Кровь Валтасара (ЛП) - Говард Роберт Ирвин (прочитать книгу txt) 📗
Он, как и Кормак, был новичком здесь. Он приехал с востока в Баб-эль-Шайтан ночью, почти в то же время, когда сюда добрался ирландский воин с юга. Его имя, сказанное на турецком, было Тогрул-хан.
Раб, чье покрытое шрамами лицо и испуганные глаза говорили о жестокости его хозяев, с трепетом осторожно наполнял кубок Кормака. Он только начал и вздрогнул, когда внезапно раздавшийся вопль, словно ножом, разрезал царящий здесь шум. Он пришел откуда-то сверху, но никто из пирующих не обратил на него никакого внимания. Норманн-гэл удивлялся отсутствию женщин-рабов. Имя Скола Абдура вызывало ужас в этой части Азии, и многие караваны почувствовали на себе тяжесть его ярости. Множество женщин было украдено из разоренных деревень и караванов, но сейчас, видимо, только мужчины находились в Баб-эль-Шайтан. Здесь Кормак улавливал некий зловещий смысл. Он вспомнил темные истории, рассказываемые тихим шепотом, относящиеся к скрытному и бесчеловечному главарю разбойников — таинственные намеки на грязные обряды в черных пещерах, обнаженных белокожих жертв, извивающихся на немыслимо древних алтарях, леденящие кровь жертвоприношения под полночной луной. Но этот крик не был криком женщины.
Кай Шах наклонился к плечу ди Строззы, разговаривая очень быстро в сдержанном тоне. Кормак видел, что Надир Тус только притворяется, будто целиком поглощен вином, плескавшемся в его кубке. Глаза перса, интенсивно горящие, были устремлены на двоих, что шептались во главе стола. Кормак, готовый к интриге и изменению планов, решил, что в Баб-эль-Шайтан существует какая-то группировка. Он заметил, что ди Строзза, Кай Шах, худой сирийский книжник по имени Муса бин Дауд и зверь-лур, Кадра Мухаммад, находятся близко друг к другу, в то время как Надир Тус был среди своих последователей из числа мелких бандитов, диких головорезов, главным образом персов и армян, а Кодзи Мирза сидел в окружении диких горных курдов. Манера общения венецианца и Надир Туса была в форме осторожной любезности, чтобы скрыть подозрения, в то время как курдский вождь имел агрессивный настрой к обоим.
Когда эти мысли пронеслись в голове Кормака, нелепая фигура появилась на верхней площадке широкой лестницы. Это был Яков, мажордом Скола Абдура — невысокий, очень толстый еврей, одетый в яркие и дорогие одежды, которые когда-то украшали хозяина сирийского гарема. Все взоры обратились к нему, так как он, очевидно, принес слово от своего хозяина — не часто Скол Абдур, осторожный, словно преследуемый волк, присоединялся к устраиваемым пирам.
— Великий князь, Скол Абдур, — объявил Яков с пышным и звучным акцентом, — желает предоставить аудиенцию назаретянину, который приехал в сумерках, — лорду Кормаку Фицджеффри.
Норманн поставил свой кубок и медленно поднялся, взяв свой щит и шлем.
— А что обо мне, Йехуда [7]? — это был гортанный голос монгола. — Великий князь не хочет сказать свое слово Тогрул-хану, который приехал издалека, чтобы присоединиться к его орде? Ему нечего сказать мне?
Еврей нахмурился.
— Владыка Скол ничего не говорил о татарине, — ответил он коротко. — Подожди, пока он не пошлет за тобой, когда пожелает — если ему захочется.
Такой ответ был большим оскорблением для надменного язычника, словно пощечина. Он наполовину поднялся, но затем обратно сел, его лицо, подчиненное железному контролю, лишь слабо передало признаки душившей его ярости. Но его змеиные глаза дьявольски заблестели, сверля не только еврея, но также и Кормака, и норманн понял, что сейчас он стал причиной черного гнева Тогрул-хана. Монгольская гордость и монгольский гнев за пределами понимания западного ума, но Кормак знал, что за это унижение кочевник возненавидел его так же, как ненавидел Якова.
Но Кормак мог пересчитать своих друзей по пальцам, а личных врагов у него было множество. Врагом больше, врагом меньше, какая разница. И не обращая никакого внимания на Тогрул-хана, он последовал за евреем по широкой лестнице, а потом извилистым коридором до тяжелой, обитой металлом двери, перед которой стоял, словно высеченная из черного базальта статуя, огромный обнаженный нубиец, сжимающий в руках двуручный ятаган, чье пятифутовое лезвие было шириной в фут на конце.
Яков сделал знак нубийцу, но Кормак увидел, что еврей дрожит и полон страха.
— Во имя Бога, — прошептал Яков норманну, — говори с ним тихо, Скол в ужасном настроении сегодня. Некоторое время назад он вырвал глаз рабу собственными руками.
— Я слышал его крик, — проворчал Кормак. — Ну, не стоит здесь болтать, скажи, чтобы этот черный зверь открыл дверь, прежде чем я ударю его.
Якоб побледнел, но эти слова не были пустой угрозой. Не в характере норманна-гэла было смиренно ждать у дверей — не ему, кто был собутыльником короля Ричарда. Мажордом быстро сказал немому, и тот широко распахнул дверь. Кормак оттолкнул своего проводника и шагнул через порог.
И в первый раз он увидел Скола Абдура, Мясника, чьи кровавые дела уже сделал его полулегендарной личностью. Норманн увидел причудливого гиганта, лежащего на шелковом диване в середине комнаты, украшенной и обставленной по-королевски. Высокий Скол был на полголовы выше Кормака и, хотя огромный живот портил симметрию его фигуры, он все еще был образчиком физической силы. Его короткая, натуральная черная борода была окрашена в синий цвет, его большие темные глаза пылали любопытным взглядом — капризным, своенравным, не совсем нормальным.
Он носил туфли из золотой парчи, чьи носы экстравагантно загибались вверх, объемные персидские шаровары из редкого шелка, а также широкий зеленый шелковый кушак с большими золотыми кистями, который был обернут вокруг его талии. Поверх этого он носил безрукавку из богатой парчи, открытую спереди, но под ней его огромное туловище было голым. Его иссиня-черные волосы, удерживаемые золотым обручем, украшенным драгоценными камнями, спадали на плечи, пальцы блестели дорогими перстнями, а голые руки были отягощены тяжелыми старинными браслетами. Женские серьги украшали его уши.
В целом его внешний вид был настолько варварским, что вызвал у Кормака невольное изумление, что для обычного человека было сродни ощущению крайнего ужаса. Очевидная дикость гиганта, вместе с его фантастическим нарядом, который скорее увеличивал, чем уменьшал ужас его внешности, выводили Скола Абдура, по его же собственному мнению, за рамки простых людей. Для обычного человека так выглядеть — просто нелепо; для вождя разбойников это было одно из проявлений ужаса.
Однако когда Яков склонился до самого пола в приветственном поклоне, он не был уверен, что Скол выглядит более грозным, чем одетый в броню франк с его внешним видом кипящей и внушающей ужас силы, свойственной его свирепой и кровожадной натуре.
— Лорд Кормак Фицджеффри, о мой государь, — объявил Яков, когда Кормак замер, словно железная статуя, не удостоив хозяина даже наклоном своей львиной головы.
— Да, дурак, я и сам вижу, — голос Скола был низким и звучным. — Пошел отсюда, пока я не оторвал твои уши. И проследи, чтобы эти дурни внизу имели достаточно вина.
Судя по тому, с какой поспешностью Яков подчинился приказу, Кормак понял, что угроза оторвать уши не пустой звук. Затем его глаза наткнулись на отвратительную и жалкую фигуру — раба, стоявшего позади дивана Скола, подливающего вина своему мрачному господину. Несчастный дрожал всем телом, словно бьющаяся в агонии лошадь, и причина этого была очевидна — страшная зияющая глазница, из которой был вырван безжалостно глаз. Кровь все еще сочилась из раны, добавляя темные пятна на искривленное от боли лицо и пачкая шелковые одежды. Пышный наряд! Скол одевал своих жалких рабов в одежды, которым могли позавидовать даже богатые купцы. И несчастный стоял, дрожа от боли, не смея даже шагнуть прочь, хотя затуманенным взглядом оставшегося глаза он едва мог видеть, чтобы наполнить драгоценный кубок, который поднял Скол.
— Проходи и сядь на диван рядом со мной, Кормак, — приветствовал Скол. — Я хочу поговорить с тобой. Собака! Наполни бокал лорда франка и поспеши, пока я не вырвал тебе другой глаз.
