Тайна королевы - Зевако Мишель (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
Последние слова старуха произнесла таким уверенным тоном, что не осталось ни малейшего сомнения в ее правдивости. На миг в портшезе воцарилась тишина, затем невидимая дама задала еще один вопрос:
— Дочь Кончини и?.. Ты случайно не знаешь, кто мать девушки?
Вопрос был задан с нарочитым безразличием. Однако настойчивость, с которой черные глаза буравили мигающие глазки старухи, склонившейся к портшезу, свидетельствовали о том, что безразличие это только кажущееся.
— Кто ее мать… — с досадой тряхнув головой, повторила старуха. — Вот в том-то и загвоздка!.. Неужто вы, сударыня, считаете, что я не пыталась разузнать имя матери? Черт меня побери, чего я только не делала! Но в те годы у синьора Кончини любовниц было хоть пруд пруди!.. Конечно, будь у меня побольше времени, я бы в конце концов отыскала ее, но вот незадача: я не итальянка, и поэтому из-за какого-то жалкого пустяка потеряла свое место. А надо вам сказать, что я служила в одном из самых благородных семейств Флоренции!
— Ты ограбила свою хозяйку, — прервала рассказчицу дама; впрочем, в голосе ее не прозвучало ни малейшего упрека.
— Ограбила?! — возмутилась старуха. — Да ничего подобного! Разве можно так говорить о какой-то безделушке, которая и ста дукатов не стоила?! Ладно, это дело прошлое, но как бы там ни было, сударыня, меня не только выгнали — вдобавок мне пришлось живенько уехать из Италии, так как я вовсе не желала познакомиться с тамошними темницами. Вот тогда-то Ландри Кокнар, с которым мы в то время были большими друзьями, и передал мне малышку, и я увезла ее с собой. Пойди попробуй тут отыскать незнакомую женщину, особенно когда у тебя денег кот наплакал.
И с неподражаемым вздохом сожаления она прибавила:
— Нет, сударыня, к несчастью, имя матери мне неизвестно!.. И очень жаль, потому что, владей я таким секретом, я бы непременно разбогатела!..
Было очевидно, что она не лгала. Невидимая дама, кажется, тоже убедилась в этом, ибо ее горящий взор устремился к Мюгетте-Ландыш, продолжавшей весело расхваливать свой товар и совершенно не подозревавшей, что она является объектом пристального наблюдения.
Наконец дама в портшезе вновь обратилась к старухе и строго спросила:
— Так ты уверена, что именно она?.. Ты не могла ошибиться?
— Судите сами, сударыня: четырнадцать лет я воспитывала эту крошку! А три года назад она взяла да и сбежала от меня, можно сказать, обвела вокруг пальца… Ну да ладно, сама виновата… Но с тех пор она ни капельки не изменилась. Конечно, она немного выросла, повзрослела, но, в сущности, осталась прежней, так что я ее сразу узнала.
Старуха опять посмотрела на девушку, и в глазах ее загорелся недобрый огонь; поджав губы, она злобно прошипела:
— Вы только взгляните на эту нахалку… ведь это я обучила ее ремеслу, я, которая всем пожертвовала ради нее!.. Ну и деньжищ же у нее, прямо лопатой загребает!.. А ведь по справедливости она должна была бы вернуть эти денежки мне… да-да, непременно вернуть!.. Ах ты задавака! Да она просто грабит меня, на глазах обкрадывает, без ножа режет! Уж и сама не знаю, что мне мешает подойти к ней, схватить за шиворот и потащить домой, награждая по дороге тумаками да подзатыльниками… нет, сначала я заберу у нее все те денежки, что она так старательно прячет в свой кошель.
— Раз тебе этого так хочется, — заметила дама-невидимка, — так пойди и поговори с ней. В самом деле, это будет наилучшим подтверждением того, что ты не ошиблась.
Лицо старухи осветилось злобной радостью: она предвкушала, как сейчас вцепится Мюгетте в волосы.
— Постой, — удержала ее дама, — только не вздумай обижать девочку, кидаться на нее с кулаками и отбирать деньги. Запомни: отныне она принадлежит мне, и я запрещаю тебе трогать ее.
Слова эти были произнесены все тем же ровным нежным голосом, но прозвучал он столь властно, а прекрасные темные бархатные глаза вдруг столь грозно заблестели, что старуха задрожала. По спине у нее пробежал холодок и, стуча зубами от страха и кланяясь чуть ли не до земли, она забормотала:
— Повинуюсь, сударыня, повинуюсь.
— Пойми, — продолжала дама, — ты ничего не потеряешь. Я попросту покупаю у тебя твои так называемые права на эту девушку и плачу тебе в сотню раз больше, чем она смогла бы заработать для тебя. А теперь иди и постарайся быть с ней помягче… если ты вообще умеешь разговаривать ласково.
Старуха снова склонилась в три погибели, однако на этот раз выражение ужаса на ее лице сменилось выражением бурной радости, и пока она, словно мерзкое насекомое, пробиралась в толпе к улице Сент-Оноре, плотно прижимаясь к стенам домов, глаза ее пылали алчным огнем, а в голове проносились весьма приятные мысли: «Мое будущее обеспечено!.. Воистину благословен тот день, когда я повстречала эту благородную даму, такую богатую и такую щедрую!»
Однако нам приходится признать, что алчность старухи была поистине безгранична, ибо когда ее первые восторги немного поутихли, она принялась горько причитать:
— Ох, и почему мне нельзя хорошенько поколотить эту маленькую мерзавку Мюгетту, как тут ее называют?.. Тогда бы она как миленькая рассказала мне, куда подевала малышку Лоизу. Наглая тварь: обокрала меня — бежала, забрав с собой мою крошку, за которую я получила бы немало полновесных экю. Неблагодарная! Лишить меня таких денег! Девчонка, разумеется, не знает, что малышка Лоиза — единственное дитя господина Пардальяна, у которого в Сожи есть прекрасный замок. Я уверена, что он не пожалел бы и целого состояния, чтобы вновь обрести свою любимую доченьку. Ладно, там будет видно, не все еще потеряно…
II
ПОЗОРНЫЙ СТОЛБ НА УЛИЦЕ СЕНТ-ОНОРЕ
Тем временем Мюгетта продолжала заниматься своим приятным делом, а именно — продавать душистые цветы. Лоток ее быстро пустел (у нее осталось всего несколько букетиков), а кожаный кошель заметно округлился. Девушке хотелось поскорее избавиться от товара и на этом завершить свой трудовой день, или во всяком случае ту его часть, что отводилась продаже роз и лилий.
И вдруг перед ней, словно из-под земли, выросла, подбоченясь, старая мегера. Страшно побледнев, Мюгетта стремительно отшатнулась от нее, словно внезапно наступила ногой на ядовитую змею, и воскликнула:
— Ла Горель!..
В ее сдавленном крике прозвучало столько ужаса, что наш влюбленный, по-прежнему следовавший за девушкой по пятам, быстро направился к ней, бросая угрожающие взоры на старуху, которая, если бы заметила его, явно задумалась бы, стоит ли ей приближаться к юной цветочнице. Однако она не видела молодого человека, а поэтому с ехидной усмешкой произнесла:
— Да, это я, моя крошка, Томасса Ла Горель собственной персоной. А ты небось не ожидала встретить меня здесь?
— Ла Горель! — не веря своим глазам, повторила Мюгетта-Ландыш.
Бедная девушка стояла перед Томассой Ла Горель — ибо старуха носила именно это имя — испуганная и трепещущая, напоминая пичужку, над которой кружит хищный ястреб, готовый в любую минуту броситься на свою жертву и, вцепившись в нее крючковатыми когтями, заклевать острым кривым клювом.
— Да, именно я, собственной персоной, — вновь сказала мегера, умильно улыбаясь своей гаденькой улыбочкой, — я, которая вскормила и воспитала тебя, ухаживала за тобой, когда ты болела, и которую ты ни с того, ни с сего бросила на произвол судьбы! Ах ты, неблагодарная! Как только денежки потекли тебе в руки, ты сразу забыла о старой Ла Горель! А я-то целых четырнадцать лет ходила за тобой, словно за родной дочерью, все тебе отдавала, да никакая мать так о своем дитятке не заботится!..
Возможно, что старуха бы еще долго сокрушалась, лицемерно жалуясь на неблагодарность Мюгетты, но та уже успела опомниться после первого испуга. На улице юная цветочница чувствовала себя как дома. Улица была ее королевством, и она прекрасно знала, что его обитатели всегда готовы встать на ее защиту. Так чего же ей бояться? Гадкая старуха не посмеет прилюдно предъявить на нее свои права! И, взяв себя в руки, девушка уверенным голосом спросила:
