День гнева (Недобрый день) - Стюарт Мэри (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
В зале еще все спали, но во дворе уже сменялась стража и сновали слуги. Никто не остановил его, никто не заговорил с ним, когда он осторожно пробирался через загроможденный козлами и лавками зал к дверям, ведущим во двор. Ворота во внешних стенах стояли открытые настежь, и пара крестьян втаскивала во двор огромную телегу, доверху груженную пластами нарезанного торфа. Пара стражников лениво наблюдали за ними у караульной, жуя ячменные лепешки и по очереди отхлебывая из рога с элем.
Когда Мордред подошел ближе, один из стражников, глянув поверх обода рога, заметил его, толкнул локтем второго и произнес что-то неразборчивое. Мальчик помялся, он почти что ждал, что его вот-вот остановят или, уж во всяком случае, допросят, какое у него дело, но ни один из стражей и не думал делать ничего подобного. Вместо этого первый поднял руку, словно отдавая ему честь, а потом отступил на шаг, давая Мордреду пройти.
Пожалуй, ни одна из величественных и пышных церемоний, которые принцу Мордреду случалось видеть за свою жизнь, не могла бы равняться с этой. Сердце у него подпрыгнуло, забилось, словно у самого горла, и он почувствовал, как краска прилила к его щекам. Но ему удалось заставить себя спокойно произнести “Доброго вам дня”, после чего он гордо вышел из ворот дворца и бегом припустил по зеленой дороге, уходившей на пустоши.
Он бежал по дороге, а сердце его все еще взволнованно билось. Солнце встало, и впереди стелились длинные тени. Блестела, тонким паром поднималась с травинок роса, капли ее горели в солнечных лучах на выглаженных легким ветерком тростниках, так что казалось, что все вокруг переливается и искрится светом, словно более нежное отраженье бесконечного и мучительно яркого сияния моря. Над головой белели перышками облака, воздух полнился пением птиц, и жаворонки, закончив свои трели, взлетали с гнезд среди вереска. Вскоре Мордред миновал середину равнины, и впереди перед ним открылся пологий склон, уходивший к самым утесам, а за ними вновь бескрайнее сверкающее море.
Отсюда в прозрачном утреннем свете за гладью воды ему был виден Верхний остров. А за ним лежала большая земля, великая и полная чудес страна, какую островитяне, отчасти в шутку, отчасти из невежества, называли “соседний остров”. Много раз, выйдя в море на лодке отца, он видел северные скалы и пытался вообразить себе остальные чудеса: ее обширные равнины, ее леса, дороги и гавани, ее города и замки. А теперь эта страна, хоть и скрывалась сегодня за легкой дымкой, перестала быть недоступной мечтой. Она стала Верховным королевством, в которое он однажды отправится и где однажды он займет свое — и значительное — место. Если его новое положенье при дворе что-то означает, то именно это. Уж он-то об этом позаботится.
Рассмеявшись от счастья, Мордред взбежал на утес.
Вот он уже почти на самой его вершине, где нарезал торф. Он остановился, намеренно медля у рва, который вчера выкопал. Как, казалось, давно это было! Теперь работу придется заканчивать Бруду, к тому же в одиночку, а в последнее время старик начал жаловаться на боли в пояснице. Быть может, думал мальчик, поскольку ему, по всей видимости, позволят беспрепятственно покидать дворец и возвращаться туда по желанью, он сможет приходить сюда каждый день — к примеру, за час до того, как встанут остальные принцы, — и закончить нарезку торфа. А если его и впрямь возвысят до принца и у него будут свои слуги, он сможет поручить им это или послать их собирать лишайники для красок, которыми мать красит материю. Корзинка стояла еще на краю рва, где он, позабыв, бросил ее днем раньше. Подхватив корзинку, мальчик побежал по тропке к дальнему краю утеса.
Над бухточкой с криками носились чайки. Шум их криков накатил на него словно волна, ветром принесенная с моря. Что-то еще было в этом ветре, какой-то незнакомый запах, и странный отзвук птичьего крика полоснул его словно лезвие ножа. Дым? Над крышей хижины обычно вился дымок, но это был иной дым, будто бы прокисшие и стылые зловещие испарения; запах казался издевкой над добрым ароматом жареного мяса, какой встречал его в те дни, когда у Сулы было что поджарить на вертеле над очагом. Определенно недобрый запах; тошнотворный и гадкий, он словно бы отравил утро.
Пусть вследствие порочного деяния, но по крови Мордред был сын короля-воителя и внук еще двух воинственных королей. А учитывая тяжелое крестьянское детство, мальчик считал страх чем-то, чему следовало немедля взглянуть в лицо и выяснить, что его так пугает. Бросив корзинку с лишайниками, он опрометью бросился к ведущей вниз с утеса тропинке к самому гребню, откуда он мог бы заглянуть в бухточку, что еще вчера была ему домом.
Была. Привычная хижина, глиняная печурка, веревки с сушившейся на них рыбой, развешенные для просушки сети — все исчезло. Лишь четыре стены его дома стояли на песке небольшой бухточки: почерневший остов, над которым лениво тянулся вонючий дым, отравлявший морской ветер. Часть каменных плит, покрывавших крышу, еще лежала на своем месте, прочно держалась на вбитых во внешние стены каменных полках, но внутренние стены были далеко не прочными, и в некоторых местах потолочные плиты были скреплены кусками досок, приливом выброшенных на берег. Кровля, хорошо высушенная на летнем солнце, полыхнула, а когда огонь сожрал каменные распорки, плиты просели, покосились, потом треснули и вместе с грузом пылающего вереска сползли в комнату, превратив дом мальчика в погребальный костер.
И дом действительно стал погребальным костром. Поскольку теперь, сотрясаемый позывами тошноты, он распознал запах, так явно напомнивший ему стряпню Сулы. Сама Сула и Бруд с ней, наверное, внутри — погребены под грудой почерневшего от дыма камня. Крыша рухнула прямо над их постелью. Для Мордреда, оглушено искавшего хоть какую-то причину такой ужасной трагедии, объяснение могло быть только одно. Его родители, верно, спали, когда сквозняк подхватил случайную искру от оставленных без присмотра углей и занес ее на высушенный ветрами торфяник на крыше, где затлела и полыхнула пожаром кровля. Оставалось только надеяться, что они так и не проснулись, что, быть может, от дыма лишились чувств, что их раздавили упавшие плиты крыши еще до того, как до них добрался жадный огонь.
