Город мелодичных колокольчиков - Антоновская Анна Арнольдовна (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

— Видит Омар, они продолжают. Эйвах, истина под чадрой! У западных ворот шум был. Один чауш тоже голос повысил. «Если правда, — разрядил он в воздух мушкет, — трехбунчужный паша изменник, почему боитесь допустить к нему янычар? Мы от орт сами хотим с ним говорить, и…» Тут чей-то ятаган оборвал жизнь смельчака. Теперь и у восточных ворот нет шума.

— Амулет целебный принесешь нам? — спросил Матарс, закованной рукой подтягивая цаги.

— Видит небо, нет! Если вы примете яд, спрятанный в амулете, и умрете до истязаний, я ничего не заработаю. Свидетель пророк, это несправедливо.

— А если улан возместит тебе убытки, даже вдвойне?

— О одноглазый! Клянусь Меккой, не могу! Один раз можно быть добрым. Во второй раз, дуракам на радость, лишат меня звания главного палача.

— Ты прав, такое звание не легко заслужить, — не моргнув глазом, проговорил Дато. — Ну, вижу, ты спешишь. Еще бы, в доме у тебя сын! Может, вырастет — муллой станет.

— О эфенди! Это будет очень хорошо: я буду отпускать души, он принимать. Что передать улану?

— Совет: пусть продаст щедрому Ваххаб-паше амулет, и… — Саакадзе, приподняв обе руки, заботливо откинул прядь со лба Автандила, — и повторит наши слова: обещанный нами серебряный кальян не успели преподнести, пусть не сердится… если судьба, золотой купим. Но смотри, это только улану Хозреву передай.

— На голову кладу я ваше желание. И ради сына на базаре шепну кому надо, что вы на своем коране клялись, будто и не помышляли стать изменниками. Жаль, что сейчас не звенят бубенцы, вовремя заглушили бы то сказанное, что и палача превращает в ягненка. — И он любовно погладил секиру, будто успокаивал старого друга.

Когда палач ушел, Ростом забеспокоился: не опасно ли упоминать имя Ваххаб-паши.

— Не опасно, — усмехнулся Георгий, — ибо палач не Хозрев-паша.

— И имеет, — добавил Димитрий, — полторы капли совести.

— И кувшин страха за сына, — заключил Дато. — Необходимо все использовать ради избавления от позора.

— Но какой молодец Ибрагим! — не сдержал смеха Дато. — Ловко выкрутился! Зачем чернить свое имя, когда есть случай обелить чужое.

— Хорошо, к этой новости халву приложил, клянусь триста шестьюдесятью святыми Георгиями, я бы без этого не понял. Видите, везде необходимо иметь друзей, они дороже богатства. — И Пануш обвел «барсов» потеплевшим взглядом.

Без устали Абу-Селим подстрекал Хозрев-пашу к решительным действиям. Слухи, как звон проклятых бубенцов, растекались по Токату: "Везир, сатыр-мы — катыр-мы! [21] Гурджи не виновны! Аллах, почему никого не пропускают к ним?! Может, не в доме ожидают ферман султана, а в подвале?"

Преисполненный ненависти Хозрев размышлял: "Видит шайтан, медлить опасно! Пусть аллах защитит меня от гнева султана. А когда я сделаю то, что сделаю, Фатима сумеет убедить Мурада в моей преданности ему. Она пристанет к падишаху, как ракушка к кораблю: «Награди верховного везира, он уничтожил изменников!»

Испуганно бродил по взбудораженному Токату Ибрагим, боясь заговорить с кем-либо. Но Моурав-"барс" повелел через палача повидать Ваххаб-пашу! И, уже пренебрегая опасностью, Ибрагим направился к дому паши, расположенному вблизи главного водоема.

К его удивлению, слуги легко пропустили купца, ибо паша любил амулеты и охотно покупал их. Он подыскивал коралловую звезду, предохраняющую от неразумных поступков.

Не успел Ибрагим развернуть цветистую шаль, где хранились амулеты, как со всего дома сбежались слуги и, перебивая друг друга, стали советовать паше, какой амулет взять. Паша добродушно оспаривал мнение слуг, но страсти разгорались все больше, ибо каждому слуге хотелось, чтобы паша купил лишь то, что выбрал он.

И, кажется, первый раз в жизни Ибрагим проклинал слуг за назойливость и осуждал пашу за простоту в обращении с ними, сожалея, что не имеет коралловой звезды.

А паша явно не желал обидеть преданных ему слуг и уже отобрал пять причудливых амулетов.

Ибрагим терзался: «Вот заплатит, и надо уходить. Бисмиллах, не при слугах же объяснять, зачем пришел!»

— О паша, добрый, как ангел жизни, щедрый, как Харун-ар-Рашид! Есть у меня один амулет, обладающий силой предвидения. Он похож на кальян…

Ваххаб-паша вздрогнул и, овладев собою, грозно сверкнул глазами:

— О купец, а ты похож на глупца! Почему сразу не показал? Или дерзнул вообразить, что я поскуплюсь на оплату?

— Пусть шайтан превратит меня в горсть пепла, если я такое думал.

Слуги с жадным любопытством навалились на Ибрагима:

— Покажи, кузум! Амулет покажи!

— Клянусь бородой пророка, купец, ты испытываешь мое терпение…

— Смени, о благородный паша, свой гнев на жалость. Продать амулет, когда открыто столько глаз, а заодно и ушей… Амулет силу утрачивает, если не только смотрят, но даже подслушивают.

— Клянусь Зульфикаром, сразу надо было сказать. Кто здесь — все уходите! И подальше укройтесь! А кто подслушает, облегчу вас — уши отрежу.

Вмиг комната опустела. И не потому, что слуги боялись — паша исполнит угрозу, а потому, что слишком любили его и им хотелось, чтобы он получил волшебный амулет.

Переждав, пока замолкнут шаги, Ибрагим подвинулся к паше, который весь уже был во власти тревоги, и зашептал:

— О сотканный из золотых нитей солнца паша…

— Укороти сказку! Что передал Моурав-паша?

— Бисмиллах, жизнь Моурав-гурджи и всех «барсов» висит на волоске злобствующей судьбы!

— Кто ты такой? Или ты… кем подослан?

Ибрагим начал рассказывать о друзьях Моурави в Стамбуле, о возникших у них подозрениях, о своей поездке в Токат и о страшных событиях, свидетелем и участником которых он, по предопределению аллаха, стал.

«Похоже на правду, — содрогнулся Ваххаб-паша. — Разве я был допущен на пир? И разве Хозрев не твердит, что, пока он не получит от султана ферман, не следует никому видеться с заподозренными в измене?»

И вдруг паша резко обернулся:

— Кто открыл тебе тайну?!

— Палач.

Паша невольно отшатнулся. Ужас отразился в его глазах.

Тут Ибрагим поведал о том, что он нашел средство не столько подкупить, хоть и это пришлось сделать, сколько запугать палача. И вот кровавый Мамед все ему рассказал, даже описал, какие жуткие истязания уготовлены ни в чем не повинным. Везир злоумыслил опозорить Моурав-гурджи и присвоить все его победы себе.

— Клянусь Меккой, это ему не удастся! Келиль-паша успеет предупредить Осман-пашу.

— О благородный, не успеет, ибо везир — хозяин Анатолии: в Самсуне его глаза, в Анкаре — руки, в Ускюдарэ — уши. И если даже Келиль-паша проскочил в Стамбул, то оттуда никто не появится. Не одну, наверно, а двадцать засад устроил на всем пути Хозрев-везир. Эйвах, он торопится.

— Видит аллах, я знаю, что надо делать!

Ибрагим, вздохнув, вынул из кармана амулет, завернутый в шелковый платок, и подал его паше:

— Пусть слуги не сомневаются в силе предвидения амулета и с этого часа никого не впускают в твой дом: ни пашей, ни прислужников, ни торговцев, ни водоносов, ни богачей, ни нищих. Обманчиво звенят колокольчики Токата. Хозрев-паша всех обрек на смерть, кто хочет помочь Моурав-гурджи.

Едва ушел Ибрагим, паша поспешно натянул оранжевые сапоги, положенные ему как паше янычарского войска, опоясался золотым шарфом, сунул за него два пистолета и пристегнул ятаган.

Дорога каждая минута. И вот он уже немилосердно стегает нагайкой своего аргамака, и тот словно летит, не касаясь земли, обидчиво встряхивая красною гривой.

Под сводом западных ворот гулко процокали копыта. Вот первая, вторая, третья линия шатров. Кругом сумрачные, настороженные янычары. Возле котлов усиленная стража.

На всем скаку спрыгнул с коня Ваххаб, бросив поводья оруженосцу. Он вбегает то в один парадный шатер, то в другой.

Паши важно курят кальяны. Лица их бесстрастны, на в сердцах — огонь. Они приверженцы Моурав-паши, с ним воевали в Сирии, с ним усмиряли Эрзурум, с ним хотят осадить Багдад.