Псы господни - Sabatini Rafael (читать хорошую книгу .txt) 📗
А что еще следовало ожидать? Испания выслала в море флот, одолеть который было не под силу земному воинству, к тому же он был надежно защищен и от силы ада. Испания стала во славу Господа карающей рукой, которой он должен был утвердить свое дело. Невероятно, непостижимо было то, что с самого начала кампании на стороне еретиков действовали какие-то противоборствующие силы. Он припомнил, как с момента выхода флота из Тагуса противные ветры сеяли смятение, мешали успешному плаванию. В Ла-Манше ветер почти все время благоприятствовал более легким кораблям еретиков, помогал собакам дьявола грабить и разорять испанцев. И даже когда они отказались от надежды высадиться в Англии и уцелевшие корабли Армады вынуждены были огибать варварский остров с севера и молили Небо лишь о том, чтоб благополучно вернуться домой, эти силы по-прежнему проявляли свою непостижимую враждебность.
До самого Оркни англичане шли за ними по пятам. В тумане исчезли десять галеонов. Шестьдесят кораблей, включая и его «Идею», где он был капитаном, держались возле флагмана и все же прорвались на север. Но пища у них была на исходе, вода в бочках протухла, на кораблях начался мор. Суровая необходимость вынудила их искать пристанища у берегов Ирландии, где половина галеонов погибла при кораблекрушении. Как-то в шторм корабль дона Педро отнесло в сторону от Армады: команда, ослабевшая от голода и болезней, не могла с ним управиться. Чудом они добрались до Киллибега, где дон Педро пополнил запасы воды и продовольствия. Он поднял на ноги своих обессилевших моряков лишь для того, чтобы они утонули у берегов Корнуолла, а он сам и на сей раз выжил, чтобы умереть еще более мучительной смертью. Может быть, на них лежало проклятие, раз дара жизни из рук Всевышнего следовало бояться больше всего?
О судьбе других кораблей, сопровождавших флагман, дон Педро ничего не знал. Но, судя по собственной судьбе, когда его галеон оказался в одиночестве, навряд ли другим кораблям Армады суждено вернуться в Испанию, а если они и вернутся, то привезут на родную землю мертвецов.
Дон Педро, совершенно подавленный приключившейся с ним трагедией, размышлял о том, что пути Господни неисповедимы. По правде говоря, одно объяснение всему случившемуся было. Выход в море Армады замышлялся как «суд Божий» в старом смысле: обращение к Богу, чтобы он рассудил старую веру и новую реформированную религию; рассудил Папу и Лютера, Кальвина и прочих ересиархов. Так, стало быть, это и есть ответ Божий, данный посредством ветров и волн, ему повинующихся?
Дон Педро вздрогнул, когда эта мысль пришла ему в голову: так она была опасна, так близка к ереси. Он отбросил ее и вернулся к размышлениям о настоящем и будущем.
Солнце пробивалось сквозь тучи и стирало с неба последние следы вчерашней бури. Дон Педро, превозмогая боль, поднялся и в меру своих слабых сил отжал камзол. Он был высок, прекрасно сложен, на вид ему было чуть больше тридцати. Его платье, даже в столь плачевном состоянии, сохраняло элегантность. По нему можно было с первого взгляда определить его национальность. Дон Педро был во всем черном, как и подобало испанскому гранду, принадлежавшему к третьему, мирскому ордену доминиканцев. Черный бархатный камзол, зауженный в талии, почти как у женщины, был расшит причудливым золотым узором. Сейчас, мокрый от морской воды, он гляделся почти как панцирь с золотой насечкой. С черного кожаного пояса, тисненного золотом, свисал справа тяжелый кинжал. Слегка помятые чулки были из черного шелка. Голенища сапог из мягчайшей кордовской кожи спустились — одно до колена, другое до самой щиколотки. Дон Педро сел на песок, поочередно стянул сапоги, вылил из них воду и натянул снова. Потом он снял с шеи кружевной датский воротник, прежде тугой, накрахмаленный, а теперь висевший тряпкой, отжал его, рассмотрел и с отвращением отбросил в сторону.
Пристально оглядев при ярком солнечном свете окрестности, дон Педро с ужасом понял, что из себя представляют темные предметы, усеявшие узкую полоску прибрежного песка. Когда он впервые бросил на них рассеянный взгляд в тусклый рассветный час, он принял их за камни или груды водорослей.
Еле волоча ноги, он подошел к ближайшему из них, помедлил, наклонился и узнал Хуртадо, одного из офицеров злополучного галеона, отважного стойкого парня, со смехом сносившего все невзгоды и опасности. Больше ему не смеяться. Тяжелый вздох дона Педро прозвучал как реквием по покойному, и он двинулся дальше. Через несколько шагов он наткнулся на мертвеца, вцепившегося в обломок реи, на котором его носило по морю. Потом он обнаружил еще семь трупов — одни лежали, вытянувшись на песке, другие — сжавшись в комок, там, куда их выбросило море. Трупы, обломки дерева, ящик, кое-что из оснастки — вот и все, что осталось от величественного галеона «Идея».
С грустью, всегда сопутствующей смерти, смотрел дон Педро на своих мертвых товарищей. Он даже прочел заупокойную молитву. Но на его тонком лице цвета слоновой кости, чью нежную матовую бледность оттеняли небольшие черные усы и острая бородка, не отразилось и тени сожаления за их судьбу. Дон Педро обладал трезвым холодным умом, способным оценить реальность и подавить эмоции. Этим людям повезло больше, чем ему. Они приняли смерть однажды, а ему еще предстояло, как он полагал, встретить несравненно более жестокую смерть в чужом враждебном краю.
Это было вполне разумное заключение, а вовсе не паника. Ему была знакома жгучая ненависть англичан к Испании и испанцам. Он наблюдал ее вспышки за те два года, что прожил при дворе королевы Елизаветы в составе посольства; его кузен Мендоса, испанский посол, был вынужден покинуть Англию, когда Трогмортон разоблачил его связь со сторонниками королевы Шотландии в заговоре против Елизаветы. Если ненависть жила в англичанах тогда, каков же должен быть ее накал сейчас, после стольких лет страха перед Испанией, достигшего апогея, когда в эту Богом забытую страну пришла Непобедимая Армада? Он знал, какие чувства возбуждал в нем еретик, знал, как поступил бы с еретиком у себя на родине. На то он и был членом третьего мирского ордена доминиканцев. Дон Педро по себе судил о том, как отнесутся к нему еретики, какая судьба ему уготована.
