Огненный скит.Том 1 - Любопытнов Юрий Николаевич (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Избушка была квадратной. Посередине из красного плохо обожжённого самодельного кирпича была сложена приземистая широкая печь. Между нею и одной из стен настланы полати, внизу них – двухъярусные нары. Стоял стол, сколоченный из отёсанного кругляка с крепкой дубовой столешницей, две лавки. Были сени, где летом сушили травы, и примыкающий к ним небольшой тёмный чулан с крепкой дверью.
Посреди болот, кольцом опоясывавших скит, невдалеке от него возвышалась твёрдая земля сажен в пятьсот длиною и двести-триста шириною. Расположенный близко к скиту, этот своеобразный остров служил хорошим подспорьем в хозяйственных делах.
Ещё в молодости Изота на нём срубили новую избушку взамен сгнившей, которая служила приютом скитникам во время непогоды. В ней располагались для отдыха скитские охотники, промышлявшие добычей дичи и зверя для нужд общины, останавливались сборщики клюквы и брусники, в изобилии родившихся в здешних местах, заготовщики мха, дёргавшие и сушившие его здесь же на открытых, хорошо проветриваемых лужайках, а потом перевозившие в скит для построек.
Избушка была прочная, выдержавшая не одну непогоду, дождь, снег и ветер, устоявшая под напором ураганов и грозовых разрядов. Крытая болотной осокой в несколько слоев, она могла ещё простоять не один десяток лет.
Войдя в избушку, Одноглазый, как старший, распорядился:
– Колесо, в лес… с ним, – он указал на Изота, – по дрова. Да присматривай за ним, как бы не убёг.
– От меня не убежит, – самодовольно осклабился Колесо, поглаживая рукоять ножа, заткнутого за пояс.
– Кучер! – крикнул Одноглазый толстяку, застрявшему в сенях.
– Я здесь, – подошёл к нему Кучер.
– Свежуй зайца! А то совсем застынет.
– Я только собрался ободрать его.
Обязанности были распределены. Одноглазый отдавал распоряжения, как генерал своим полковникам, чётко, с сознанием своего старшинства, которого никто не оспаривал. Сам занялся растопкой печи.
В лесу, окружавшем избушку, было много сушняку, в основном ольхи. Не надо было иметь топора, чтобы набрать целый воз дров. Подгнившую сушину валили от руки и ломали на дрова нужного размера, ударяя по стволу крепкого дерева. Собирая сушняк, Изот наблюдал за Колесом, а тот, в свою, очередь, не спускал глаз с пленника.
Они натаскали в сторожку большую гору дров, которых должно было хватить на всю ночь. В завершение работы Колесо срубил несколько берёзок и разрубил на поленья, приказав Изоту отнести их в сени.
Кучер за это время освежевал зайца, выпотрошил его и повесил на сучок.
– Ужин готов, – весело сказал он, глядя на висевшую тушку зверька и вытирая нож о штанину. – Знатная еда будет.
Он довольно потирал руки, предвкушая сытный ужин. Мало-помалу и обида на атамана за то, что он отобрал тёплую одежду у собрата заглохла, а то, что старший обещал распорядиться вечером и согревающим, совсем обдало его сердце елеем.
Тех припасов, что они захватили с собой, идя к скиту, видимо, было недостаточно, и они кончились, поэтому разбойники были голодны. Изот видел, какими глазами смотрел на зайца Колесо, как глотал слюни Кучер. Да у него самого подводило живот при мысли о еде.
Когда они возвратились в избушку, в печи весело пылал огонь. Одноглазый восседал за столом в позе человека, завершившего дневную работу и теперь отдыхающего. Он разделся, оставшись в одной посконной рубахе, подпоясанной узким ремешком.
Разбойники хотели сварить похлёбку, но посуды в сторожке не нашлось, и они решили зажарить зайца прямо на угольях. Можно было использовать для варки зайца котелок, но он был мал, и в него Колесо набил снегу, чтобы вскипятить воды.
Пока жарилась зайчатина, Одноглазый достал из котомки плоскую бутыль в футляре из бересты. Разбойники невесть откуда вытащили туески. Атаман взболтнул содержимое фляжки. В ней громко булькнуло.
– Кучер, – обратился он к толстяку, подсевшему к столу, – ты заслужил – подставляй посуду. А то ждёшь и думаешь, как бы мимо не пронесли.
– Это мы завсегда. – Кучер подставил туесок. – Горько пить вино, а обнесут горчее того.
– Да ты не пьешь, – рассмеялся Колесо, – а только за ворот льешь.
– Он закаялся пить, – сказал Одноглазый, – от Вознесенья до поднесенья.
– Будто сами без греха, – отозвался ничуть не обескураженный и не обиженный Кучер, поднося туесок к губам и боясь пролить хотя бы каплю.
Зайчатина поджарилась, и разбойники с жадностью набросились на неё. Зубами разрывали сухожилия, обсасывали косточки. Изот прилёг на нары и отвернулся.
– Иди пожуй! – услышал он голос Одноглазого и сначала не понял, что тот зовёт его. – Иди, чего отвернулся? Без еды, пожалуй, не дотянешь и до большака.
В другое время Изот отказался бы от пищи, принятой из рук ночных татей, но он не ел со вчерашнего вечера, если не считать трёх обломанных сухарей, которые ему дал Кучер, и он принял кусок зайчатины, поданный ему Одноглазым на конце ножа.
– Я б ему и полсухаря не дал, – пробурчал Колесо, наблюдая эту сцену. – Кормить чужака, когда у самих запасов нету…
– Не гладь коня рукою, а гладь мешком, – нравоучительно проронил атаман и так пронзил сотоварища взглядом своего страшного глаза, что тот поперхнулся, прикусил язык и больше не произнёс во время еды ни слова, размеренно двигая челюстями, прожёвывая очередной кусок.
В печи жарко пылал огонь, и в сторожке потеплело. В трубе подвывал ветер – метель все-таки началась. Углы тонули во мраке, свет исходил только от ярко горевшей печи, прорываясь в помещение через незакрытое заслонкой устье.
Разбойники, насытившись и попив с сухарями кипятку, молчали, погрузившись в сладкую истому. Колесо прилёг на лавку и смотрел в потолок, Кучер хотел было чинить дырявый сапог, но отложил его в сторону и тоже задумался. Одноглазый сидел мрачный во власти тайной думы.
Изот в тепле тоже разомлел. Его потянуло в дремоту. Он привалился на нары и закрыл глаза, думая об оставленных старце и младенце.
Он уже проваливался в глубокий сон, как голос разбудил его. Сильный, с хрипотцой, он заполнил избушку:
Как из города,
Из Камышина
Плывёт лодочка
Двухвесельная.
А в той лодочке
Молодец сидит.
Молодец сидит,
Думу думает.
Голосу не хватало места в тесной избушке, он просился на волю, в простор, но не мог выбраться. Он бился о стены и замирал под матицей.
Про житьё своё
Бесталанное,
Про милу красу
Красну девицу.
В голосе было столько тоски, неизбывной грусти, что Изот сразу скинул дремоту и открыл глаза, соображая, кто же это поет. Избушка была освещена скудно, углы потонули во мраке, лишь на стол падали отсветы от печки. Пел Одноглазый. Одной рукой он подпирал голову, другая была сжата в кулак и покоилась на столешнице.
А была у них
Любовь сердечная.
Век хотели жить
В добром счастии.
Да пришёл лихой
Да богат купец,
И милу красу
Он с собой увёз.
Что же делать мне,
Горемычному?
Как с тоскою той
Мне на свете жить?
– Хватит душу рвать, – перебил песню Колесо. – Заладил одно и то же.
– Молчи, Колесо, не порть песню, – не обидевшись, ответил атаман. – Многого ты не понимаешь по неглубокому твоему характеру и скудости ума.
И с новой силой продолжил песню. Голос уже не ломался тоской, а поднялся, казалось, над избушкой, над лесом и с поднебесья соколом летел под облаками:
Наточу я нож
Я вострым востро
И дождуся я
Тёмной ноченьки…
Никто не проронил ни слова, когда Одноглазый замолчал и уронил голову на руки. Трещали дрова, осыпая пепел, заунывно подвывала метель в трубе…
Через минуту атаман пришёл в себя, поднял голову, оглядел всех поочередно и обратился к Изоту:
– А скажи мне, мил человек…
– Меня Изотом кличут.
Одноглазый кашлянул:
– А ты чести своей не роняешь. Блюдёшь достоинство. – Он помолчал, покачивая головой вслед своим мыслям. Потом спросил: – А ответь мне, Изот, ты правду сказал про сундук? Не таи. Моя заповедь крепка. Отпущу, как сказал. Так правду ты нам поведал?
