Флэшмен - Фрейзер Джордж Макдональд (первая книга txt) 📗

Это относилось ко мне. Я поклонился и передал письма Коттону, который, казалось, был рад, что разговор прервался.

— Рад видеть вас, сэр, — произнес он, бросая бумаги на стол. — Посланец от Эльфи-бея, не так ли? Хорошо. Флэшмен, вы говорите? Любопытно. В Рагби со мной учился один Флэшмен. Лет сорок назад. Не родственник?

— Этой мой отец, сэр.

— Да что вы говорите! Сын Флэши, будь я проклят! — И его лицо расплылось в улыбке. — Ну да, уже сорок лет прошло… С ним все нормально, я надеюсь? Превосходно, превосходно. Не желаете ли чего, сэр? Бокал вина? Эй, принесите! Ваш отец, конечно, рассказывал обо мне? Из-за меня вся школа на ушах стояла, можно сказать. Я был исключен, вот как!

Шанс был слишком благоприятным, чтобы его упустить, и я сказал:

— Меня тоже исключили из Рагби, сэр.

— Боже правый! Да что вы говорите? И за что вас, сэр?

— За пьянство, сэр.

— Не может быть, черт побери! Да кто поверит, что за это можно исключить? Да они еще за изнасилование исключать начнут. В наши времена такого не было. Меня исключили за мятеж, сэр. Да, мятеж! Я взбунтовал всю школу! [23] Великолепно. Ваше здоровье, сэр!

Офицер в полинялом мундире, с кислым видом наблюдавший за происходящим, заметил, что насчет изгнания из школы — все в порядке, но его беспокоит изгнание из Афганистана.

— Простите меня, — сказал Коттон, вытирая губы. — Прошу извинить мою бестактность, мистер Флэшмен. Позвольте представить: генерал Нотт. [24] Генерал Нотт прибыл из Кандагара, где командует войсками. Мы тут обсуждали положение армии в Афганистане. Нет-нет, Флэшмен, садитесь. Это вам не Калькутта. Находясь в действующей армии, чем больше знаешь, тем лучше. Прошу вас, Нотт, продолжайте.

И я сел, слегка обескураженный и польщенный, так как не в обычае у генералов было беседовать при подчиненном. Нотт продолжил свою тираду. Создавалось впечатление, что его весьма задела некая беседа с Макнотеном — сэром Уильямом Макнотеном, послом в Кабуле и главой английских гражданских властей в Афганистане. Нотт обращался к Коттону, требуя от него поддержки, но Коттону, похоже, не очень нравилась эта идея.

— Это же исключительно вопрос политики, — настаивал Нотт. — Чтобы не думал Макнотен, это вражеская страна, и мы должны себя вести соответственно. Путей три. Первый — использовать влияние, которое Шуджа еще имеет на своих недобровольных подданных, и которое весьма невелико. Второй — действовать силой оружия нашей армии, которая, что бы не воображал себе Макнотен, далеко не всемогуща, будучи окружена пятикратно превосходящими силами из самых свирепых воинов в мире. И третий — с помощью подкупа переманивать на нашу сторону самых влиятельных вождей. Разве я не прав?

— Вы словно по книге читаете, — сказал Коттон. — Наполняйте свой бокал, мистер Флэшмен.

— Если хотя бы один из этих политических инструментов сломается: Шуджа, наша сила или наши деньги — мы пропали. О, я никакой не паникер, как меня величает Макнотен. Он убежден, что мы здесь в такой же безопасности, как в казармах Конной гвардии. Но он заблуждается, как вам известно. Нас здесь только терпят, но это не продлится долго, если Макнотен осуществит свою идею и прекратит посылать субсидии вождям гильзаев.

— Это сбережет деньги, — заметил Коттон. — Кроме того, насколько я понял, это не больше чем мысль.

— Если не покупать бинт, когда истекаешь кровью, тоже можно сберечь деньги, — заявил Нотт, на что Коттон разразился смехом. — Смейтесь, смейтесь, сэр Уиллоби, а дело это серьезное. Прекращение субсидирования только мысль, как вы говорите? Ладно, пусть этого никогда не случится. Но даже если гильзаи только заподозрят, что мы можем так поступить? Как долго мы сможем рассчитывать на то, что перевалы будут открыты? Они сидят над Хайбером — вашей транспортной артерией, не забывайте — и позволяют нашим конвоям проходить через него, но если им придет в голову мысль, что их субсидии под угрозой, они сразу начнут искать другой источник дохода. А это означает, что наши обозы начнут грабить, и в хорошеньком положении мы окажемся после этого. Вот почему Макнотен дурак даже позволяя себе думать об этом, не то что говорить.

— Но от меня вы чего хотите? — нахмурился Коттон.

— Скажите ему о необходимости продолжать выплаты.

— Он не станет меня слушать.

— И послать кого-нибудь на переговоры с гильзаями, снабдив его подарками для этого старика из Могалы, как там его зовут? — Шер Афзула. Меня заверили, что остальные гильзайские ханы ходят у него под рукой.

— Вы много знаете об этой стране, — сказал Коттон, покачав головой. — Особенно принимая во внимание, что это не ваша территория.

— Кто-то же должен знать, — ответил Нотт. — За тридцать лет на службе Компании начинаешь понимать некоторые вещи. Хотелось бы, чтобы Макнотен знал столько же. Но он идет себе своим путем в счастливом неведении, не глядя дальше своего носа. Ладно, Коттон, вы тоже из счастливцев. Но в свое время вам предстоит очнуться.

Коттон возразил на это, что Нотт все-таки «паникер» — как я вскоре понял, этот ярлык клеился на каждого, кто посмел критиковать Макнотена или выразил сомнение в безопасности британских войск в Кабуле.

Разговор продолжался еще некоторое время, Коттон был очень обходителен со мной и просил чувствовать себя как дома. Мы отобедали у него вместе со штабом, и здесь я впервые встретил многих людей — многие из них были еще совсем молодыми офицерами, — чьи имена в грядущем году станут притчей во языцех во всех домах Англии: «секундар» Бернс с его резким шотландским акцентом и забавными усиками, Джордж Броудфут, еще один шотландец, севший рядом со мной, Винсент Эйр, «Джентльмен Джим» Скиннер, полковник Оливье и еще несколько человек. С вызывающей изумление свободой они критиковали или защищали действия старших по званию в присутствии генералов, проклинали или прославляли политику правительства, а Коттон и Нотт составляли им компанию. Мало хорошего говорили о Макнотене и вообще о ситуации вокруг армии. Мне показалось, что они слишком резки, и я поделился этим с Броудфутом.

— Поживете здесь месяц-другой, станете не лучше остальных, — отрезал тот. — Здесь скверное место и скверный народ, и если в течение года не разразится война, я буду очень удивлен. Вы слышали об Акбар-Хане? Нет? Это сын прежнего шаха, Дост Мохаммеда, которого мы заменили на этого клоуна — Шуджу. Акбар сейчас в горах, объезжает одного за другим вождей, подбивая их поддержать готовящееся против нас восстание. Макнотен этому, конечно, не верит, но он — тупоголовый дурак.

— Разве мы не удержим Кабул? — поинтересовался я. — Не сомневаюсь, что имея пять тысяч штыков против неорганизованных дикарей это вполне возможно.

— Эти дикари — отличные воины, — отвечает он. — Стоит сказать, что стреляют они лучше нас. Кроме того, у нас не самые лучшие позиции здесь: военный городок не имеет настоящих укреплений, даже склады находятся за периметром. Армия разлагается под воздействием спокойной жизни и слабой дисциплины. Мало того: с нами здесь наши семьи — а это скажется не лучшим образом, когда засвистят пули: кто станет думать о долге, когда надо заботиться о жене и чадах? Да еще Эльфи-бей сменяет Коттона. — Полковник покачал головой. — Вы, конечно, знаете его лучше меня, но я не пожалел бы годового жалованья за весть, что командующим назначили не его, а Нота. Я, по крайней мере, хотя спал бы по ночам.

Звучало это все весьма угнетающе, но за следующие несколько недель я столько наслушался подобных разговоров из самых различных уст — здесь явно никто не питал доверия ни к военным, ни к светским властям. Афганцы, похоже, чувствовали это: толпа не скрывала своей враждебности к нам. Будучи адъютантом еще не прибывшего пока Эльфи-бея, я имел достаточно времени, чтобы познакомиться с Кабулом, который оказался большим разбросанным городом, полным узкими улочками и несусветной вонью. Но в городе мы бывали нечасто, поскольку здешние жители не слишком демонстрировали гостеприимство, и большую часть времени проводили в военном городке, где не столько времени уделялось военной подготовке, сколько скачкам и приятному времяпрепровождению в тени фруктовых деревьев, когда мы сидели на какой-нибудь веранде, потягивая прохладительные напитки и ведя беседу. Организовывались даже матчи в крикет — в Рагби я слыл знатным катальщиком шаров, — и мои новые друзья больше ценили мое умение загонять мячи в воротца, чем то, что я разговаривал на пушту лучше любого из них за исключением Бернса и дипломатов.