Скарамуш. Возвращение Скарамуша - Сабатини Рафаэль (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
Френель сунул руку в карман, вытащил ключ и протянул его Андре-Луи. Пальцы его дрожали – скорее от злости, чем от страха.
– Я уступаю насилию. – Он по-собачьи оскалился. – Но не воображайте, будто это вам поможет.
Андре-Луи взял ключ, но пистолет не отвел.
– По-моему, ты мне угрожаешь, – сказал он. – Это нетрудно заметить. Как только я уйду, ты побежишь доносить на меня и направишь по моему следу жандармов.
– Нет, нет! – вскричал лодочник, почуяв опасность. В холодном, зловещем голосе Андре-Луи он услышал свой приговор и испугался. – Клянусь, сударь, я не собираюсь доносить на вас.
– Пожалуй, мне стоит обезопасить себя на твой счет.
– Боже мой! Сжальтесь, сударь! – дрожа от страха, взмолился негодяй. – Я вовсе не хочу причинять вам вред. Я не скажу ни слова. Я не…
– Я бы предпочел положиться на твое молчание, а не на твои уверения. Однако я дам тебе шанс. Возможно, это и глупо, но я терпеть не могу проливать кровь. Ступай в дом, Френель. Иди, старина, а я пойду за тобой.
Когда они вошли в убогое жилище лодочника, Андре-Луи велел тому остановиться.
– Дай веревку, – приказал он.
Френель повиновался.
Через несколько минут лодочник был накрепко привязан к столу, а его рот заткнут импровизированным кляпом из обмотанной шарфом деревяшки.
Прежде чем уйти, Андре-Луи задержался на пороге.
– Доброй ночи, Френель, – сказал он.
Злобный взгляд с немой яростью сверкнул в его сторону.
– Едва ли твоя лодка понадобится этой ночью. Но поутру к тебе наверняка кто-нибудь придет на выручку. А до тех пор постарайся стойко переносить неудобства, памятуя о том, что навлек их на себя собственной неотзывчивостью. Если ты скоротаешь ночь, предаваясь этим размышлениям, то урок не пройдет для тебя даром. Возможно, к утру ты станешь настолько доброжелательным, что и вовсе забудешь, кто связал тебя. Доброй ночи.
Андре-Луи перешагнул порог и закрыл за собой дверь.
Отвязать лодку и переправиться через быструю, посеребренную лунным сиянием реку было делом нескольких минут. Андре-Луи провел лодку сквозь заросли жухлой осоки, которой порос южный берег реки, спрыгнул на землю, закрепил цепь и, не найдя тропинки, зашагал по сырому лугу отыскивать дорогу.
Книга II
Котурны
Глава I
Владения господина де Латур д’Азира
Оказавшись на Редонской дороге, Андре-Луи повернул на юг и, повинуясь скорее инстинкту, нежели разуму, устало побрел вперед. У него не было четкого представления ни о том, куда он идет, ни о том, куда следует идти. Важно было одно: оказаться как можно дальше от Гаврийяка.
У Андре-Луи возникла смутная мысль вернуться в Нант и попытаться с помощью своего внезапно проявившегося ораторского дара добиться, чтобы его укрыли как первую жертву порядков, против которых он призывал восстать. Однако возможность эта была настолько неопределенной, что он не принял эту мысль всерьез.
Андре-Луи развеселился, вспомнив, в каком виде оставил Френеля: во рту кляп из шарфа, глаза горят от ярости.
«По-моему, я действовал не так уж плохо, если учесть, что никогда не был человеком действия», – пишет он. Эта фраза время от времени повторяется в его обрывочной «Исповеди» – таким образом он постоянно напоминает, что создан для того, чтобы мыслить, а не действовать, и оправдывается, когда жестокая необходимость вынуждает его применять силу. Я подозреваю, что это упорное подчеркивание своего философского склада – а надо признать, для этого у него были основания – выдает обуревавшее его тщеславие.
Усталость все усиливалась, и теперь Андре-Луи ощущал подавленность и недовольство собой. Да, он перегнул палку, когда набросился на господина де Ледигьера и наговорил ему оскорблений. Это было глупо. «Гораздо лучше быть злым, чем глупым, – как-то сказал Андре-Луи. – Большинство бед этого мира – не плод злобы, как твердят нам священники, а плод глупости». Как мы знаем, он считал гнев самым нелепым из всех проявлений глупости и все же позволил себе разгневаться на такое ничтожество, как Ледигьер, – на лакея, бездельника, пускай облеченного властью, позволяющей ему творить зло. А ведь прекрасно можно было бы выполнить взятую на себя миссию, не возбуждая мстительного негодования королевского прокурора.
И вот он оказался на дороге, в костюме для верховой езды, и весь его капитал составлял один-единственный луидор и несколько серебряных монет в кармане, а также знание закона, которое, увы, не могло уберечь его от последствий нарушения этого закона.
Правда, было у него кое-что в запасе – дар смеха, в последнее время редко дававший о себе знать, философский взгляд на вещи и живой темперамент, – а ведь все это вместе составляет экипировку искателя приключений всех времен. Однако Андре-Луи не принимал в расчет эти свойства, в которых крылось его истинное спасение.
Рассеянно размышляя подобным образом, он продолжал устало брести в сумерках, пока не почувствовал, что больше не в состоянии идти. Он приблизился к городишку Гишену, и теперь, когда Гишен находился от него всего в полумиле, а Гаврийяк – в добрых семи милях, ноги отказались ему служить.
Дойдя примерно до середины огромного выгона к северу от Гишена, Андре-Луи остановился. Свернув с дороги, он рассеянно пошел по тропинке, которая привела его к пустырю, заросшему кустиками можжевельника. Справа виднелась живая изгородь с колючками, шедшая вдоль выгона. За ней неясно вырисовывалось высокое строение, стоявшее на краю длинной полоски луга. Это было открытое гумно. Возможно, именно бессознательная надежда на кров, возникшая у Андре-Луи при виде большой темной тени, и заставила его остановиться. С минуту поколебавшись, он направился к калитке в изгороди. Распахнув эту калитку с пятью засовами, он вошел и оказался перед гумном величиной с дом. Оно состояло из крыши и полдюжины кирпичных столбов, но под крышей высился огромный стог сена, что в такую холодную ночь сулило заманчиво теплый ночлег. К кирпичным столбам были прикреплены большие бревна таким образом, что их концы образовывали лесенки, по которым могли взбираться работники, чтобы набрать сена. Из последних сил Андре-Луи вскарабкался по одной из лестниц и повалился на верхушку стога. Пришлось встать на колени, так как низкий потолок не давал выпрямиться. Он снял редингот, шейный платок, промокшие сапоги и чулки, затем разгреб сено и зарылся в него по шею. Минут через пять он уже крепко спал, позабыв обо всех мирских заботах.
Когда он проснулся, солнце стояло высоко в небе, и, еще не вполне осознав, где он и как сюда попал, Андре-Луи заключил, что уже позднее утро. Затем он различил голоса, звучавшие где-то поблизости, но сначала не обратил на них внимания. Он прекрасно выспался и теперь нежился в тепле, в приятной полудреме.
Но когда сон улетучился и Андре-Луи все вспомнил, он высунул голову из сена, прислушиваясь, и сердце забилось сильнее от зарождающегося страха, что, быть может, голоса не сулят ничего хорошего. Однако, услышав женский голос, мелодичный и серебристый, он несколько успокоился, хотя в этом голосе и звучали тревожные интонации.
– Ах, боже мой, Леандр, нам надо немедленно расстаться. Если только мой отец…
И тут ее перебил мужчина, пытавшийся ободрить собеседницу:
– Нет, нет, Климена, вы ошиблись. Никого нет. Мы в полной безопасности. Почему вы пугаетесь каждой тени?
– Ах, Леандр, если только он застанет нас вместе!.. Я трепещу при одной мысли…
Андре-Луи успокоился: он подслушал достаточно, чтобы понять, что это просто влюбленная парочка, которая, имея меньше оснований для страха, чем он, боится еще больше. Любопытство заставило его перебраться на самый край стога. Лежа ничком, Андре-Луи вытянул шею и заглянул вниз.
На выщипанном лугу между амбаром и изгородью стояли мужчина и женщина. Оба были молоды. Юноша был хорошо сложен и недурен собой, с роскошной каштановой шевелюрой, завязанной в косичку с черным атласным бантом. Он был одет с явной претензией на дешевый шик, что не располагало в его пользу. Камзол модного покроя из выцветшего бархата цвета сливы украшало серебряное кружево, великолепие которого давным-давно поблекло. Молодой человек носил кружевные гофрированные манжеты, но так как они не были накрахмалены, то обвисли, как ветки плакучей ивы. Из-под манжет виднелись красивые, нежные руки. Панталоны из простой черной ткани и бумажные черные чулки не вязались с великолепным камзолом. На крепких башмаках красовались пряжки из дешевых тусклых стразов. [40] Если бы не открытое и искреннее лицо молодого человека, Андре-Луи причислил бы его к рыцарям того ордена, который добывает свой хлеб нечестным путем. Однако он воздержался от окончательного приговора, занявшись изучением девушки. Надо сразу признаться, что это занятие не на шутку увлекло его, хотя, несмотря на начитанность, любознательность и молодость, Андре-Луи не имел привычки размышлять о прекрасном поле.
