Джура - Тушкан Георгий Павлович (мир бесплатных книг TXT) 📗
— Проще всего, рассыпавшись цепью, прочесать сады в направлении Кызыл-Кии, но тогда басмачи, заметив погоню, прирежут Хамида, чтобы он не попал нам в руки, — высказал Максимов свою мысль.
Он приказал одному из бойцов взять к себе на лошадь председателя колхоза, чтобы тот показывал путь. Ехать было трудно. Силуэты деревьев напоминали расплывчатые тени всадников. — Вправо, вправо! — крикнул председатель.
Вдруг конь Рахима, вырвавшись вперед, захрапел и попятился назад.
— Осторожно! Здесь полив. Грязь! — сказал, подбегая, какой-то дехканин.
Председатель колхоза окликнул его. Они зашептались. — Басмачи Тагая проехали здесь, — сказал председатель, — и направились на северо-восток.
Максимов быстро разделил свой отряд на две части. Басмачи, ехавшие гуськом возле тополей, по краю затопленного поля, услышали позади топот лошадей. Они приняли бойцов за своих джигитов, задержавшихся в кишлаке. Басмачи были настороже, но все случилось так быстро, что они не сразу поняли свою ошибку. Максимов сбил выстрелом из нагана басмача, ведшего в поводу лошадь с лежащим на седле человеком, которого он принял за Хамида. Это оказался раненый басмач. Только после этого Максимов увидел на скакавшей впереди лошади двух всадников.
Выстрелы по лошади не сразу свалили её. Упавшие были связаны веревками. Когда Максимов подоспел, один из них, освободившись от веревок, позвал басмачей на помощь и начал стрелять. Максимов пристрелил его. Произошла схватка, которая возможна только ночью, когда каждый боится стрелять издалека из опасения попасть в своего и сражается главным образом вблизи, пуская в ход револьверы и шашки. Максимов готов был поклясться, что видел самого курбаши Тагая.
Центр свалки быстро переместился дальше. На земле осталось несколько трупов. Раздался стон. Стонал тот, который был привязан к басмачу. Он упал вместе с ним и остался лежать на земле. Максимов спешился и, наклонившись, узнал Хамида. Свою рану, повыше локтя, Максимов почувствовал только тогда, когда начал перевязывать грудь Хамиду. Левая рука онемела, кровь склеила пальцы и пачкала приготовленный бинт. Максимов свистнул, и к нему подскакал Рахим. Он помог Максимову перевязать Хамида, хотя всем своим видом старался дать понять, что это ему не нравится. Увидев, что Максимов тоже ранен, Рахим перевязал ему руку. — Товарищ начальник, я сейчас арбу привезу… Сейчас мы заберем вас в кишлак! — говорил мальчик взволнованно.
— Это пустяки, — ответил ему Максимов. — Скачи к начальнику милиции! Мой приказ: чтобы ни один басмач не достиг гор. Кого-нибудь из легкораненых пошли к Козубаю передать, что Хамид ранен. Да не забудь сказать, что я видел Тагая.
Рахим ускакал.
Мимо Максимова проносились всадники. Они осторожно сближались. Гремели выстрелы. Басмачи поскакали в горы, но попали на затопленное поле и, спешившись, скрылись в придорожных кустах. — Как себя чувствуешь? — спросил Максимов, освещая электрическим фонариком лицо Хамида.
Хамид молчал. Его губы были в крови.
— Как чувствуешь себя? — опять спросил Максимов. — В живот ранен. Плохо, — простонал Хамид и закашлялся, захлебнувшись кровью.
— Эх, не заметил раньше! — сказал Максимов сокрушенно, нагнувшись над Хамидом.
— Тагай, — прошептал Хамид еле внятно, — в тебя стрелял… в меня стрелял… У Тагая фирман Ага-хана есть. Он много замыслов Черного Имама знает. Поймаешь его — узнаешь много… А я теперь умирать буду.
— Хамид, я не хотел, чтобы рука Черного Имама достала тебя. Я думал, ты сам приедешь ко мне.
— Я уже ехал к тебе… — с трудом проговорил Хамид. — Скажи мне сейчас, какой последний фирман послал Ага-хан своим пасомым, какой приказ он дал Черному Имаму? Не таись, я знаю, ты имеешь великий чин исмаилитского генерала Дайями… — Разве об этом мои мысли? Дай умереть спокойно… — Ты не умрешь. За нами сейчас приедут. Скажи мне все. Неужели ты хочешь, чтобы твой сын проклял твою память? — Сын мой? Что ты о нем знаешь! Он исчез пять лет назад. Он умер.
— Он жив. Он солдат Красной Армии, служит на Дальнем Востоке и стыдится твоего имени. Если ты все откроешь мне, я напишу ему: твой отец пал в бою с басмачами Тагая. Я напишу об этом в газете, которую читают миллионы людей.
— А моя семья? Длинны руки Ага-хана и его Черного Имама! — Я переселю твою семью в Узбекистан. Там исмаилиты ничего не сделают твоей семье.
— Ты не знаешь исмаилитов. Им известно даже расписание смены на пограничных постах.
— Расскажи мне все о Тагае, и я отомщу за тебя и за всех, кого он убил. Кто он?
Воцарилось молчание.
Наконец Хамид открыл глаза и произнес:
— Ага-хан хотел назначить Тагая Верховным Дайи, вместо того чтобы назначить меня… Дайи имеет право повышать истинно верующих в сане… А сам Тагай хочет стать… У него… фирман Ага-хана… — Кем хочет стать Тагай? А Черный Имам? Как зовут его в жизни? Хамид, очнись!
— Это имам Балбак… в правой глазнице у него искусственный глаз. Он ближе всех к Ага-хану.
— А пиры? Ты ведь должен знать пиров и их помощников. Назови же их. Где они? Кто?
Хамид попросил пить.
— Потерпи, я отвезу тебя в больницу, — говорил Максимов, — ты будешь жить. Но скажи мне: в чем секрет фирмана Ага-хана? — Он называется «дивана». Чем хуже, тем лучше. Дивана… сумасшедший… дервиш… кто против — смерть… вступить в комсомол… коммунистическую партию… готовиться… готовиться… чтобы все было готово… и потом… потом… потом…
Максимов приник ухом к губам начинающего бредить Хамида. Басмач бормотал:
— Снимите угли — не надо жечь… Двадцать семь лет, как я… как и почему, но я в темнице…
Хамид замолчал. Он был без сознания. Максимов вылил из фляжки остатки холодного чая ему на голову. Хамид забормотал что-то невнятное… Максимов уловил слова:
— Остров… остров… потоп… потоп…
Лошадь Максимова, стоявшая рядом, заржала.
— Это я, Козубай! — донесся голос из темноты. — Козубай, скачи к Кызыл-Кие, подыми шахтеров, переверни горы, но поймай Тагая: у него новый фирман Ага-хана… Кто с тобой? — Это я, Юрий Ивашко! — не сразу отозвался юноша. Он не знал, как Максимов примет его присутствие здесь. — Какие острова вы знаете в Средней Азии? — вдруг спросил его Максимов.
— Острова? — растерялся юноша. — Здесь нет островов. — Остров, остров, — повторил Козубай по-киргизски. «Остров… Ведь так называются двенадцать стран, где упрочился исмаилизм, — пришло в голову Максимову. — Но что такое потоп?…» — Отправляйся домой. Арба тебя ждет, — быстро сказал Козубай. — Три бойца помогут тебе и Хамиду.
— Действуй! — сердито крикнул Максимов.
VIII
Приказав начальнику милиции продолжать теснить басмачей к шахтам, преграждая им путь в горы, Козубай с бойцами и молодым геологом поскакал вслед за председателем колхоза «Свет зари». Через полчаса они достигли голых холмов и проехали через осыпавшиеся старые окопы и оборванную колючую проволоку прямо во двор управления кызыл-кийских каменноугольных рудников. На окрик сторожа Козубай назвал себя и прошел с не отстававшим от него ни на шаг Ивашко в контору. Дежурный тотчас же позвонил секретарю партийной организации.
— Смотри, Юрий, — сказал Козубай, — Кызыл-Кия — это не просто шахты, да! Старые окопы видел? Колючую проволоку видел? Кызыл-Кия — это пролетарский бастион революции. Здесь работают шахтеры: киргизы и узбеки, русские и таджики, украинцы и татары. Пролетарская дружба как скала. Курбаши Маддамин-бек имел больше тринадцати тысяч басмачей и то захватить Кызыл-Кию не смог, да! Было четыре тысячи шахтеров, работали в три смены. Одна смена работает, другая отдыхает, третья смена с винтовками рудники охраняет. Я сам шахтером был.
Кызыл-Кийская республика! Да! Зачем улыбаешься? Так её сами шахтеры называли, когда их во времена «кокандской автономии» [12]со всех сторон окружили басмачи. Думаешь, шахтеры только в окопах сидели? Нет! В Уч-Кургане шайку курбаши Джелаля наголову кончили, да! К кызыл-кийцам за помощью против басмачей дехкане из кишлака скакали. Когда мы шли, ты видел старый колокол?
12
«Кокандская автономия»— контрреволюционное движение в Туркестане (ноябрь 1917 года — февраль 1918 года). Объединение русской и национальной буржуазии в целях борьбы с Советской властью.