Отверженная невеста - Малышева Анна Витальевна (мир книг .txt) 📗
– Вон отсюда! – заорал он, указывая ей на дверь.
Зинаида схватила деньги, бегло пересчитала их, скомкала и запихала в ридикюль.
– Прощайте, князь! – через плечо вымолвила она и удалилась чуть не бегом, будто боясь, что деньги отнимут.
Морозное декабрьское утро взбодрило ее, Зинаида шла быстро, крепко давя каблучками визжащий слежавшийся снег, оглядываясь в поисках извозчика. Наконец с нею поравнялся «ванька».
– На Васильевский! – крикнула она ему. – На Шестнадцатую линию!
Сонная заиндевевшая лошадка едва перебирала ногами. «Ай да князюшка! – ежась, негодовала про себя Зинаида. – Прежде ручки целовал, а нынче взашей погнал!»
Если бы князь Головин, сенатор, потомственный аристократ и настоящий денди, узнал, что его гостья пятнадцать лет состояла владелицей тайного публичного дома, торгуя малолетними девицами, то он наверняка вызвал бы квартального с приставом и потребовал бы немедленного заключения старой знакомой под стражу. Вряд ли помог бы ей в этом случае шантаж, да и кто дал бы веру словам бывшей сводни? В последнее время ей чудом удавалось избегать тюрьмы. Зинаида состояла в розыске и жила по поддельным документам. А ведь еще совсем недавно дело ее процветало, приносило немалый доход и на горизонте не предвиделось никаких туч. Всех своих клиентов она знала много лет, квартальный с частным приставом Илларионом Калошиным были подкуплены и бесплатно пользовались услугами девочек. Ей неоткуда было ждать удара, она жила припеваючи в заново отстроенном, теплом, каменном доме, ни в чем себе не отказывая. И надо же было такому случиться, одна какая-то несчастная бумажонка поломала всю ее жизнь! Подана эта бумага была в управу благочиния на имя старшего полицмейстера. Подписал ее некий барон фон Лаузаннер. Кто он такой? Она впервые слышала эту немецкую фамилию. Снова немцы вмешиваются в ее дела, как и тогда с табачной лавкой! Как удалось этому треклятому Лаузаннеру все вынюхать и высмотреть, причем она и в глаза-то его никогда не видела? Мерзнуть бы ей сейчас в сибирских снегах, издыхать и наживать чахотку на каторге, если бы не частный пристав Калошин…
…Она помнила катастрофу в мельчайших деталях. Большие напольные часы в приемной зале пробили двенадцать раз. Наступила полночь, самое горячее время, когда Зинаида беспрестанно встречала и провожала гостей, занимаясь (по ее собственному выражению) «сбором средств на пропитание юных сироток». Разряженная хозяйка публичного дома грациозно восседала на кушетке с грифонами, обтянутой рытым розовым бархатом. Специально для приемной она, не пожалев денег, приобрела итальянский ореховый гарнитур, великолепно смотревшийся на фоне бледно-зеленых обоев с серебристыми розами. «У этой мещанки совсем не плебейский вкус, – сказал как-то один из ее клиентов-аристократов своему приятелю и с ухмылкой добавил: – Беда только, при ближайшем рассмотрении эта дива вульгарна до последней степени!»
Нанятая недавно пианистка, иссохшая старая дева, сидела за клавиаккордами, чопорно наигрывая что-то убаюкивающее и в высшей степени «приличное». «У меня не какая-нибудь грязная дыра, где пляшут пьяные матросы со спившимися шлюхами! – надменно предупредила музыкантшу Зинаида еще при найме. – У меня чистота, порядок, девочки одна к одной, свеженькие, как весенние цветочки, и клиенты самые почтенные. Чтобы и музыка тоже была приличная, запомните это!» Девка Хавронья, сильно сдавшая за последнее время, похожая на старуху в свои сорок лет, отрешенно вязала носок и клевала носом под эти сонные наигрыши. По обыкновению, она сидела на стуле у входа, готовая по первому мановению хозяйки подать чай, вино или кофе с ликерами. Из угла в угол слонялись три девочки в светлых муслиновых платьях, с веерами в руках. Они выглядели дебютантками, собравшимися ехать на свой первый бал. Девочки весело щебетали, хихикали, грызли леденцы и выглядывали в окна.
Вдруг резко распахнулась входная дверь, едва не слетевшая с петель. Музыкантша взвизгнула, мелодия оборвалась. На пороге стоял частный пристав Илларион Калошин. Он был не похож на себя: волосы растрепаны, мундир расстегнут, в остановившихся глазах застыли паника и страх. К тому же он крепко выпил, чего прежде за ним не водилось.
– Фу, надрался, несет, как из бочки! – поморщилась Зинаида. – Что стряслось?
– Всему конец! – выдохнул тот вместе с винными парами и упал в хрустнувшее дамское кресло. – Закрывай лавочку, Зинаида Петровна. Хватай деньги и беги, пока ноги целы! А не то в Сибирь отправишься, на каторгу!
– Да ты что, очумел? – рассмеялась она. – Мне бежать?! Куда? Зачем?
– Бумага на тебя поступила в управу…
– Что за бумага? – насторожилась Зинаида, почувствовав, что пристав не шутит.
– Кто-то из твоих гостей донес, все подробно описал, гад… Не угодила, видно, чем-то! – Калошин обвел взглядом залу и, уставившись на девочек в муслиновых платьях, прохрипел: – Гони всех в шею немедленно! Слышишь? С минуты на минуту придут к тебе с облавой!
– Да не приснилось ли тебе это? Не померещилось спьяну? – все еще не верила ему Зинаида, хотя у нее уже дрожали и руки и ноги.
– Эх, дура ты, дура! – Калошин растер ладонями покрасневшее лицо. – Не так я пьян, как со страху развезло… Через тебя и мои дела пошли прахом, Зинаида Петровна. Старший полицмейстер сегодня грозился не только мундир с меня сорвать, но и отдать под суд за сокрытие преступления. Ведь в бумаге той прямо фамилии указаны, кто тебя покрывал, – я и квартальный Селиванов. И откуда взялся этот немец-доносчик на наши головы? – Пристав судорожно вздохнул и, понизив голос, добавил: – А вот чего никак не пойму… В той же бумаге описано мое разбойничье прошлое. Все до ниточки – как, что и когда… Об этом-то он откуда узнал, дьявол?! Так что мне теперь один путь – бежать из города обратно в лес и начинать старую волчью жизнь сызнова.
Он еще не успел договорить, а Зинаида окончательно уверилась в его правдивости. Ее бросило в жар и тут же будто морозом охватило.
– Что расселась? – крикнула она остолбеневшей Хавронье. – Беги, собирай вещи! Да тряпки-то ношеные не укладывай, только лучшее бери, да серебро, да меха… Чего ждешь, корова, наказание мое, чурбан безглазый?!
Ругательства подействовали на Хавронью безотказно – уронив вязанье, она бросилась выполнять приказ. Музыкантше Зинаида велела подняться «в комнаты» и предупредить господ о готовящейся облаве. Старая дева покраснела до кончика носа и с уязвленным видом стала медленно взбираться по лестнице, явно обдумывая, как бы улизнуть.
– А девицам там скажи, пусть катятся на все четыре стороны, да живей! – крикнула ей в спину хозяйка публичного дома.
Земля уходила у нее из-под ног. Пятнадцать лет благополучия нежданно-негаданно закончились. Впереди – неизвестность, в лучшем случае – нищета, в худшем – суд и тюрьма.
Частный пристав между тем откашлялся:
– Мне бы денежек немного на дорожку, Зинаида Петровна. Рубликов пятьдесят…
Бывший разбойник привык к сытой размеренной жизни, утратил задор и даже сделался отчасти трусоват. Эту черту в нем развили взятки, которые он брал направо и налево, при этом вечно опасаясь скандала и разоблачения. Сейчас он уже не напоминал прежнего бравого парня Иллариона, которому море казалось по колено.
– Ты в своем ли уме? – возмутилась Зинаида, едва сдерживая рыдания. – Я сейчас в одночасье лишусь и дома, и дела, останусь ни с чем, а ты просишь у меня денег!
Деньги у нее хранились в потайном сейфе, вмурованном в стену спальни. И она бы первым делом бросилась за ними, если бы не частный пристав. Этот разбойник неотступно следовал за ней, выклянчивая последнюю подачку. Она готова была изругать его на все корки и даже огреть чем-нибудь по голове… Неожиданно во дворе раздался истошный крик.
– Хавронья! – метнулась к окну Зинаида. Она сразу увидела шестерых жандармов. Двое крепко держали Хавронью под локти, а та изо всех сил вырывалась, что есть мочи крича. Двое жандармов встали у ворот, еще двое направились к флигелю.
