На стороне царя - Городников Сергей (книга жизни TXT) 📗

С подбитым глазом, в разодранной рубахе и с одним серым рукавом на руке, который только и остался от сорванного в драке кафтана, Плосконос вылетел на четвереньки за дверной порог, там получил под зад несколько пинков, а пока поднимался на улицу, в него щедро летели кости и объедки. Оказавшись снаружи окна харчевни, он зло сплюнул на стекло розовой слюной, отёр ладонью разбитые в кровь губы и, отступая, налетел на белобрысого худого парня, который застыл с разинутым ртом.

– Что уставился? – хрипло рявкнул Плосконос и грубо оттолкнул парня в сторону.

Поддев носком сапога истерично лающую дворнягу, он направился прочь, дрожа от желания и намерения люто отомстить Удаче, на ходу сжимая?разжимая пальцы, сводимые непроизвольной судорогой от бешеной потребности вцепиться во вражье горло, чтобы разорвать его в одно мгновение.

9. Ночное убийство

Нехорошая выдалась ночь. Тревожная. То вдруг ясная, светлая, лунная, то вдруг густая темень накроет землю, мрачная и недобрая. Низкие облака хищными стаями плывут и плывут, спешат над Москвой; гонимые северным ветром, они будто высматривают на пути, где помочь преступлению и оставить по себе злую память. Предместья, слободы, бессчётные улицы обезлюдели, притихли, всё живое попряталось по неприступным домам за крепкими частоколами заборов. Даже псы не смеют подать голос без крайней в том нужды.

Казалось, только разбойники могут решаться в такое время появиться на улицах Зарядья. Тихо вошедшая в небольшую спальню и постоявшая в ней девушка замерла, когда заметила мелькнувшую от забора через подворье тень, на которую не залаяли собаки. Она хотела скорее уйти из гостевой спаленки с уже неделю заправленной кроватью Удачи и не могла. Тело горело от неизъяснимого и невыносимого волнения, которое, как чарами, напустила на неё ночь и привлекла сюда непонятно зачем. Стоило прорехе в скоро плывущих тучах пропустить яркий лунный свет, как снаружи стали видны две ладони, которые показались снизу и ухватились за откос за окном. Дарья на непослушных вдруг ногах отступила, прижалась спиной к стене возле двери, но не издала ни звука. Ловкий мужчина подтянулся, толкнул и открыл створку окна. Потом со слабым шорохом перевалился через подоконник и гибко, точно змеёй, скользнул внутрь помещения и бесшумно встал. Он потянулся было за пистолетом и длинной шпагой, которые висели на гвоздях над кроватью, намереваясь забрать их, и неожиданно увидел девушку. Он как будто не поверил глазам. После секундного колебания, на цыпочках, словно кошка, неслышно приблизился, недоверчиво глянул в тёмные, широко раскрытые и лихорадочно блестящие очи.

– Ты чего? – спросил он очень тихо, пьяно пошатнулся и опёрся рукой о стену над её плечом.

Как в бреду не слыша вопроса и не видя его, Дарья прошептала одними губами:

– Не могу забыть ту ночь. Тебя могли тогда убить... За меня.

Он предупреждающе вскинул руку, прижал указательный палец к губам. Осторожно ступил к двери, сразу резко толкнул её, опрокинув снаружи на пол что?то неуклюжее. Тут же глянул в щель за косяк. Секретарь Нащокина, он же домашний учитель детей, на четвереньках скоро побежал прочь, жалобно замяукав:

– М?мяу! М?мяу!

Удача прикрыл дверь и вернулся к девушке.

– Поцелуй меня, – прошептала она.

Он прислушался к тишине в доме, затем хотел обнять её под плечами, но она непонятным образом выскользнула от него и шмыгнула за дверь, с шуршанием сарафана быстро удалилась. Постояв и растерянно тронув затылок, он махнул рукой, отказываясь ломать голову над странностями девятнадцатилетних девиц. Бесшумно вернулся к кровати, снял пистолет и шпагу в ножнах. Однако под влиянием растревоженных мыслей о девушке, которые устроили хоровод, вцепились в него как раки клещами, он вынуждено приостановился у окна, положил то, что забрал, на подоконник. Опершись о подоконник обеими руками, наморщил лоб и уставился во двор, словно всадник на распутье, читающий на придорожной глыбе, что же его ждёт на каждом из путей развилки.

– Муж? – наконец вымолвил он под нос вопрос, обращённый к самому себе, и в ответ тихонько рассмеялся. Потом кивнул своему бледному и расплывчатому отражению в стекле окна, предположительно соглашаясь примерить к себе новую обязанность, и продолжил забавный разговор наедине с собой: – Стану отцом семейства. Возможно рогоносцем. – Он пальцами над затылком изобразил рога и на этот раз засмеялся своему нечёткому, как в дыму гадалки, отражению беззвучно, слегка вздрагивая всем телом. – Повеситься можно...

Тряхнув головой, разгоняя такие виды на будущее, он перекинул ногу за подоконник и сел на него. Прицепив ножны к поясу, просунув за пояс украшенный серебряным драконом пистолет, перенёс и другую ногу наружу.

– Но, кажется, чёрт возьми, она в меня влюбилась, – пробормотал он вполне серьёзно и без особой радости из?за непривычного чувства ответственности за последствия своих поступков.

Едва он спрыгнул вниз, в комнатку просунулась, заглянула няня Дарьи. Она поспешила к открытому окну и заметила, как он тенью, в сопровождении широкогрудых сторожевых псов очутился у забора. Собаки помахивали хвостами, дружелюбно наблюдали, как он залез на забор, гуляющим ночным котом мягко спустился по ту сторону. Убедившись в этом, няня тем не менее плотно закрыла окно и заперла створку на щеколду.

Улица была пустынной, и он постоял, решая, куда пойти теперь. К приятелю купцу, у которого жил последнюю неделю, с этими новыми впечатлениями о девушке возвращаться не хотелось. Потянуло за город, к природе. Он туда и направился, мало заботясь об опасностях хождения по мрачным и безлюдным улицам наступающим воровским часом. Лишь поправил ножны и пояс, чтобы при необходимости легко было выхватить длинную шпагу.

Даже собаки не брехали на одинокого прохожего в столь позднее время, ругнут недовольно и затихнут. Улица будто вымерла, лишь в удалении послышался редкий стук колотушки дозорного сторожа. Прохожий заторопился, стал часто оступаться, испуганно отшатываясь от угловых заборов. Ему казалось, вот?вот обнаружатся подстерегающие запоздалых гуляк безжалостные грабители. А тучи словно сговорились с разбойниками – то открывали улицы и переулки серебряному сиянию бледной луны, высвечивая для скрывающихся в засаде появление заполуночного пешехода, то застилали их густой, почти осязаемой теменью, будто готовой охотно заглушить отчаянный крик несчастной жертвы. Как только светлело, и верным спутником оживала его собственная тень, а безлюдье убеждало в беспочвенности страха, прохожий мысленно старался подшучивать над своим разыгравшимся воображением. Но прореха в тучах проносилась дальше, темень обступала со всех сторон, жадно пожирала его косую тень, и страхи, тут как тут, обступали отовсюду, помогали вспомнить мрачные рассказы и случаи кровавых разбойных нападений, дёргали его взор к подозрительным уплотнениям тьмы и пугали малейшим подозрительным звуком.

Ему было страшно до замирания сердца. Но если бы пришлось снова отправиться в этот путь, он бы повторил его опять, и единственно из?за душевных терзаний, мучительных размышлений, что мог оказаться виновником смертельной опасности для товарища и должен был возможно скорее предупредить его об этом. Он завернул в переулок, поспешно направляясь к Кожевенной слободе, и усмирил дрожь и тревогу надеждой, что осталось совсем немного и вскоре он окажется за надёжным забором.

Обострённым страхами и ночью слухом он уловил, что позади кто?то споткнулся и невнятно ругнулся. Ему то ли послышалось, то ли почудилось, будто на ругнувшегося шикнули. Разлив бледного света как раз заскользил навстречу, большим пятном осветил его и покинул. Он обернулся и увидел на мгновения высвеченный тем же пятном закоулок и три выходящих из него тёмных облика подозрительных мужчин. Облики, казалось, двигались за ним, и он ускорил шаг. Сзади, как преследователи, тоже ускорили шаги. Он не выдержал мучений неизвестностью и побежал. Однако и те побежали и постепенно нагоняли, так как были сильнее и выносливее. И он, и они бежали молча: они не хотели шума, хотя и не боялись этого, а он знал, что кричать бесполезно, только поможешь им догонять на крик. Единственным его союзником и другом стала кромешная тьма. Он доверился ей, метнулся к забору, в котором различил черноту узкого переулка, спрятался за углом и прикрыл рот ладонью, чтобы заглушить предательски частое дыхание.