Дальняя бомбардировочная... Воспоминания Главного маршала авиации. 1941-1945 - Голованов Александр Евгеньевич (книги без сокращений .TXT) 📗
Были удостоены звания Народных Героев Югославии Иван Антонович Булкин, Павел Игнатьевич Дмитриенко, Иван Никифорович Константинов (тот самый, который писал письмо и получил ответ от партизан), Александр Теопанович Моногадзе, Василий Антонович Улиско. Командир корпуса генерал Георгий Семенович Счетчиков был награжден орденом «Партизанская Звезда» первой степени. [499] Что касается экипажа, который вывез маршала Тито с его товарищами и Верховным штабом, то Указом Президиума Верховного Совета СССР Александру Сергеевичу Шорникову, его второму пилоту Б. Т. Калинкину и штурману П. Н. Якимову было присвоено звание Героев Советского Союза, а бортовой техник И. Г. Галактионов и бортовой радист Н. С. Вердеревский награждены орденами Ленина. Югославское правительство А. С. Шорникову, Б. Т. Калинкину и П. Н. Якимову присвоило звание Народных Героев Югославии, а И. Г. Галактионов и Н. С. Вердеревский были награждены орденами «Партизанская Звезда».
Также мне хотелось бы рассказать еще об одном участнике югославской эпопеи Александре Дмитриевиче Давыдове. Его экипаж был среди первых, начавших полеты в Югославию, и, естественно, на их долю пришлись самые сложные полеты, практически без какого-либо обеспечения. Именно поэтому большинство этих экипажей удостоены высших наград.
Александр Дмитриевич Давыдов до войны был, как и многие другие в АДД, пилотом гражданской авиации. Познакомиться мне с ним довелось, работая в Московском управлении ГВФ в 3-м транспортном отряде. Это были 1938–1939 годы. В этом отряде, после всяческих перипетий в Восточной Сибири, о чем мной уже говорилось, я работал рядовым пилотом на самолете «Сталь-3», а некоторое время спустя меня назначили инструктором. Летчиков в отряде насчитывалось много, поэтому и инструкторов было несколько. В обязанности инструктора входила проверка время от времени техники пилотирования закрепленных за ним пилотов, за что он нес прямую ответственность.
И вот однажды я был вызван командиром отряда и мне было предложено определить дальнейшую возможность полетов в отряде Александра Давыдова.
Указанием командира отряда я был удивлен, так как Давыдов не входил в мою группу пилотов. Но командир сказал, что инструктор, проверявший Давыдова, не соглашается выпускать его лететь самостоятельно в рейс с пассажирами. «Дела у него с ориентировкой неважные», — заключил командир. Инструктор Михаил Вагапов, который проверял Давыдова последним, сказал мне, что «возят» его давно, летает он хорошо, но с ориентировкой действительно дела обстоят так, что выпускать его на трассу в самостоятельный полет нельзя. Случай исключительный, и он меня просто заинтересовал. Обычно в таких ситуациях, как правило, идет речь о технике пилотирования, она нередко становится камнем преткновения.
На другой день мы с Александром Давыдовым отправились в рейс.
Пилотировал самолет Давыдов. На самолете «Сталь-3» имелся только один штурвал с перекидывающимся управлением (баранкой штурвала). Была редкая кучевая облачность и, дав указание идти сверху нее, я углубился в чтение газеты. В начале полета я еще поглядывал на приборы и землю, но, видя, что все идет нормально, увлекся чтением. Летели мы на линии Москва — Воронеж — Сталинград — Астрахань. [500] Прошло весьма значительное время, и когда я в разрывы облаков посмотрел на землю, то местность показалась мне незнакомой, а взглянув сразу на компас, увидел, что курс на нем совсем не соответствует маршруту полета.
Пока я разглядывал местность и потом снова посмотрел на компас, тот уже показывал новый курс. Дело плохо! Изменение курса на компасе определенно говорило о том, что пилот потерял ориентировку. «Где мы находимся?» — спросил я у него. Он пожал плечами. Не беря на себя управление, я дал указание Давыдову взять курс полета, проложенный на карте, и точно его выдерживать, а сам стал пытаться восстановить ориентировку. Истекло время нашего прибытия в Воронеж, однако местность, похожая на окрестности этого города, не появлялась. Пролетели еще некоторое время.
Так как запас топлива был ограничен, решил сесть около появившейся по курсу машинно-тракторной станции. Взяв управление на себя, произвел посадку. Оказалось, что мы в районе станции Касторной. Остаток горючего не гарантировал уверенного перелета в Воронеж. В пустой бак заправили керосин. Взлетели и набрали высоту на хорошем топливе, а потом переключились на бак с керосином. К удивлению, мотор продолжал работать без перебоев. Прилетели в аэропорт, где нас ждали уже с беспокойством.
Налицо была «блудежка», да еще с инструктором. Однако на лице Давыдова я видел лишь полнейшее безразличие ко всему происходящему…
Слив керосин и заправившись, пошли на вылет. Немного задержавшись и придя на самолет, я увидел Давыдова на правом сиденье.
— Займите свое место и продолжайте полет, — даю ему указание.
Давыдов был явно удивлен, но молча пересел на левое сиденье. Наш полет продолжался. Теперь я уже весьма внимательно следил за полетом и за действиями проверяемого, но никак это не проявляя. Следующая посадка должна быть в Урюпино. Давыдов начал постепенно отклоняться от трассы, но я не вмешивался. Вышли мы на траверз Урюпинской в стороне, примерно километрах в десяти, и только здесь я дал указание изменить курс на аэродром. В Сталинград мы прилетели уже без моего вмешательства. И вот здесь-то, наконец, и состоялся у нас откровенный разговор. Мои предположения, сложившиеся в процессе полета, оказались правильными.
Давыдова, как говорят пилоты, «завозили». Он летал на левом сиденье, как командир корабля, но ему не давали возможности проводить полеты самостоятельно, постоянно вносили поправки в процессе полета, причем эти поправки каждый проверяющий делал по-своему, а затем рассказывал об этом новому проверяющему. Следующие товарищи, уже будучи предупрежденными о имеющихся якобы недостатках в ориентировке проверяемого, всякий раз давали те курсы полета, которые они находили нужными, а пилот оставался лишь исполнителем. Так мало-помалу Давыдов перестал лично заниматься детальной ориентировкой, то есть сверкой курса полета самолета с местностью, чем и породил у тех, кто его проверял, уверенность в том, что он не может ориентироваться в полете. [501] А это значило — конец работы в качестве линейного летчика. После нашей вынужденной посадки до прилета в Воронеж Давыдов решил, что его служба в отряде завершилась.
