Раскаленная броня. Танкисты 1941 года - Кисляков Максим Валерьевич (читаем книги .TXT) 📗
– Та я шо? Мое дело-то маленькое. Хотя, как маманя говорит – глаз и вправду у меня алмаз, товарищ комбриг, – с хитрым прищуром ответил Горобец. – Ежели бы дали маненько минуток, так и сам бы расстрелял курв засевших. Та от нас жеж не убыло б.
Раздался смех. Майор тоже коротко хохотнул.
– Ну все, черти чумазые, вылезайте.
Майорская фуражка тут же исчезла, затем вновь появилась, лицо уже серьезное, командным тоном он бросил:
– И доложить по уставу!
В танке зашевелились. Механик заглушил мотор, отбросил свой люк в передней части корпуса и проворно подался вперед. Игорь выдохнул и с силой подтянулся, колено уперлось в край люка, еще одно усилие, и он свободен.
Следом за Протасовым из проема люка вылезло напряженное лицо Баира. Он растерянно перехватывает края люка, кряхтит, раздувшаяся от натуги вена отчетливо проступает на перепачканном копотью лбу. Хоть и росточка, как и все буряты, он был небольшого, но вылезти из башни для него была еще та история.
Радист и пулеметчик Семен Горобец не спешит, насвистывает незамысловатую песенку, пальцы деловито щелкают тумблерами рации, откинут в сторону шнур связи, черным жгутом приковывающий его к танку.
– Хава нагила, хава… – продолжает мурлыкать себе под нос Горобец. – Эхма, ну поползли, что ли, славяне…
Кто-то в ответ прыснул ему смехом.
Горобец в ответ что-то буркнул и ухватился за края люка механика-водителя, ведущего наружу.
– Эх, шоб я так жил… – выдохнул радист-пулеметчик и подался вперед.
На полянке возле учебного танка Т-28 выстроился экипаж, рядом в ровном строю скучают другие танкисты – они давно уже отстрелялись и теперь замерли в ожидании команды «вольно!». Игорь осмотрелся и тут же поймал несколько завистливых взглядов: одни с хитрым прищуром кивали, другие недовольно косились.
Немного поодаль стоят несколько командиров, некоторые потягивают папиросы, едва заметный сизый дымок вьется вверх и тут же тает в жарком июньском небе.
Майор неспешно шагает перед строем, облачка пыли вспыхивают крохотными взрывами из-под его подошв, руки привычно устроились за спиной, взгляд скользит по комбинезонам серо-стального цвета.
– Сегодня перед вами ставилась задача – уничтожить вражескую огневую точку! – командным голосом начал майор, во время короткой паузы глаза пробежали по лицам курсантов, покрытым копотью, в танковых шлемах они все равно казались обычными подростками. – Давалось три подхода по три снаряда каждый. Курсант Протасов!
– Я!
– Доложить о выполнении!
Игорь вытянулся в струну и шагнул к майору. Ботинки чеканят по сухой земле, облачка пыли струйками поднимаются кверху. В одном шаге от командира он замер, грудь подалась вперед, правая рука козырьком уткнулась к виску, Игорь с шумом выдохнул:
– Товарищ комбриг! Согласно задаче экипаж номер тридцать один на учебном танке двадцать восьмой модели поразил цель согласно инструкции. После двух выстрелов вражеская огневая точка была уничтожена. Дополнительных подходов не потребовалось! Командир экипажа – курсант Протасов.
Нависла тишина, слышно, как легонько потрескивает огонек папиросы да где-то в кустах дебоширят кузнечики, вкусно пахнет свежескошенной травой.
– Молодцы! – оборвал тишину командирским возгласом майор. – Молодцы, сынки! Объявляю всему экипажу благодарность!
Весь строй ударил зычным хором: «Служу трудовому народу!»
– Вольно!
Майор шагнул к устроившимся немного поодаль от танкистов-курсантов командирам. Ему тут же протянули коробку с папиросами. Василий Михайлович потянул белый кругляш.
– Ну, орлы!.. – бросил майор и склонился перед заботливо зажженным огоньком, вверх взвилась тоненькая ниточка табачного дыма. – Настоящие сталинские соколы!
– Так тож в небе соколы-то сталинские… – произнес капитан с рыжими усами.
– А у нас что, хуже? Мы и тут жару даем! Нет, ты видел, – обратился он к своему ординарцу, тот с готовностью кивнул. – С двух выстрелов и оба раза накрыли. Орлы из стали!
Командиры одобрительно зашептались, закивали. Майор с наслаждением выдохнул табачный дым, подставил лицо июньскому жаркому солнцу, улыбнулся, но тут же поморщился – кто-то теребит его за рукав.
– Товарищ майор, не к нам ли?..
Майор недовольно бросил взгляд в сторону. Вдали, на убегающей змеей грунтовке появилось облачко пыли, оно медленно растет, приближается. Командующий сложил ладонь козырьком, щурится, но разглядеть, кто это – не выходит. Впрочем, и самому догадаться нетрудно.
– Кажись, точно к нам. Штабная…
Командиры тут же перестали переговариваться, бросают взгляды на дорогу.
– Смотри, как на гашетку давит, – бросил кто-то из строя. – Никак торопится, может, и вправду чего лихого случилось?..
Игорь, наконец, снял зудящий кожу насквозь промокший танкошлем, несколько крупных соленых капель устремились к подбородку, взлохмаченные волосы повисли сосульками. Он выдохнул, солнце лизнуло теплом взмокшие волосы, лоб и щеки. Игорь с наслаждением потянулся, разбросав руки в стороны, но тут же согнулся, лицо сморщилось, будто хлебнул уксуса, – рука осторожно прикоснулась к ушибленному затылку.
– Вот черт! Кабы не танкошлем, точно пробил бы себе башку, – от саднящей боли прошипел Игорь.
– Э, нет, командир! Голову-то беречь надыть тебе, – отозвался заряжающий, или башнер, как называли его в училище. – От нее и зависит – как биться будем.
– А тебе на что голова-то, Баир? Свою надо приспосабливать к делу, – произнес механик-водитель Роман Демин, деловито протирая руки от густо налипшей на кожу черно-коричневой смазки.
– Дык, а он в нее кушает, – ответил за Баира Семен, пристроившийся у гусеницы, руки закинул за голову, глаза полузакрыты, в зубах пляшет соломка. Из-под сдвинутого на затылок шлема проступают курчавые волосы. – Ну и спиртишок заливает иногда…
– Эй! Не придумывай, да? – смущенно бросил Баир, брови сшиблись на переносице, глаза еще больше сузились и теперь стали похожи на крохотные щелочки – лезвие бритвы не просунешь.
– Ой ли, а не ты ли прикладываешься к наркомовским? – подмигивает Горобец. – Нет, оно, конечно, дело-то хозяйское… Но для, так сказать, смелости в бою можешь и приложиться…
Раздался негромкий дружный хохоток.
– И не выдумывай! Мне вообще не до этого. – Баир по-прежнему немного исподлобья косится на безмятежно грызущего соломку Семена. – Это тебе тыкать в морзянку да в пулеметик строчить. А мне, считай, и по сторонам смотреть, и орудие наводить, и снаряды тяжеленные перекладывать. Снаряды-то, как мешок картошки!
– Ну, картошечку ты тут к месту вспомнил. Наверняка даже на стрельбах думал о добрячей миске варененькой, да с лучком. Это дело ясное, – произнес Горобец, выплюнул уже пожамканную травинку и не глядя сорвал новую, крепкие зубы с едва слышным хрустом впились в сочную зелень. – Ты смотри, растолстеешь так, что и в люк не залезешь. А вдруг в бой? Или того хуже – подобьют, начнется пожар, а выползти не сможешь. – Семен вдруг жалостливо посмотрел на наливающегося краской раздражения бурята и выдохнул: – Вот так и сгоришь, бедолага.
– Тьфу на тебя! – раздраженно бросил Баир, отвернулся и принялся перочинным ножичком счищать грязь, забившуюся под ногти. – Еще накаркаешь!..
И в самом деле, при небольшом росте, что несомненный плюс для танкиста, бурят Баир Шагдаров выглядит несколько полноватым. Лицо полнощекое, с алыми кружками-яблоками, почти всегда чумазый плоский нос смешно вздернут кверху. Старший сержант Семен Горобец даже на вид полная противоположность Баиру. Этот юноша из еврейской дальневосточной семьи скорее походит на селедку, высушенную всеми ветрами и солнцем, до того он худ. Иногда кажется, что реберные кости проступают сквозь гимнастерку. При этом Семен первый среди тех, кто и порцию соседа съесть готов, да еще и добавки попросит. Все удивляются – куда ж уходит еда? А ротный так и вовсе точно приметил: не в коня корм. Нос у старшего сержанта Горобца с сильной горбинкой. Даже волосы и те различаются как ночь и день: у бурята легкий ежик из непослушных волос, у Семена – богатая курчавая шевелюра цвета воронова крыла. Да и в характере они антиподы: один шутник и балагур, другой молчалив и стеснителен. Он даже в уборную ходит украдкой, чтоб там ни души…
