Затерянный остров - Маннель Беатрикс (серия книг .txt) 📗
Это было 6 июня 1872 года, ее четырнадцатый день рождения. Отец с любовью расцеловал ее в щеки, щекоча при этом своей бородой а-ля кайзер Вильгельм, и поздравил ее.
Тогда они еще жили на большой вилле в Швабинге, где подарок Паулы ждал ее в столовой на буфете из темного дуба. Там стояли три пустых флакона из голубого стекла с серебряными замочками. Они казались Пауле таинственными и одновременно с этим необычайно простыми — в этой вычурной комнате, в которой каждый сантиметр был украшен воланами, кисточками, бахромой, ленточками, коврами и покрывалами.
— Вот и твой подарок, — добродушно пробормотал отец, указывая на флаконы, и ей уже можно было не сдерживать свое нетерпение. Рядом с флаконом лежала толстая книга в засаленном мягком кожаном переплете. Наконец-то ей подарили книгу на день рождения!
— Это все от твоей бабушки Матильды, — добавила мать, которая смотрела на книгу и флаконы так, будто к ним прилипла зараза.
До сих пор Паула ни слова не слышала об этой бабушке. Она знала исключительно бабушку Йозефу, мать отца, сердитую женщину, которую она не любила и у которой был большой крестьянский двор с дойными коровами, расположенный выше озера Кенигзее. Бабушка вела хозяйство совсем одна, так как дедушка исчез вскоре после рождения отца Паулы. Вместе со своим старшим братом Йоханнесом Карлом и младшим братом Густавом Паула каждый год вынуждена была проводить там четыре недели в августе.
И вот теперь появилась еще одна бабушка. Паула в тот момент не знала, что ей думать об этом. Чего доброго, эта бабушка еще строже и имеет еще более скверное чувство юмора, чем Йозефа.
Паула опустила задумчивый взгляд на светящиеся флаконы и спросила себя, что же может представлять собой наследство Йозефы. Возможно, кувшин для молока, бочонок для масла или платок для хлеба, да еще Библия с вышитой крестиком обложкой: в любом случае, что-то бесполезное. Практичными эти стеклянные сосуды не выглядели. Паула подошла к ним ближе. Может, они и бесполезные, но они были прекрасны. Из каждого пустого флакона исходил аромат, абсолютно не похожий на привычные ароматы этого дома. Ее мать терпеть не могла розовое масло, сладость которого она считала восточной, а следовательно, и неприемлемой.
Паула улыбнулась. Тогда она совершенно не могла понять, почему восточное должно быть неприемлемым. До этого особенного дня Паула была знакома только с нежными цветочными ароматами резеды, фиалки и лаванды.
— И где живет бабушка Матильда? — спросила Паула, не отводя взгляд от голубых флаконов. — Почему мы никогда не были у нее?
— Бабушка Матильда уже давно умерла, никто не знает точно, где и когда.
Голос матери звучал так, будто это был позор, который на нее навлекли, чтобы унизить ее. Отец вмешался, потеребил свою бороду и дружелюбно улыбнулся Пауле.
— Но шесть лет назад мы получили ее наследство.
Паула с удивлением посмотрела на мать.
— Почему это наследство достанется мне, мама?
Мать так резко вздернула плечами, что воланы ее широких рукавов растрепались. Отец Паулы подошел поближе к своей жене Флоренс, успокаивающе положил руку ей на плечо и объяснил Пауле, что наследство Матильды перешло к ней, поскольку мать не хочет его принимать. Он погладил Флоренс по спине.
— Дорогая, Матильда мертва, ты должна в конце концов заключить мир с ней.
Мать Паулы оцепенела под его прикосновениями, повернулась к нему и выдавила из себя улыбку.
— Людвиг, мой дорогой супруг, ты, конечно же, прав, как и всегда. Итак, Паула Виктория, если уж это так неизбежно… Твоя бабушка Матильда была немкой из Эльзаса, которая, руководствуясь своей неутолимой жаждой приключений, вышла замуж за французского художника Копаля, чтобы поехать с ним на Мадагаскар. Ее вина в том, что мне пришлось расти среди одичалых пиратов, и я слишком поздно узнала, что подобает молодой девушке и что она должна знать о мире. Ты можешь радоваться, что у тебя есть мать, которой не в чем себя упрекнуть относительно воспитания своей дочери.
В этот момент мать прикоснулась вышитым кружевным платком к векам, будто она плакала, хотя ее глаза были совершенно сухие. Пауле показалось, что она слышала, как мать при этом что-то пробормотала, и это звучало похоже на «…не говоря уже о ее склонности к скандалам».
В полном недоумении Паула смотрела на свою мать, будто видела ее впервые. Скандалы! Выросла у пиратов! Это намного более романтично, чем роман «Грозовой перевал», который она как раз недавно тайком прочла ночью, запоем. Ничто в ее абсолютно правильной матери не выдавало и следа подобных приключений.
И Паула почувствовала, что матери не хочется говорить о своей прежней жизни.
— Короче говоря, твоя бабушка была совершенно невыносимым человеком. И если бы твой отец не настоял, то мы сегодня о ней не заговорили бы. — Яростным движением она указала на флаконы. — Я все сожгла бы!
— Нехорошо отрицать свои корни, какими бы они ни были. Нельзя от них отрекаться, они такие, какие есть, — пробормотал ее супруг и принялся зажигать свою трубку, хотя вслед за этим должны были последовать очередные сетования его жены.
Несмотря на то, что Пауле в этот день исполнилось всего четырнадцать, она почувствовала, что, говоря о корнях, отец имел в виду не бабушку Матильду, а собственного пропавшего без вести отца. Когда она увидела, как нервно отец курит свою трубку, она внезапно поняла, сколько власти мать имела над ним из-за его происхождения. Он жил с позором, состоявшим в том, что у него не было отца. И только ради нее, ради своей дочери, он решился вызвать на себя гнев супруги.
Паула пристально смотрела на коричневато-черных пиявок, которые, наполняясь ее кровью, вздулись до размеров мужского большого пальца. Но все же они были меньше большого пальца ее отца, у которого были очень мускулистые руки.
Она и сегодня все еще очень жалела, что тогда не последовала своему порыву и не бросилась к нему в объятия, чтобы утешить и поблагодарить. Но в их семье было не принято так проявлять свои чувства, особенно в тех случаях, когда мать находилась поблизости. Флоренс была мастером самообладания.
«Если бы я только знала, что это будет мой последний день рождения с ним, — подумала Паула и вздохнула, — я обязательно сделала бы это». И снова у нее появилось чувство, что ее жизнь до сих пор была не чем иным, как последовательностью из «если», «бы» и «то».
Однако сейчас она приехала на Мадагаскар, чтобы изменить это. И тем фактом, что она находилась здесь, она была обязана своему отцу, который позаботился о том, чтобы она получила завещанное ей имущество Матильды.
В тот момент ей больше всего хотелось сразу же углубиться в чтение книги Матильды, но у ее матери были другие планы относительно дня рождения дочери, и Пауле пришлось сдерживать свое любопытство до позднего вечера.
Она тайком зажгла свечу, поставила на комод перед собой флаконы, направила на них свет, дабы быть уверенной, что ни одна деталь не ускользнет от нее. И действительно, во флаконах, которые блестели, как лазуриты, она увидела коричневатые корочки с частичками золотистого цвета, сверкающие, как леденцовый сахар. Затем она аккуратно взяла в руки одну из помп: это был светло-серый резиновый мячик, обтянутый кисточками из серебристого шелка. Ее сердце колотилось, она сжала мячик и от напряжения затаила дыхание. Она сама точно не знала, чего ожидала: какого-то волшебства, чего-то магического. Однако помпа издала лишь неприятный звук, который понравился бы ее братьям, вот и все. Поэтому она открыла флаконы и понюхала каждый из них; ей показалось, что все три флакона издавали одинаково странный запах. Тогда у нее еще не было подходящих слов для описания ароматов.
С некоторым разочарованием она взяла бабушкину книгу, потрогала толстый засаленный переплет из мягкой сафьяновой кожи. Ей нравилась мысль, что ее бабушка тоже держала в руках эту книгу. Красная кожа была не только засаленной, но и запах издавала немного солоноватый, такой, будто ее долгое время держали в сырости. Сгорая от нетерпения, Паула открыла книгу.
