Пропавшее войско - Манфреди Валерио Массимо (книга жизни .txt) 📗
Идти становилось все труднее и утомительнее, особенно женщинам. Я передвигалась на повозке, запряженной двумя мулами, потому что считалась женщиной Ксена, но теперь, когда начался падеж животных, многие рабыни и наложницы шли, волоча ноги в пыли, за своими мужчинами, и мне от этого становилось неловко. Среди них тоже была заметна разница. Самые хорошенькие и привлекательные ехали на мулах или в повозках, чтобы красота их не померкла от утомительных переходов, остальные шли пешком.
Ночь дарила всем приятную прохладу. В реке можно было искупаться и восстановить силы. В пересохших руслах притоков попадались густые заросли кустарника и сухие деревья, послужившие для разведения костров, на которых по вечерам готовили скудную еду. Небо нависало над лагерем, словно черный купол, усыпанный бесчисленными светящимися точками, во мраке слышались крики ночных птиц и вой шакалов. Почти никто из воинов никогда не видел пустыни. Их родина была страной долин и крутых гор, глубоких ущелий и золотистых берегов, окрестность менялась с каждым шагом. Пустыня же, как они говорили, всегда одинакова: огромная и ровная, словно море в штиль. Здесь было тревожно: в лунные ночи белая как мел земля и темно-синее небо соединялись и окрестности заливал голубой, нереальный свет, пугающий, чудесный, странный. Чем больше мы удалялись от моря, тем чаще воины испытывали потребность в совместном пении или в разговорах вполголоса допоздна. Я не понимала смысла песен, но угадывала чувство, наполнявшее их. То была тоска. Эти воители в бронзе остро переживали разлуку с детьми и женами, оставшимися далеко позади. Быть может, скучали по деревням, куда намеревались вернуться, снискав богатство и почет, чтобы потом в старости рассказывать о своих удивительных приключениях детям, собравшимся вокруг огня зимними вечерами. Бормотание реки и разговоры тысяч людей, сидящих у костров, сливались в единообразный, неразличимый шум, и все же голос реки складывался из плеска бесконечного количества маленьких волн, а людской гул слагался из множества голосов. Огромное количество разных историй одновременно рассказывалось там, куда никто из «десяти тысяч» прежде не заходил.
С самого момента своего похода армия ни разу не вступала в бой, не считая вылазки Менона-фессалийца в Тарс, и пока наше выступление больше походило на увлекательное путешествие, чем на военную кампанию. Но каждый раз с восходом солнца, облачаясь в доспехи и отправляясь в дальнейший путь, воины внимательно осматривали горизонт со всех сторон, ища знаки человеческого присутствия на этой бесконечной и однообразной равнине. Когда появится враг? Ведь теперь уже не оставалось сомнений, что он появится. Днем, ночью, на рассвете или на закате, но он придет. Быть может, нападет сзади, может, преградит путь армии впереди, или то будет набег стремительной конницы. Тысячи предположений, тысячи догадок и одна-единственная уверенность. Однако дни шли, и ничего не происходило. Пыль, солнце, удушливая жара, марево, полуденные миражи постоянно сопровождали воинов; но когда же покажется враг?
Я тоже спрашивала об этом у Ксена, и в такие моменты меня охватывало смутное волнение, словно я сама была одним из воинов на пороге самого удивительного свершения в жизни.
А потом, в одни прекрасный день, отряд разведчиков сообщил: в пустыне, в окрестностях Кунаксы, деревни, расположенной неподалеку от Вавилона, обнаружено большое количество лошадиного помета и следы человеческого присутствия. Кроме того, по словам дозорных, в пальмовой роще они видели отряд разведки. Может, это и есть знак?
Кир приказал двигаться дальше в полном снаряжении, вооружившись с головы до ног. Только щиты повезли на повозках: ведь их можно взять в руки в последний момент.
Возникло напряжение, состояние лихорадочного ожидания, отряды всадников сновали туда-сюда, отчитывались, сообщали добытые сведения военачальникам, иногда издалека делали знаки при помощи блестящих щитов или размахивали желтым знаменем.
Люди шли молча.
Ксен вооружился и надел доспехи, которые я видела на нем у колодца в Бет-Каде. На сей раз я внимательно их рассмотрела: бронзовые латы с кожаными ремешками, покрытыми тонким красным рисунком, поножи, также бронзовые, гладкие и блестящие, и меч в чеканных ножнах, с рукоятью из слоновой кости. На плечи лег плащ охряного цвета.
— Зачем ты вооружился? — спросила я обеспокоенно.
Он не ответил. Положение вещей казалось ему столь очевидным, что не имело смысла пояснять, но меня огорчило его поведение. Стало горько, хотелось услышать хоть какие-нибудь слова. Вдруг, в одно мгновение, поняла, что еще до наступления вечера наши воины могут все потерять или все приобрести: богатство, славу, почести, земли. Но моя ставка в игре была выше. В случае победы я останусь с возлюбленным — не знаю, надолго ли. В случае поражения несчастьям и страданиям, которые мне выпадут, не будет предела. Голос Ксена прервал мои размышления:
— О боги!
Он смотрел на юг. Солнце стояло высоко над нашими головами.
Горизонт на всем видимом протяжении скрывало облако белесой пыли.
— Это песчаная буря, — предположила я.
— Нет. Это они.
— Не может быть. Слишком плотная завеса.
— Это они, говорю тебе. Смотри.
Внутри облака пыли виднелось какое-то неясное черное пятно, но по мере того, как расстояние сокращалось, стало заметно блестевшее на солнце оружие, острия копий, щиты.
Молнии внутри грозовой тучи.
— Вот почему мы нигде не встретили сопротивления — ни у «Киликийских ворот», ни у «Сирийских», ни на Евфрате, в Тапсаке… — проговорил Ксен, не отрывая глаз от вала пыли и железа, надвигавшегося с грохотом, словно ветер в Бет-Каде. — Артаксеркс хотел заманить брата туда, где собрал все силы империи, в эту бескрайнюю степь, где нет укрытия, где нет защиты, чтобы безжалостно уничтожить.
— Значит, это конец. — Я обреченно опустила голову, чтобы скрыть слезы.
Зазвучали трубы, Кир во весь опор промчался мимо отрядов на арабском скакуне, выкрикивая приказы на нескольких языках. Арией велел трубить в рог. Клеарх заорал невероятно могучим голосом:
— Воины, построиться! Ко мне! — и остановил коня посреди равнины.
Люди бежали к нему группами и занимали свои места в построении. Один отряд присоединялся к другому, линия вытягивалась все дальше, до тех пор пока не уперлась в левый берег Евфрата.
Теперь вражескую армию стало хорошо видно. В нее входили воины ста народов: египтяне, арабы, киликийцы, каппадокийцы, мидяне, кардухи, колхи, халибы, парфяне, согдийцы, вифины, фригийцы, моссиники…
Уже различимы стали детали доспехов, цвет одежды, форма оружия; слышались крики, приглушенные гулом шагов сотен тысяч людей и десятков тысяч лошадей. И над всем этим плыл металлический лязг, шедший оттуда, где облако пыли выглядело особенно плотным.
— Колесницы! — воскликнул Ксен.
— Серпоносные колесницы, — уточнил кто-то.
Софос.
Он всегда появлялся словно из ниоткуда. Ксен, собравшийся уже вскочить верхом на Галиса, обернулся.
— …На оси колес насажены острые серпы, такие же под днищем: если захочешь спастись, бросившись под колесницу, чтобы она проехала сверху, забудь об этом. Тебя разрежет на куски вдоль. Гениально и действенно.
Меня охватил ужас.
Софос вооружался. Под мышкой левой руки он держал шлем, на сбруе висел меч. Грек пришпорил коня и поскакал к Клеарху. Ксен взял меня за руку:
— Никуда не уходи отсюда, не спускайся с повозки ни в коем случае. Повозки отправятся вместе с обозом в середину лагеря, под защиту. А я должен ехать к Клеарху. Делай как я сказал, и вечером увидимся. Если ослушаешься, умрешь. Прощай.
Я не успела ничего ответить; с другой стороны, возможно, мне просто не удалось выговорить ни слова — так сильно я волновалась, такая глубокая тревога подступала к груди. И только когда мой возлюбленный оказался слишком далеко, чтобы услышать меня, я закричала:
— Вернись! Вернись ко мне!
