Авантюристы (СИ) - Турбин Андрей (библиотека книг .TXT) 📗
— Левушка? Трещинский! Неужто ты? Вот так встреча!
Нарышкин немедля заключил щеголя в дружеские объятия, из которых тот некоторое время пытался высвободиться, выронив из рук трость.
— Экий ты, брат, однако, мокрый! Ты что же это купаться надумал, — отстранившись, проговорил Трещинский, оглядывая облепленную промокшим сукном крепкую фигуру приятеля. — Все такой же ведмедь! Здоровый, чертяка!
Трещинский поднял слетевший на мостовую цилиндр.
— Да тут вышла одна оказия! — оправдывался Нарышкин. — Перевозчик, каналья, едва не потопил… Лева, «товарищ в битвах поседелый», ты-то какими судьбами?
Трещинский выдержал эффектную паузу, во время которой друг его, отступив несколько назад, смог полюбоваться новеньким, что называется «с иголочки» элегантным фраком «От Ворта» и широким открытым плащом с бобровой оторочкой.
— Однако, каким ты, Лева, коварщиком заделался! — с легкой завистью причмокнул Нарышкин, удовлетворившись осмотром статного франта.
— Да уж, не то что ты, гунька кабацкая! — засмеялся Трещинский и покровительственно хлопнул приятеля по плечу.
— Кстати, почему бы нам не отметить встречу и не хлопнуть по рюмашке кларета? Сейчас адмиральский час, а я вчера большой шлем в покер сорвал, так что угощаю. Тем более, что ты, mon ami, выглядишь почти как утопленник! Я тут, Сережа, одну недурную штофную лавку неподалеку знаю… Ну, двинем? — приятель мягко, но настойчиво подхватил Нарышкина под мокрый локоть и устремился вперед.
— Ты знал, чем меня взять, старый негодяй, — только и смог сказать Сергей.
«Недурной штофной лавкой» оказался «Демутов трактир» на Мойке, и хотя заведение действительно находилось недалеко, Нарышкину показалось, что пришлось-таки порядком протащиться до этой, пожалуй, самой известной Петербургской гостиницы. Извозчиков по дороге не попалось ни одного, только ломовые, а разговор со старым приятелем без рюмки как-то не клеился. Кроме того, небо неожиданно, как часто случается в граде Петра, подернулось мутной поволокой. Из нее стал сеяться мелкий, но холодный не по времени и противный дождик, так что и без того продрогший Сергей с плохо скрываемой завистью смотрел на сухой плащ приятеля.
Наконец дотопали до места. Усатый швейцар на входе неодобрительно покосился на утративший формы партикулярный сюртук Нарышкина. Сергей тихо выругался про себя.
— Вот понесла нелегкая, — подумал он. — Сидел бы сейчас дома, в тепле, пил пшеничную…
— Ничего, Сережа, не тушуйся своим видом, поднимемся ко мне. Я ведь тут в четвертом этаже комнаты снимаю.
— Что ж ты сразу не сказал, дурака валял!
— Так ведь ты, пожалуй, не пошел бы?
— Высоко забрался! — неодобрительно посопел Нарышкин, когда они поднимались по широкой каменной лестнице.
— Наводнений боюсь! — коротко усмехнулся Трещинский.
— Я в том смысле, что ты, поди, уж до титулярного дослужился?
— Бери выше! — с удовольствием произнес Левушка, устремив вверх холеный указательный палец с перстнем, на котором тревожно сверкнул кровавого цвета камушек.
— Неужели коллежский асессор? — присвистнул Нарышкин.
— Советник, — поправил Левушка. — А что, не по зубам кус?
Левушка рассмеялся и громко, по-хозяйски постучал тростью в дверь номера.
Открыл дверь пожилой тучный лакей в богатой ливрее, наполовину состоявший, казалось, из лысины и огромных бакенбард, напыщенный и важный, как генерал-губернатор.
— Это мой Алексис! — сообщил Трещинский.
Алексис театрально поклонился, колыхнув развесистыми баками.
— Распорядись, голубчик, насчет обеда. Да, и чтобы эти канальи не вздумали подавать всякую chavogne, ты уж проследи.
— Что, Сережа, будешь пить?
— Водку, — коротко сообщил Нарышкин. По губам Алексиса пробежала едва заметная дрожь ухмылки.
— Конечно, как я мог позабыть! — широко улыбнулся Трещинский.
— Ну, входи, брат, не церемонься!
Номер, который снимал Левушка, оказался хорошо и со вкусом обставленными апартаментами, состоящими из трех не очень больших, однако довольно вместительных комнат. Здесь располагались удобные кресла, камин с экраном, украшенным затейливой китайской резьбой; под потолок вытянулось зеркало в массивной раме, имелась фисгармония, зелень в кадках, ковры, а на стенах картины а-ля Вернет. В книжном шкафу тускло поблескивали позолотой дорогих переплетов массивные фолианты. Стопки книг возвышались на полу у стен…
— Вот, это моя холостяцкая нора! — Левушка, помахивая рукой, указал на гостиную. — Обжиться толком не успел, извини, я ведь только недавно из Лондона. Кое-что даже не распаковал еще. К лету, надеюсь, сниму что-нибудь поприличнее. Пожалуй, что и женюсь, чем черт не шутит. Есть у меня на примете одна статс-дама…
— И почем же?
— Кто почем? — не совсем понял Трещинский.
— Почем хоромы твои, говорю? — Нарышкин кивнул в сторону фисгармонии.
— Радужную бумажку ассигнацией выкладывать приходится, с полуулыбкой вздохнул Левушка.
— Сто рублей? В месяц?
— В неделю!
— Ну да! — Нарышкин, в который раз присвистнул.
— И, кроме того, по три рубли за воду, — с деланным негодованием пожаловался Трещинский.
— Ай-яй-яй! Тогда непременно женись.
В глазах у Нарышкина заплясали злые искорки.
— А ты знаешь, ведь тут в десятом номере литератор Пушкин проживал, — сказал почему-то Левушка.
— Пушкин? — Нарышкин принялся разглядывать фикус. — Пушкин, это хорошо… А вот со мной в одном доме, Лева, на Мещанской улице жил купец Сила Тимофеевич Завынкин. В стихах он, правда, не силен был, зато на Пасху, говорят, мог за один присест съесть четверть пуда икры и выпить полведра пшеничной водки. Да только как-то раз поросенком молодым понатужился — кость в горле и застряла…Так он, раб божий, и помре, царствие ему небесное!
На этом месте разговор был прерван. В дверь осторожно втиснулась физиономия Алексиса:
— Там, сударь, Вас спрашивают. Ну, этот… который немчин. Третий раз на дню заходят. Что прикажете передать?
Левушка поморщился:
— Экий, настырный, однако! Погоди, я к нему выйду. Все одно ведь не отстанет!
Трещинский вышел в переднюю и некоторое время не возвращался. Сергей с тоской оглядывал обстановку «норы». В животе неприятно ворчало.
Левушка вернулся, посмеиваясь. Представь себе, какой дурень этот немец — мой визитер! — Уже неделю ходит за мной по пятам, просит уступить ему одно редкое издание «Илиады». Этот сумасшедший колбасник просто бредит античной Грецией! Мечтает, знаешь ли, разыскать легендарную Трою…Ах, Итака, ах Гектор, ах Телемак! — Трещинский подкатил глаза к потолку и скривил рот ижицей. — Должно быть, он и нужду справляет, не расставаясь с томиком Гомера…Однако, при этом скуп как старый еврей. А за копейку так и вовсе — отца родного продаст… — Левушка усмехнулся. — Какой все-таки болван этот Генрих Шлиман! Черта лысого он найдет, а не свою Трою!
Посмеиваясь и похрустывая костяшками тонких пальцев, он прошелся по комнате.
— Книги, я гляжу, у тебя… Дорогие, поди! — Нарышкин кивнул на стопки с фолиантами. — Почитываешь?
— Скорее, коллекционирую. У меня тут есть Апулей. Можно сказать, уникальное издание… Записки Герберштейна и Олеария… Ну, да тебя, друг мой, все это, пожалуй, не заинтересует…
— Нет, отчего же очень любопытно! — Сергей с трудом подавил зевок.
Трещинский усмехнулся краешками тонких губ. Положение спасло явление Алексиса, который вместе с коридорным внес плотно уставленные всяческой снедью подносы.
— с притворным пафосом продекламировал Левушка и хлопнул в ладоши.
— Нуте-с, усаживайся, Сережа, к камельку да сними свой сюртук, пусть просохнет.
