Сальтеадор - Дюма Александр (бесплатные серии книг TXT) 📗
А пока по широкой площади вокруг водомета, обнесенного мраморной оградой, прохаживается знать, — все ждут въезда короля Карлоса, что произойдет в тот миг, когда на башне Вела пробьет ровно два часа. Есть тут обладатели титула rico hombre — титула, который король дон Карлос заменит званием грандов Испании, как он заменит «величеством» менее звучное «высочество», которым до той поры довольствовались короли Кастилии и Арагона, есть тут и «доны», и «сеньоры», да только пращуры этих донов были друзьями Сида Кампеадора, а предки сеньоров были приятелями Пелагия, причем самый незначительный из них — разумеется, речь идет о богатстве, ибо все считаются равными по происхождению, — так вот, самый незначительный из них почитает себя, без сомнения, таким же знатным, как этот австрийский князек, который в их глазах испанец — иными словами, идальго — только по матери, Хуане Безумной, дочери Изабеллы Католической.
Да, все эти старые кастильцы не ждут ничего хорошего от молодого короля, немецкое происхождение которого сказалось в его внешности — рыжих волосах, русой бороде и выдающемся подбородке, характерных чертах принцев Австрийского дома. Они не забыли, что его дед, Максимилиан, не очень-то заботился о том, чтобы трон Испании достался внуку, зато очень пекся об императорской короне и заставил беременную мать дона Карлоса явиться из Вальядолида в Гент, где она и разрешилась сыном, который стал, таким образом, не только кастильским инфантом, но и фламандским уроженцем. Им твердили, что счастливые предзнаменования сопутствовали рождению чудо-ребенка, явившегося на свет в воскресенье 22 февраля 1500 года, в день святого Матвея, что Рутильо Бениказа, величайший астролог века, предсказал ему удивительную судьбу по тем дарам, которые поднесли астрологу крестный отец и крестная мать — принц Шимей и принцесса Маргарита Австрийская, в тот день, когда они (причем впереди них двигались шестьсот оруженосцев, двести всадников и тысяча пятьсот факельщиков) прошли по коврам, разостланным от замка до кафедрального собора, принесли новорожденного для обряда крещения и нарекли его Карлом в честь его деда со стороны матери, Карла Бургундского, прозванного Смелым. Кастильцам твердили, что по тем дарам, которые крестные отец и мать в тот день преподнесли младенцу (Маргарита Австрийская — вазу из золоченого серебра, полную драгоценных камней, а принц Шимей — золотой шлем, увенчанный фениксом), Рутильо Бениказа предсказал, что младенцу, получившему эти богатые дары, суждено стать владыкой стран, где добывают золото и алмазы, и что, подобно птице, которая украшает его шлем, ему суждено стать фениксом среди королей и императоров; напрасно все это им твердили, — сейчас они качают головой, вспоминая все беды, которые совпали с юностью Карла и начались с самого его появления на свет и как бы решительно опровергали тот блистательный удел, который, по их мнению, сулили ему угодливые льстецы, но отнюдь не люди, умеющие постигать будущее.
Испанцы имели некоторое основание сомневаться, ибо в тот год, когда родился молодой принц, у его матери еще во время беременности начались первые проявления болезни, с которой она безуспешно боролась девятнадцать лет, — из-за этого недуга история сохранила за ней скорбное прозвище Хуаны Безумной, ибо почти через шесть лет после рождения инфанта, тоже 22-го числа и тоже в воскресенье, когда, казалось бы, все должно было бы Карлу благоприятствовать, его отец, Филипп Красивый, любовные похождения которого свели с ума ревнивую и несчастную Хуану, так вот, Филипп Красивый отправился на завтрак в замок близ Бургоса, замок, который он подарил одному из своих фаворитов по имени Хуан Мануэль, а после завтрака, встав из-за стола, принялся играть в мяч и, разгоряченный игрой, попросил стакан воды, который ему и подал какой-то незнакомец, не принадлежавший ни к свите короля, ни к челяди дона Мануэля; итак, король осушил стакан воды и тотчас же почувствовал боли в животе, что не помешало ему вернуться в тот же вечер в Бургос, а на следующий день выйти, ибо он старался превозмочь недуг, но не он одолел недуг, а недуг одолел его, да так, что во вторник он слег в постель, в среду тщетно пытался подняться, в четверг утратил дар речи, а в пятницу, в одиннадцать часов утра, отдал богу душу.
Нечего и говорить, что все было сделано, чтобы разыскать незнакомца, подавшего стакан воды королю. Но незнакомец так и не появился, и во всем, что в ту пору рассказывали, казалось, было больше выдумки, чем правды. Так, например, говорили, будто бы среди множества любовниц Филиппа Красивого была цыганка по имени Топаз, которую все ее сородичи считали продолжательницей рода царицы Савской, будто бы цыганка была помолвлена с цыганским князем, но, полюбив короля Филиппа Красивого, — а он, как явствует его прозвище, был одним из первых красавцев не только в Испании, но и во всем свете, — отвергла любовь знатного цыгана, и тот отомстил за себя, дав королю Филиппу стакан ледяной воды, что и стало причиной его смерти.
Так или иначе, был ли он умерщвлен или умер естественной смертью, но его кончина нанесла роковой удар несчастной Хуане: на нее уж не раз находили приступы безумия, а теперь ее рассудок совсем помутился. Она не желала верить в смерть супруга; вообразив, что он заснул, — очевидно, окружающие решили не выводить ее из заблуждения, — она сама надела на него нарядные одежды, выбрав то, что, казалось ей, больше всего ему к лицу, облачила в камзол из златотканой парчи, натянула пунцовые шаровары, накинула пурпурную мантию, подбитую горностаем, обула в черные бархатные сапожки, голову, поверх берета, увенчала короной, приказала перенести его тело на пышно убранное ложе и повелела сутки держать дворцовые двери отворенными, дабы каждый мог удостовериться, что король жив, и приложиться к его руке.
В конце концов ее удалось увести, набальзамировать усопшего, положить в свинцовый гроб, после чего Хуана, вообразив, что сопровождает спящего супруга, проводила гроб до Тордесильяса, в королевство Леон, где его и установили в монастыре Санта-Клара.
Так исполнилось предсказание ведуньи, которая в час прибытия сына Максимилиана из Фландрии в Испанию, покачав головой, изрекла: «Король Филипп Красивый, предсказываю тебе, что ты мертвым свершишь более долгий путь по дорогам Кастилии, нежели живым».
Однако Хуана, не теряя надежды, что муж ее в один прекрасный день встанет со смертного одра, не позволила опустить гроб в склеп, а повелела поместить его посреди клироса, на возвышении, и четыре алебардиста денно и нощно стояли на страже возле него, а четыре францисканских монаха, сидя у четырех углов помоста, беспрерывно читали молитвы.
Сюда, за два года до тех событий, о которых мы повествуем, король дон Карлос — он прибыл в Испанию из Флесинга, переплыв океан с тридцатью шестью кораблями, и высадился на берег в Вильявисиосе, — повторяем, сюда-то и явился король дон Карлос и увидел безумную мать и почившего отца.
И тогда благочестивый сын повелел открыть гроб, закрытый одиннадцать лет назад, и, склонившись над трупом, облаченным в пурпурную мантию и превосходно сохранившимся, поцеловал его в лоб с важным и бесстрастным видом, а затем, дав клятвенное обещание матери, что до конца ее жизни не будет зваться королем Испании, отправился в Вальядолид и повелел венчать себя на царство. В честь коронования были устроены пышные празднества и турниры, в конных боях на копьях участвовал сам король, но в побоище после конных боев было ранено восемь сеньоров, причем двое смертельно, и король поклялся больше никогда не дозволять турниры.
Впрочем, вскоре появился повод для настоящего сражения, а не для потешного боя на копьях: Сарагоса объявила, что хочет иметь королем испанского принца и не откроет ворота для въезда фламандского экс-герцога.
Дон Карлос узнал о новости, не выказав ни малейшего волнения. Только лишь на миг затуманились его голубые глаза и дрогнули веки, и тут же своим обычным ровным голосом он дал приказ двинуть войска на Сарагосу.
Молодой король повелел разнести ворота пушечными выстрелами и вступил в город с обнаженной шпагой, а за ним тянулась вереница пушек с пылающими фитилями, тех пушек, которые с самого дня своего появления заслужили название: «Последний довод королей».
