Изгнанники - Дойл Артур Игнатиус Конан (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
— Прикажете комедию, или трагедию, или комическую пастораль? — робко спросил Корнель.
— Только не комическую пастораль, — решительно сказал король. — Такие вещи можно играть, но не читать: они приятнее для глаз, чем для слуха.
Поэт поклонился в знак согласия.
— И не трагедию, сударь, — добавила г-жа де Ментенон, подымая глаза от работы. — У короля и так достаточно серьезных дел, и я рассчитываю на ваш талант, чтобы его поразвлечь.
— Пусть это будет комедия, — решил Людовик. — С тех пор как скончался бедняга Мольер, я ни разу не смеялся от души.
— Ах, у вашего величества действительно тонкий вкус! — вскрикнул придворный поэт. — Если бы вы соблаговолили заняться поэзией, что стало бы тогда со всеми нами?!
Король улыбнулся. Никакая лесть не казалась ему достаточно грубой.
— Как вы обучили наших генералов войне, художников искусству, так настроили бы и лиры ваших бедных певцов на более высокий лад. Но Марс едва ли согласился бы почивать на более смиренных лаврах Аполлона.
— Да, мне иногда казалось, что у меня действительно налицо способности этого рода, — снисходительно ответил король, — но среди государственных забот и тягостей у меня, как вы сами заметили, остается слишком мало времени для занятий изящным искусством.
— Но вы поощряете других в том, что могли бы так прекрасно исполнять сами, ваше величество. Как солнце рождает цветы, так вы вызвали появление поэтов. И сколько их! Мольер, Буало, Расин, один выше другого. А кроме них, второстепенные — Скаррон столь непристойный и вместе с тем такой остроумный… О, пресвятая дева! Что сказал я?!
Г-жа Ментенон положила на колени вышивание и с выражением величайшего негодования глядела на поэта, завертевшегося на стуле под строгим взглядом ее полных упрека холодных серых глаз.
— Я полагаю, господин Корнель, вам лучше начать чтение, — сухо промолвил король.
— Несомненно, ваше величество. Прикажете прочесть мою пьесу о Дарий?
— А кто такой Дарий? — спросил король, образование которого, благодаря хитрой политике кардинала Мазарини, было так заброшено, что он являлся невеждой во всем, кроме того, что входило в круг его непосредственных наблюдений.
— Дарий был царь Персии, ваше величество.
— А где находится Персия?
— Это — царство в Азии.
— Что же, Дарий и теперь царствует там?
— Нет, государь; он сражался против Александра Великого.
— А! Я слыхал об Александре. Это был знаменитый царь и полководец, не так ли?
— Подобно вашему величеству, он мудро управлял страной и победоносно предводительствовал войсками.
— И был царем Персии?
— Нет, Македонии, государь. Царем Персии был Дарий.
Король нахмурился, ибо малейшая поправка казалась ему оскорблением.
— По-видимому, вы сами смутно знакомы с этим предметом, да, признаюсь, он и не особенно интересует меня, — проговорил он. — Займемся чем-нибудь другим.
— Вот мой «Мнимый Астролог».
— Хорошо. Это годится.
Корнель принялся за чтение комедии. Г-жа де Ментенон своими белыми, нежными пальчиками перебирала разноцветный шелк для вышивания. По временам она посматривала на часы и затем переводила взгляд на короля, откинувшегося в кресле и закрывшего лицо кружевным платком. Часы показывали без двадцати минут четыре, но она отлично знала, что перевела их на полчаса назад и что теперь в действительности уже десять минут пятого.
— Остановитесь! — вдруг вскрикнул король. — Тут что-то не так. В предпоследнем стихе есть ошибка.
Одной из слабостей короля было то, что он считал себя непогрешимым критиком, и благоразумный поэт соглашался со всеми его поправками, как бы нелепы они ни были.
— Который стих, ваше величество? Истинное счастье, когда человеку указывают на его ошибки.
— Прочтите еще раз это место.
Корнель повторил.
— Да, в третьем стихе один слог лишний. Вы не замечаете, мадам?
— Нет, но я вообще плохой судья.
— Ваше величество совершенно правы, — не краснея, согласился Корнель. — Я отмечу это место и исправлю его.
— Мне казалось, что тут ошибка. Если я не пишу сам, то во всяком случае слух у меня тонкий. Неверный размер стиха неприятно царапает. То же самое и в музыке. Я слышу диссонанс, когда сам Люлли не замечает его. Я часто указывал на ошибки в его операх, и мне всегда удавалось убедить его, что я прав.
— Готов охотно верить, ваше величество.
Корнель взялся снова за книгу и только собрался читать, как кто-то сильно постучался в дверь.
— Его превосходительство г-н министр Лувуа, — доложила Нанон.
— Впустите его! — ответил Людовик. — Благодарю вас за прочитанное, Корнель, и сожалею, что должен прервать чтение вашей комедии ради государственного дела. Может быть, в другой раз я буду иметь удовольствие дослушать и конец.
Он улыбнулся той милостивою улыбкою, заставлявшей всех приближенных забывать о его недостатках и помнить лишь о Людовике как олицетворении одного величия и учтивости.
Поэт, с книгой под мышкой, выскользнул из комнатки в тот момент, когда туда с поклоном входил знаменитый министр, высокий, в большом парике, с орлиным носом и внушительным видом. Манеры его отличались подчеркнутой вежливостью, но на высокомерном лице слишком ясно отражалось презрение и к этой комнате и к той женщине, которая здесь жила. Де Ментенон отлично знала отношение к ней министра, но полное самообладание удерживало ее показать это словом или жестом.
— Моя квартира сегодня удостоилась особой чести, — произнесла она, вставая и протягивая руку министру. — Не соблаговолите ли, сударь, сесть на табуретку, так как в моем кукольном домике я не могу предложить вам ничего более подходящего? Но, может быть, я мешаю, если вы желаете говорить с королем о государственных делах? Я могу удалиться в свой будуар.
— Нет, нет, мадам! — возразил Людовик. — Я желаю, чтобы вы остались здесь. В чем дело, Лувуа?
— Приехал курьер из Англии с депешами, ваше величество, — ответил министр, покачиваясь на трехногой табуретке. — Дела там очень плохи, и поговаривают даже о восстании. Лорд Сундерленд запрашивает письмом, может ли король рассчитывать на помощь Франции, если голландцы примут сторону недовольных. Разумеется, зная мысли вашего величества, я не колеблясь ответил согласием.
— Что вы такое наделали?
— Я ответил, что может, ваше величество.
Король Людовик вспыхнул от гнева и схватил каминные щипцы, словно намереваясь ударить ими министра. Г-жа де Ментенон вскочила с кресла и успокаивающим движением дотронулась рукой до локтя короля. Он бросил щипцы, но глаза его горели по-прежнему гневно.
— Как вы смели! — кричал он.
— Но, ваше величество…
— Как вы смели, говорю вам! Как? Вы осмелились дать ответ на подобного рода вопрос, не посоветовавшись со мной. Сколько раз мне говорить вам, что государство — это я, я один; что все должно исходить от меня, и что я ответствую только перед богом. Что вы такое? Мой инструмент, мое орудие. И вы осмеливаетесь действовать без моей санкции.
— Я полагал, что предугадываю ваши желания, государь, — пробормотал Лувуа. Все его высокомерие исчезло, а лицо стало таким же белым, как его манишка.
— Вы должны не гадать о моих желания, сударь, а справляться о них и повиноваться им. Почему я отвернулся от моего старинного дворянства и передал дела королевства людям, фамилии которых никогда не упоминались в истории Франции, подобно Кольберу и вам? Меня осуждали за это. Когда герцог Сен-Симон в последний раз был при дворе, он заявил, что у нас буржуазное правление. Так оно и есть. Но я сознательно стремился к этому, зная, что вельможи имеют свой собственный образ мыслей, а для управления Францией я не желаю иного образа мыслей, кроме своего собственного. Но если мои буржуа начнут получать письма от иностранных посланников и сами давать ответы посольствам, то я, действительно, достоин сожаления. В последнее время я наблюдал за вами, Лувуа. Вы становитесь выше вашего положения. Вы берете на себя слишком много. Смотрите, чтобы мне не пришлось еще раз напоминать вам об этом.
