Эль-Дорадо - Эмар Густав (полные книги txt) 📗

Он пробыл один около двадцати минут в своей палатке, так углубившись в самого себя, что, казалось, не только позабыл утомленье целого дня, проведенного на коне, но также и место, где находился; в это время поднялась тихо занавесь палатки, и на пороге показался человек, который, уверившись, что господин, портрет которого мы только что набросали, был действительно один, вошел вовнутрь, снял шапку и почтительно стал ожидать, чтобы тот, к которому он пришел, заговорил с ним. Личность эта составляла чрезвычайно резкий контраст с первой; это был еще молодой человек, с мускулистыми членами, с угловатыми чертами лица, с низкой, жестокой и невзрачной физиономией, с отпечатком скрытой злости; низкий, вдавленный лоб, серые, круглые, сильно углубленные в глазные впадины и довольно далеко отстоящие друг от друга глаза, длинный загнутый нос, выдающиеся скулы, большой и безгубый рот делали его немного похожим на хищную птицу из самой низкой породы; чудовищная голова его, поддерживаемая толстой и короткой шеей, была вдавлена в безобразно широкие плечи, его покрытые сильными мускулами руки придавали ему вид грубой и удивительной силы. Все это вместе взятое имело что-то отталкивающее. Существо это, которое легко можно было узнать, что оно метис mamaluco 1 , носило наряд сартанейев, но костюм этот, хотя прекрасный и живописный, далеко не поправляя его стан и не рассеивая глупого выражения лица, служил только, так сказать, для того, чтобы выказать его еще более.

Несколько минут прошло, а молодой человек все еще не замечал своего странного посетителя; последний, соскучившись так долго ждать и желая, без сомнения, как можно скорее прервать молчание, не нашел более верного средства, как уронить свой карабин. При шуме, раздавшемся от удара оружия об камень, молодой человек вздрогнул и поднял вдруг голову. Узнав тогда человека, который стоял перед ним неподвижно как истукан, он несколько раз провел рукой по лбу, как будто для того, чтобы прогнать докучливые мысли, подавил отвращенье и, улыбаясь, сказал:

— А! Это вы, Малько Диас?

— Да, это я, маркиз, — отвечал метис тихим, почти задыхающимся голосом.

— Ну! Что же вы хотите еще от меня?

— Э! — сказал тот со скрытой насмешкой, — прием, который мне делает ваше сиятельство, не слишком-то радушен. Вот уже два дня, как я с вами не разговаривал.

— Мне, я думаю, не нужно стесняться перед вами. Зачем же это? Разве вы не получаете жалованья, а вследствие этого вы не слуга ли мой? — продолжал маркиз с оттенком гордости, с целью дать почувствовать посетителю расстояние, которое установили между ними общественные условия.

— Правда, — отвечал Малько, — слуга — собака, и обходиться с ним нужно как с собакой, но вы, однако, знаете пословицу: «A bom jogo boa volta!» 2 .

— Избавьте меня, пожалуйста, от ваших глупых поговорок и скажите без обиняков — зачем пришли сюда», — отвечал молодой человек с нетерпением.

Малько Диас устремил на него зловещий взгляд

— В самом деле, — начал он, — вы правы, ваше сиятельство, лучше сейчас же покончить.

— Жду!

— Я пришел рассчитаться с вами; вот и все, сеньор.

— Гм! — процедил между зубами молодой человек, — рассчитаться, что это значит, velhaco?

— Velhaco или нет, маркиз, я все-таки хочу свести с вами счеты.

— Я не понимаю вас, объяснитесь, но сделайте милость, короче, у меня нет лишнего времени, чтобы слушать вашу болтовню.

— Я лучшего и не желаю, маркиз, хотя это вовсе не болтовня, как вы сейчас изволили сказать.

— Увижу, начинайте!

— Ну вот в чем дело, ваше сиятельство: я нанялся к вам тому назад два месяца в Рио-Жанейро в проводники за четыре испанских унций в месяц, или, если вам угодно, за сто шесть тысяч рейсов 3 , не так ли, ваше сиятельство?»

— Совершенно верно, только вы позабыли, господин Диас, что получили от меня по своей просьбе до отъезда из Рио-Жанейро…

— За месяц вперед, — перебил mamaluco, — напротив, я очень хорошо помню, ваше сиятельство».

— Так что же вам нужно?

— Мне нужно остальное.

— Как остальное, с какой стати?

— О, по очень простой причине. Ваше сиятельство, так как наше условие кончится завтра в десять часов утра, то я хочу рассчитаться с вами сегодня, чем беспокоить вас во время путешествия.

— Как, разве мы уже так долго в дороге?

— Сосчитайте, ваше сиятельство.

— Действительно, — отвечал тот задумчиво.

Молчание продолжалось довольно долго, вдруг молодой человек прервал его и, подняв голову, стал пристально смотреть на метиса.

— Итак, вы хотите оставить меня, Малько Диас, — сказал он более дружеским тоном, нежели прежде.

— Разве мое обязательство не кончилось, ваше сиятельство?

— Кончилось, но вы можете его возобновить.

Малько колебался, хозяин не сводил с него глаз; наконец он решился.

— Слушайте, ваше сиятельство, — сказал он, — позвольте мне откровенно говорить с вами.

— Говорите.

— Ну что же! Вы знатный барин, маркиз, это правда; я в сравнении с вами ничтожный бедняга; однако как я, по вашему мнению, ни жалок, у меня есть бесценное богатство, и я сглупил, согласившись служить вам.

— И это богатство…

— Моя свобода, ваше сиятельство, моя независимость, право ездить и возвращаться, не отдавая никому отчета в своих поступках, говорить, не соразмеряя свои слова и не выбирая особых выражений; признаюсь, я не рожден быть слугой. Что будешь делать, мы, сартанейи, так созданы, что предпочитаем свободу и бедность — богатству в рабстве; я знаю, это глупо, но что же делать?

— Вы все сказали?

— Да, все, ваше сиятельство.

— Но ведь вы не слуга, вы только проводник.

— Это правда, ваше сиятельство, но вы невольно забываете, что я проводник, и обходитесь со мной как со служителем, а я не могу приучиться к такому обращению, гордость моя возмущается при этом, кровь кипит в моих жилах, и я боюсь тогда, что у меня недостанет терпенья.

Презрительная улыбка пробежала по губам молодого человека.

— Таким образом, это единственная причина, которая заставляет вас меня покинуть? — отвечал он.