Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Тогда, постояв и еще послушав немного, он облегченно вздыхал: «Лег-co! Там никого нет. Пошли!»
Там — это на овринге. Значит, навстречу никто по оврингу не идёт. Путь свободен. Но прежде чем ступить на карниз, Бадма издавал предостерегающий возглас, первобытный, дикий, пронзительный, ни на что не похожий, отдававшийся многократным эхом в скрытых шевелящейся пегой пеленой далеких ущельях и долинах. И если кто хотел там впереди уже вступить на овринг, он сразу отдергивал ногу и, остановив вьючную свою скотину, обязательно издавал ответный крик, означавший: «Стою! Жду!» И он ждал со своими яками или ослами, пока Бадма со спутниками не проходили узкого, опасного участка овринга, где невозможно было разойтись.
Вообще на своем пути они встретили всего лишь небольшой вьючный караван, да ещё каких-то двух подозрительных, которые, пробормотав: «Не уставать вам!», поспешно ринулись с обрыва по чуть заметной тропке.
Но они не беспокоили Бадму. Даже если бы они и вздумали донести, ничто уже не помешало бы нашим путникам перейти границу. В те времена в долинах и селениях Вахана ни телефона, ни радио не знали.
Буран был и врагом и союзником. Врагом потому, что он делал дорогу невыносимой. Союзником потому, что никакой стражник не отважился бы пуститься за ними в погоню.
Ко всем трудностям и бедам, обрушившимся на них, надвигалась еще одна — цепенящая усталость. Требовался отдых. Они изнемогали. Отупение овладевало ими.
— Хорошо бы, уважаемый Сахиб Джелял, ваш дядя вышел бы на дорогу и пригласил: «Пожалуйте к нам на огонек!» — вдруг с досадой воскликнул Молиар.
— Дядя? Какой дядя? — переспросил хрипло Сахиб Джелял. Он стряхнул целый сугроб снега с бороды и усов и добавил: — Все шутите! О каком дяде речь?
— О каком? Коленок у него нет. Пальцы назад. Пятки впереди. Глаза — плошки. Из носа дым.
Сахиб Джелял даже остановился передохнуть. Он рассердился.
— Шутки в таком месте. Горе тому, кто не верит. Пошел я однажды на кийков. Стрелял.
— И мимо?
— То-то, что и нет. Ранил одного козла. Не нашел. Иду по дороге через долину. Навстречу хромает человек и вдруг ко мне: «Зачем стрелял? Киик-то я... Ногу ты мне прострелил!»
— И что же?
— Задымился, вспыхнул и...
— Обратился в шашлык?
— Хорошо, что вы способны шутить,— заметил доктор Бадма.— Но помолчите, и послушаем.
— Там кто-то идёт,— прошептала Моника. Её голосок чуть слышно прозвучал из шали, забитой снегом.
Изумительный слух! Только через четверть часа все услышали шум шагов.
Послышался треск сучьев, шуршание осыпающейся гальки, и на карнизе возник человек. Он осторожно, внимательно пробирался по оврингу, состоявшему из подобия шатких лестниц, чудом висящих над обрывом. Совсем удивительным казалось то, что по этому нелепому сооружению за человеком плелись два тяжело груженных ослика. С поразительной ловкостью они ставили свои копытца на жердочки и равнодушно помахивали ушами, сбивая с них снежинки.
Остановившись и обдав запахом холодной сырой овчины, погонщик ослов сказал:
— Ровного пути вам! Отдых близко. Сто шагов не будет. Там дом путешественников. Там огонь, там котел будет.
Доктор Бадма поблагодарил погонщика. Тот подумал и лениво бросил:
— В доме путешественников двое... с ружьями... Чужаки. Не наши... И ещё один есть человек, с ослами. Наш... бадахшанский.
Пробормотав напутствие, он ушёл, подгоняя своих ушастых помощников возгласами: «Кхык! Кхык!» Погонщик всячески показывал всем своим независимым видом, что ему не до пустой болтовни. Ослы у него крепкие, горные, но дорога уж очень скользкая. Тут смотри да смотри за ними в оба.
Доктор Бадма воскликнул:
— Отлично! Это тот самый Приют странников! Пещера. Наконец-то! Там отличный закуток. От ветра закрыт. И вода есть чистая — ключ прямо из скалы бьет.
Молиар не выразил особого удивления, что доктор Бадма знает так хорошо ваханскую тропу. Мало ли какими тайнами владеют тибетские доктора?
Сахиб Джелял пожал плечами, чтобы стряхнуть толстые эполеты из снега, и шагнул к началу овринга.
— Осторожно, — предостерег доктор Бадма. — Вы слышали про вооружен-ных!
— Ясно — они не мои дядья... И не сыновья Огненной Пери... И не люди-коз-лы. Но пойти придется. Здесь к утру из нас ледяные столпы образуются.
— Пошли вместе. Я вперёд.
— Нет. Прошу за мной.
Они препирались недолго. Сахиб Джелял, все такой же прямой, гигантский, важный, зашагал сквозь метель по оврингу. Под его тяжестью отвратительно громко заскрипели и затрещали овринговы лестницы. Бадма лязгнул затвором карабина и по-молодому почти побежал за ним.
Вихри гнали столько снега, так застилало глаза, так сжималось сердце от утомления, что Моника даже не удивилась, когда жар и свет костра ударили ей в лицо и она оказалась сидящей на камне, на ворохе сена. Вытянув ноги, она ещё блаженно жмурилась и вздыхала от счастья, покоя, когда услышала до отвращения знакомый голос:
— О, и госпожа принцесса здесь!
Тогда Моника испуганно раскрыла глаза. Привыкнув к свету, она за языками огня и дымом разглядела две сгорбившиеся бесформенные фигуры, выглядевшие так нелепо, что она даже рассмеялась, хоть ей было совсем не до веселья. Видно, путешественникам недостаточно показалось бараньих шуб и малахаев. Они еще кутались в грубошерстные полосатые капы и так старательно, что в прорехи лишь белели белки их глаз да блестела сталь оружия, выпростанного из складок одежды. Холодок коснулся сердца. Вооружённых Моника приучилась бояться.
Да, самый мужественный дрогнет, когда вдруг ему встретится сама смерть. И когда? На пороге жизни, радости, счастья... Перенести невероятные трудности, мучения, преодолеть опасности. И для чего? Чтобы в последнюю минуту неожиданно столкнуться с самым страшным врагом, беспощадным, жестоким, не знающим жалости.
Сквозь пелену сизого тяжёлого дыма девушка наконец разглядела, где они находятся. Ноги её отдыхали. Сердце не колотилось больше в бешеной пляске, дыхание не вырывалось со свистом из груди.
Она быстро озиралась. Низко нависший каменными, неровными глыбами давил чёрный, с гранатовыми отблесками свод, открывавшийся с одной стороны широко прямо в ночь. Буран по-прежнему рычал, и переливавшаяся в рыже-багровых отсветах бурлящая снежная масса составляла одну из стен их убежища. Снежинки рубиновыми бабочками порхали тысячами под мрачным потолком и потухали в самой глубине пещеры. И удивительно, буран, бешено ворвавшись извне, сразу стихал и совсем ласково касался щек прохладным ветерком. От сухого тонкого песочка, устлавшего пол пещеры, даже тянуло теплом. Спинами чёрных жуков-гигантов лоснились вылезающие из песка плоские глыбы. На одну из них, поближе к костру, отечески нежно Молиар усадил обессиленную девушку и постарался, чтобы она поудобнее прислонилась спиной к стенке пещеры, которая оказалась теплой и удобной.
Сам Молиар демонстративно выдвинулся вперед и всем своим задиристым видом говорил: «Пусть я забияка, но забияка опасный. В обиду девушку не дам!»
Костер, разожженный из коряг, которые всегда еще с осени неведомая милосердная рука притаскивает в подобные пещеры-убежища путешественников во всех горных странах, где проживают таджики, — дымил, шипел смолой, плевался оранжевыми искрами, но давал тепло. Один из сидевших по ту сторону костра, видимо, основательно распарился. Он сбросил с плеч мешок и сдвинул с потного лба малахай.
И теперь уже не осталось никаких сомнений. С трепетом страха и ненависти Моника убедилась, что перед ней сам вождь вождей Пир Карам-шах.
Он имел изможденный вид, почернел, ужасно как-то одряхлел. Однако поглядывал он из дыма и языков огня костра злобным горным духом.
Обычная суховатая усмешка покривила его тонкие губы, когда он заговорил:
— Куда же следует её высочество со своей пышной свитой? — он едва заметным движением подправил лежавший на его коленях винчестер, — то же нервно сделал его спутник — человек с низко приспущенной на чёрное от загара и копоти дорожных костров лицо синей чалмой, — и продолжал: — Такая дорога! Кони не выдерживают. Люди не выдерживают! А ослы выдерживают и... принцессы. Ха!
