она была очень хороша, — прервал его паша — Сколько в вашей земле платят за такую девушку?
— Для нее не было цены, — отвечал ренегат рассеянно. Мысли его носились в прошедшем. — Любовь купить нельзя. Мослем покупает невольницу, но слепая покорность не в состоянии зажечь любовь в сердце.
— Нет, он покупает ее уже готовой, — возразил паша — Думаю, что ты сделал бы гораздо лучше, поступив подобным образом, потому что от этих бесполезных любезничаний твой рассказ что-то медленно подвигается вперед. Далее!
Прошла еще неделя, все шло как нельзя лучше. Но судьба, кажется, нарочно щадила меня, чтобы потом вдруг нанести удар; она дала мне отведать из чаши счастья для того, чтобы потом оторвать ее от моих губ и сделать тем утрату для меня еще чувствительнее. В один день во время обеда маркизу подали письмо от моею нареченного батюшки, графа Рулье, в котором он писал, что до него дошли столь разноречивые слухи, что он сам не знает, что и думать. От одних слышал он, что старший сын его жив и находится в замке у маркиза, от других, что он убит; иные поздравляли его с тем, что одному из его сыновей удалось бежать. Он просил маркиза уведомить его о точном состоянии дела и дат» знать через подателя письма, точно ли находится старший сын у него, или смерть постигла несчастного, как о том носятся слухи. Но так как младший сын его ужо несколько месяцев дома, а молва идет о двух, то он думает, не скрывается ли тут какого-нибудь обмана.
Следя за лицом маркиза при чтении этого письма, я видел что-то неладное, и был уже некоторым образом приготовлен, когда он важно передал письмо епископу, а тот, по прочтении, подал его мне и, выразительно взглянув на меня, сказал:
— Это относится к вам, милостивый государь!
Я прочитал письмо со спокойным видом и, возвращая его маркизу, сказал со вздохом:
— Такое известие довольно неприятно и тем сильнейший удар нанесет оно моему дряхлому отцу. Вы знаете, маркиз, как я уже сказал вам или, если не ошибаюсь, вашей дочери, что вот уже два года, как отец мой лишился зрения. Вероятно, побоялись сказать ему правду и уверяли старика, что Виктор дома. Вы должны знать, что милый брат мой тайно уехал из родительского дома, чтобы сопровождать меня. Кляну час, в который я согласился на его просьбу! Но я вижу, что мне необходимо поспешить к моему родителю. Для утешения его горести он должен удостовериться в том, что я жив. И потому, с вашего позволения, я напишу несколько слов, чтобы, отдать посланному, и завтра с рассветом должен я, к сожалению, оставить ваше приятное общество.
