Последний часовой - Елисеева Ольга Игоревна (читать книги бесплатно txt) 📗
Теперь Лиза шла по дорожке и с негодованием рассуждала о бредовых идеях Софи. В такое время! Раскрыт заговор. Сотни людей, в том числе родня, замешаны. Надо молиться и ждать. А полонофильские выходки кузины только скомпрометируют Киселева. Ему и так нелегко оправдаться: во 2-й армии заговорщиков больше, чем невиновных. Софи же бравирует расположением к мятежникам. Они обещали свободу Польше!
«Что я здесь делаю?» – спросила себя графиня. Она приехала погостить и разделить тревоги за мужей. Михаила тоже вызвали в Петербург. Ей казалось, что именно у Софи следует искать поддержки. Вторая из сестер Потоцких – Ольга, в замужестве Нарышкина, – к своему супругу была решительно равнодушна и заглядывалась на чужих.
Вчера у Лизы была возможность в этом убедиться. Она гуляла с дочкой по саду. Пятилетняя Александрина бегала между клумбами, деревьями, кустами… и как-то забегалась. Мать пошла ее искать. Миновала несколько беседок, руину «Слеза», где три мраморные колонны были надломлены бурей над источником. Дальше шпалерами выстриженный лавр укрывал от нее маленький лабиринт, в сердце которого разговаривали. Не имея привычки подслушивать, графиня повернула назад, и в это время до нее долетели слова, произнесенные слишком громко.
– Я умоляю тебя! Ты видишь, я стою перед тобой на коленях! Верни мне Поля!
Лиза узнала голос Софи. И другой, отвечавший ей насмешливо, точно отказываясь принимать сказанное всерьез.
– Возьми, я не держу. Только мудрено отогнать кобеля от сучки, когда лапка поднята.
Это была Ольга. С ее неуместной грубостью в ответ на горе сестры. Лиза знала о семейном треугольнике. Павел Дмитриевич женился на старшей, и они, кажется, ладили. Родился сын. Но после смерти старой графини к Киселевым переехала золовка… Обычная история. Муж и сестра.
– Я всегда донашивала за тобой платья! – между тем потешалась Ольга. – Он уж не раз говорил, что больше никогда, никогда, никогда… А потом приходил и умолял, и плакал. В толк не возьму, что с тобой не так?
Нарышкина пыталась задеть сестру, но та не отвечала на оскорбления. Кто бы мог подумать! А ведь Лиза считала Софи такой же легкомысленной, как Ольгу. В ее глазах сестры стоили друг друга. Неужели она продолжает любить Поля?
– Теперь, когда вы потеряли ребенка, что вас соединяет? – Казалось, Нарышкина отстаивала право забрать у сестры бездетного мужа. – Поль сам говорил мне, что ты преследуешь его домогательствами.
– Он связан со мной святейшими клятвами. Я его жена. Он не может так просто отвернуться от меня.
В ответ послышался сухой смешок.
– Тебе ничего не напоминают твои стенанья:
Не дав сестре опомниться, Ольга продолжала:
– Говорят, это ты нашептала Пушкину нашу семейную легенду о неженке Потоцкой, погубленной ревнивой одалиской в татарском гареме? Так зачем ломать комедию? Могла бы заложить страничку в книжке. Я бы поняла.
Софи молчала.
– Хочешь меня отравить или зарезать? Учти, «кинжалом я владею, я близ Кавказа рождена!» Дорогая Зарема, черкесский булат – не то оружие, которым стоит сражаться за Поля.
Тон Ольги был непереносимо менторским.
– Лучше научись делать то, что ему нравится. А что ему нравится, спроси у меня.
На этой реплике графине захотелось своими руками придушить Нарышкину, и во избежание зла она поспешила отойти от кустов. Какая наглость! И в такой манере Ольга рассуждает о чужих мужьях? Не в последнюю очередь о Михаиле. Ноги у Лизы подкосились, она присела на разогретый солнцем мрамор у руины «Слеза» и подставила ладонь холодной струе.
Дело не в том, чего хочет Ольга, а в том, чего хочет Михаил. Попытка вернуть самообладание не удалась. Как там про сучку? «Когда лапка поднята…» У госпожи Нарышкиной лапка поднята всегда. И хвостик тоже. Молодая женщина не хотела признаваться, но ее душила ревность. Сестры Потоцкие – вакханки ослепительной красоты. А она? Она только умеет нравиться. Стоит Нарышкиной пожелать, стоит только протянуть руку…
Подобные вещи лучше скрывать от мужей. Но вот беда, Лиза была абсолютно бесхитростна и не умела таить тревоги. В первый же вечер после возвращения Воронцова из столицы она обрушила на него каскад новостей от Польши до дележа Поля между сестрами.
– Ты полагаешь, я не знаю цену Ольги?
Они лежали рядом в новой спальне, обставленной мебелью из грушевого дерева, и вдыхали аромат свежей штукатурки. Дом еще пах стружками, паркетной доской, масляными красками потолочных плафонов.
Левой рукой граф обнимал жену. Ее голова покоилась у него на плече, и Михаил чуть высокомерно посматривал на свое сокровище сверху вниз. Он не стал рассказывать, что имел опыт общения с госпожой Нарышкиной, когда полтора года назад сильно поссорился с Лизой. И что Ольга тогда ничего не получила. Подобная история, вместо того чтобы успокоить, могла только встревожить жену. Да и по характеру Воронцов, в отличие от супруги, был скрытен. Ему нелегко давались откровения.
Вместо этого он сказал:
– Софи думает не о том. Павлу теперь трудно будет оправдаться перед государем. Его всякую минуту могут взять под стражу.
Лиза ахнула.
– Я думаю, все обойдется. – Михаил потрепал жену по затылку. Он воздержался от того, чтобы пересказывать ей последний разговор с Киселевым.
– Как же вы объясните в Петербурге свое молчание насчет тайного общества? – Воронцов посетил начальника штаба в Тульчине перед отъездом в столицу. – Вспомните, что я говорил вам прошлой осенью.
– Стану все отрицать. – Павел Дмитриевич был подавлен. На него навалились горы несчастий, среди которых семейные – не самые страшные.
– Это неразумно. Говорите, будто знали то же, что знали все.
– Вряд ли поможет. – Генерал-майор глубоко вздохнул. – Мне страшно подумать, что будет с Софи в случае моего ареста. Я принял твердое решение, если все обойдется, вернуться к ней. Не видеть больше Ольгу. Никогда.
Воронцову странно было слышать, что в такую минуту Павел больше думал о своем семейном адюльтере, чем о спасении жизни, и он сказал это другу. Тот невесело рассмеялся.
– Не дай вам Бог пережить нечто подобное. Посмотрите на меня, Михаил, я взрослый человек, не тряпка. Я на семнадцать лет старше жены и на восемнадцать Ольги. – Имя возлюбленной далось ему с трудом. – Сначала это был маленький флирт. От скуки. Кто бы мог подумать, во что он превратится! Полное отсутствие собственной воли. Затмение.
Воронцов едва заметно пожал плечами. Он не понимал и не принимал подобной зависимости от женщины. Любил жену. Даже очень. Но ясный разум, твердая воля всегда должны оставаться в кулаке.
– Возьмите себя в руки, Поль, – посоветовал Михаил Семенович. – Вам ехать к государю, а вы запутались в двух баб… дамах. Что за мальчишество?
Лицо Киселева скривила страдальческая улыбка.
– Остерегайтесь ее, друг мой. Ведь когда меня не будет под рукой, она займется вами.
У жертвы всегда рыльце в пушку. Нет чистых до конца перед собственной совестью. Чем беспокойнее душа тем старательнее она кутается белыми одеждами.
Но разве легче от этого палачу? Вернее, тому, кто не хотел им стать?
Никс ворочался на походной кровати, подгребая под себя кожаный матрас, набитый сеном. То натягивал на голову шинель, то сбивал ее в ком ногами. Даже запах свежей травы, всегда действовавший успокаивающе, теперь бил в ноздри и будоражил нервы.
