Крестоносец - Айснер Майкл Александр (читаем книги онлайн .txt) 📗
Полагаю, подобное утверждение может показаться смешным. Так или иначе, теперь это больше не имеет значения, верно? Однако в то время некая часть моего сознания приняла цвет глаз сестры Андреа за некий обнадеживающий знак.
Возможно, Изабель тоже была знакома чернота, поселившаяся в моей душе.
— Франциско, — ворвался в мои мысли голос Андреа, — это моя младшая сестра.
Барон Корреа и кузен в недоумении смотрели на меня, ожидая ответа.
— Простите, кузина, — сказал я наконец. — Андре не говорил мне, как вы изящны.
Губы ее приоткрылись, щеки вспыхнули румянцем, серые глаза блеснули: она улыбнулась.
— Зато, Франциско, мой брат только о тебе и говорит! — ответила она. — Теперь, когда ты здесь, возможно, Андре сумеет сосредоточиться на каком-нибудь другом предмете.
Барон Корреа взял дочь за руку.
— Изабель, предоставим нашим воинам возможность обсудить военную стратегию и переодеться к обеду.
И барон с дочерью вышли из комнаты, причем старший Корреа изобразил низкий театральный поклон.
Я старательно избегал пристального взгляда Андре, нырнув в недра дорожного сундука и занявшись выкладыванием своих вещей на кровать.
— Франциско, у меня новости, — сказал кузен. — Два дня назад мы получили письма из Калатравы. Король Хайме собирается отправить орден Калатравы в Левант вместе со своей свитой. Двое незаконнорожденных сыновей короля тоже последуют с войском. Королевские ублюдки.
— Лучшие из своего рода, — ответил я.
— К осени мы точно выступим.
— Слава богу, — отозвался я.
Я вряд ли выдержал бы еще одну зиму в Монкаде. Мне не терпелось откликнуться на печальный зов Серхио, который чудился мне почти каждую ночь.
Андре засмеялся и бросился ко мне с распростертыми объятиями. Он подхватил меня и поднял вверх как перышко.
Задыхаясь, я увидел миниатюру Христа, глядящего на меня в упор: казалось, он звал меня навстречу неизвестной, непознанной судьбе.
— Ну что ж, подождем ублюдков, — сказал Андре.
Зазвучал горн, призывая к обеду. Мы с Андре спустились на первый этаж и вошли в гостиную, где нас ждали слуги с чашами свежей воды и полотенцами, чтобы мы могли вымыть руки. За два дня пути грязь прочно въелась в мою кожу и отмывалась весьма неохотно.
Наша компания устроилась за дальним концом длинного дубового стола: во главе сидел барон, по одну сторону от него — мы с Андре, по другую, прямо напротив нас, — Изабель. Два камина, высеченные в стенах, прекрасно обогревали комнату.
Две противоположные стены были задрапированы гигантскими гобеленами. Передо мной развернулись страдания Иоанна Крестителя в восьми частях: начиная с пленения и кончая смертью. На первом гобелене был изображен связанный Иоанн, брошенный в тюрьму Иродом. На втором племянница Ирода — красавица Саломея — танцевала перед своим дядей; царь с наслаждением следил за ее грациозными движениями. В результате он поклялся, что даст ей все, чего она ни пожелает, даже если это будет половина его царства. На пятом гобелене Саломея просила у него голову Иоанна Крестителя. На шестом можно было увидеть опечаленного царя Ирода: он выглядел так, словно Иоанн был его другом. Но клятва есть клятва, и он приказал исполнить просьбу Саломеи. На последнем, восьмом гобелене Саломея улыбалась, подняв вверх блюдо с головой святого.
Мы ждали, склонив головы, пока барон Корреа прочтет молитву, и только после этого слуги вынесли из примыкавшей к залу кухни хлеб и масло, за которыми вскоре последовало теплое пряное вино. Затем подали два мясных блюда. На большой деревянной тарелке лежал крупный кабан — Андре подстрелил его накануне на охоте, в мою честь. Пасть кабана была набита апельсинами, глаза презрительно смотрели на обедающих. Старший слуга придерживал голову дичи, пока барон Корреа разрезал сочное мясо. Еще было особое блюдо из тушеной баранины с рисом, приготовленное в миндальном молоке. В пути я ужасно проголодался, и мне приходилось сдерживать аппетит, чтобы не показаться невежливым. После мяса принесли более легкую пищу — горох и бобы с репчатым луком и шафраном, но это блюдо я никогда особенно не любил.
Мы с бароном Корреа обсуждали общих знакомых в Барселоне. Он знал Гарсиа, моих соседей. Барон Корреа и дон Гарсиа заседали вместе в королевском совете, когда там решалось, сколько будет взиматься ежегодной подати с мусульман на новых территориях Каталонии. Несколькими годами раньше один из сыновей Гарсиа отправился в крестовый поход, и барон Корреа спросил меня, получала ли семья от него какие-нибудь весточки. Я сказал, что не получала, но объяснил, что они продолжают надеяться на возвращение сына.
— А ты в это веришь, Франциско? — спросила Изабель.
«Конечно верю», — должен был ответить я. Именно такого ответа от меня и ожидали.
— Нет, Изабель, — сказал я. — Время от времени я бываю в их доме, и там пахнет смертью.
Разговор резко оборвался.
Это было весьма неосторожное замечание с моей стороны. Я высказал свои мрачные размышления на первом же обеде в Жироне. Идиот! Но я просто не смог удержаться.
Однако Изабель не испугалась.
— А как пахнет смерть? — спросила она.
Ужасный вопрос, однако я сам спровоцировал его.
— Изабель, дай нашему гостю спокойно поесть, — вмешался барон Корреа.
Он улыбнулся мне настороженной отеческой полуулыбкой, призывая хранить молчание.
Однако мне задали вопрос, и я собирался на него ответить. Я вспомнил запах, наполнивший нашу с Серхио спальню после его смерти.
— Так пахнет в комнате, заполненной фимиамом и цветами, — сказал я, — сладко.
— Какими именно цветами? — спросила Изабель.
— Белыми розами, — ответил я. — Так они пахнут перед самым увяданием.
Наши глаза на мгновение встретились; казалось, Изабель серьезно размышляла над моими словами. Андре нервно играл ножом, барон Корреа подливал вина в полные стаканы.
Неловкое молчание прервал неожиданный взрыв смеха Изабель. Неудержимый, необузданный, неуемный. Никогда раньше я не слышал, чтобы кто-нибудь так смеялся. Она пыталась приглушить смех, закрыв рот рукой, но напрасно.
Я в недоумении уставился на нее. Неужели это та самая девушка, в чьих серых глазах читалось невыразимое страдание? Как она могла, видя эту темноту, зная ее, смеяться на ее пороге?
Только смех Изабель нарушал теперь тишину комнаты: казалось, все остальные перестали дышать. Барон Корреа настороженно смотрел на меня, ожидая моей реакции. Андре нахмурился.
А я все еще смотрел на Изабель, пытаясь разобраться в ее противоречивом характере. Она тоже смотрела на меня, пока ее смех безудержно переливался через стол, выплескивался в открытые окна и двери. Я уверен, что крепостные, отдыхавшие в своих домишках после тяжелого дня, слышали отзвуки этого смеха.
А потом я вдруг услышал отдаленный, забытый звук, как будто вырвавшийся из глубин прошлого: то был мой собственный смех, неверный и тихий. Он исходил откуда-то из подреберья и волна за волной поднимался вверх.
Андре и барон были совершенно сбиты с толку. Они переводили взгляды с меня на Изабель и обратно, но постепенно тоже присоединились к нам: сперва с опаской, а затем все смелее. Слуги последовали примеру хозяев, и вскоре все в обеденном зале смеялись вместе с Изабель, словно она была дирижером оркестра, исполнявшего музыкальное произведение… Которое наконец достигло высшей точки и постепенно смолкало.
— В следующий раз, когда запахнет розами, я обязательно подумаю о тебе, Франциско, — с трудом выговорила она между всхлипываниями.
Изабель протянула руку через стол и положила ее ладонью вверх между блюдом с кровавым мясом и графином красного вина. Я понял, что она хочет взять меня за руку в знак своего расположения и чтобы я не обижался на ее шутку, но не сразу откликнулся на жест, боясь, что неправильно его истолковал. Можете себе представить, как неловко бы было, если бы я попытался схватить девушку за руку, а она бы вовсе этого не желала. Но Изабель кивнула мне, и ее открытая улыбка придала мне храбрости. Я осторожно поднял руку и протянул ее через стол. Прикосновение было недолгим — едва дотронувшись друг до друга, мы отдернули руки.
