Карфаген смеется - Муркок Майкл Джон (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
— Ну ладно. Вдобавок я хотел спросить: можете ли вы на правах старого друга узнать, что она думает по этому поводу. Что скажете? — Не дав мне времени на ответ, он серьезно продолжил: — Поймите, я знаю, у нее есть нечто — не важно, что именно — то, что нужно великой актрисе. Я больше не хочу, чтобы она проходила кинопробы. Я собираюсь все упростить. Она сделает карьеру в кино, несмотря ни на что. — Он посмотрел туда, где привязанный гидроплан, какой–то претендент на приз Шнейдера [349], бился о деревянную обшивку пирса. — Поймите, — пробормотал Хевер, — мне кажется, что она — самая чудесная малышка на свете.
— Сделаю все, что смогу, старина.
Хевер был мне благодарен. Он нахмурился, пытаясь успокоиться.
— Как думаете, следует ли нам привлекать внимание прессы к автомобилю? Можем ли мы сообщить газетчикам, что успешно провели первое испытание? Уже ходят слухи. Несколько журналистов побывали сегодня в моем офисе. Кажется, из «Лос–Анджелес таймс». Один из них ваш знакомый. Как же его звали? Какая–то ирландская фамилия?
— Каллахан?
— Кажется, так.
— А другой случайно был не Бродманн?
— Нет, не помню. Я решил, что он тоже ирландец.
Я отвернулся от Хевера. Я стал чрезмерно подозрительным. Во мне шевелились смутные сомнения, но я постарался овладеть собой.
— Что ж, пусть с этим разбирается ваша служба по связям с общественностью. Они специалисты. Я дам им инструкции, когда вернусь.
Он пожал мне руку, затем, тяжело дыша, отправился на поиски такси. Я поехал обратно в Венецию.
Хевер был милым, добродушным человеком. Он никогда не причинил бы вреда миссис Корнелиус. И все же я расстроился, когда он заявил о своих намерениях. Я чувствовал отвращение к самому себе — не следовало поддаваться ревности. Возможно, я боялся, что миссис Корнелиус покинет меня навсегда. Я решил, что не стану беспокоиться по этому поводу, — просто предложу им обоим свою помощь и, если миссис Корнелиус примет предложение Хевера, свое благословение. Когда я встретился с ней на следующее утро, то сделал все, как меня просил Хевер. Она шла со мной на аэродром, чтобы отвезти мой автомобиль в новый дом на бульвар Кахуэнга. Я пытался сохранить прекрасное настроение, предвкушая полет и последующую встречу с Эсме. Нельзя было отрицать: я все еще мечтал о миссис Корнелиус. Возможно, я надеялся, что она когда–нибудь исполнит мою мечту. Но желания никак не влияли на мое поведение. Вернувшись в свой маленький дом в Сан–Хуане, я позвонил в детективное агентство, которому поручил наблюдение за предполагаемыми врагами. Мне ответила женщина. Она попросила перезвонить утром. Я сделал глупость — слишком долго откладывал этот звонок. На следующий день времени уже не было. Я утешал себя. В конце концов, в мире очень много ирландцев по фамилии Каллахан, а интервью я давал почти постоянно.
На следующее утро, забросив небольшой чемодан на заднее сиденье, я проехал по пустынным улицам. Телефонные столбы и провода чернели в бледном утреннем свете Лос–Анджелеса. Я поднялся по Санта–Монике, между массивными земляными валами, уже заросшими травой, и достиг отеля «Беверли–Хиллз». Я собирался встретиться с миссис Корнелиус, а потом с ней вместе поехать на Бербанк–флитплац. Она вышла из отеля, едва я остановил машину. Миссис Корнелиус была очаровательна как никогда — в розовом шелковом платье, украшенном двумя длинными нитями жемчуга, в светло–синей шляпке–клош и роскошных туфлях. Она была свежа, чиста и восхитительна. Теперь ей открыли кредит во всех модных магазинах. Я сказал, что она хорошо вложила деньги. Миссис Корнелиус засмеялась и чмокнула меня в щеку.
— Они, черт ’обери, так м’ня здесь любят, Иван! Леди Хэв, а? — воскликнула она. — Леди Хам, точнее. Какая штука! Никада не была та’ой х’рошей клиенткой. Нишо пообного. Х’рошие деньки, эт верно! — Сев в машину, миссис Корнелиус радостно рассмеялась и шутливо ткнула меня под ребра. — Я сделала тьбе одолжение. В этот раз оставила черт’в завтрак на тарелке! Какая жертва!
— Вы никогда не чувствовали…
— Забудь, Иван. — Она стала серьезной и решительно вздернула подбородок. Моя верная подруга смотрела прямо вперед, как всегда, когда ею овладевало какое–то сильное чувство. — Этот лосось был моей глупой ошибкой. Кроме то’о, тьбе надо и за собой ’олучше следить, Ты и я, да? Малькие птички. — Потом она смягчилась и снова засмеялась. Она коснулась моих коленей и быстро, почти по–дружески, сжала интимные места. — Не дай сво’му мелкому жидовскому дружку втянуть тьбя в неприятности.
Она знала о моей беде, о моем несчастном обрезании; подобные шутки она отпускала и прежде. Ее заботливость растрогала меня почти до слез. Я пообещал, что постараюсь.
Мы мчались по тихим каньонам, тянувшимся по другую сторону холмов. По обе стороны от нас вздымались ровные склоны. На вершинах стояли новые здания, дома небогатых знаменитостей, окруженные молодыми кустарниками и деревьями. Эти люди шли по стопам звезд. Теперь некоторые из великих правителей отправились дальше. Появилась мода на пляжные домики в Санта–Монике и Пасифик Пэлисэйдз. Дороги постоянно улучшались благодаря иммигрантам из других государств, сотни которых ежедневно заполоняли Лос–Анджелес. Здесь была работа для таких пришельцев из Айовы, хотя, по–моему, многих привлекала прежде всего перспектива пожить в одном городе с Фэрбенксом, Чаплином и Свэнсон.
Быстро спустившись в долину, мы окунулись в нереальный полумир. Фермы и сады исчезли, появились таблички с обозначениями домов и улиц, которые еще предстояло построить. Агенты по продаже недвижимости ждали клиентов. (Осенние стада мчатся на запад. Если приложить ухо к земле, можно услышать далекий стук копыт.) Сонные фруктовые плантации долины Сан–Фернандо исчезали. Ровные деревянные домики строились в тени усыпанных снегом гор Сьерры. Старинные названия были испанскими. Новые, английские, воплощали мечту об англо–саксонских деревушках, о крытых соломой уютных хижинах. По всей Америке люди наконец вспоминали о своих истинных корнях.
Наконец мы увидели впереди жесткую траву летного поля. Здесь стоял один ангар, увешанный старыми плакатами с рекламами странствующих театров. Я увидел непрезентабельный ветроуказатель, забор, ворота с большой красной надписью: «Не входите, если не летите». На поле стоял один биплан «DН‑4»; высокий худощавый пилот, прислонившись к фюзеляжу, курил сигарету и чистил летные очки, протирая их о брюки. Рой Белгрэйд был ветераном Летного корпуса, но он и теперь казался слишком юным для авиатора. Он зевнул, увидев меня, и щелкнул каблуками, окинув заинтересованным взглядом миссис Корнелиус, потом открыл ворота. Почти все в Голливуде называли Роя Белгрэйда самым лучшим пилотом. Тогда все еще считали полеты слишком рискованными и предпочитали вместо одного дня в воздухе проводить по трое суток в поезде. Я рассчитывал приземлиться на поле возле Нью–Джерси и потом, отыскав автобус или такси, добраться до города.
Рой Белгрэйд мельком заглянул в блокнот, который достал с заднего сиденья самолета.
— Вы полковник Палленберг, сэр? Добро пожаловать на борт компании «От берега до берега». Это я.
Он усмехнулся. Мы обменялись рукопожатием. Белгрэйд поклонился, когда я представил его миссис Корнелиус. Осмотрев пилота с близкого расстояния, я понял, что он выглядел как раз на свой возраст. Я прошел под большими тяжелыми крыльями «DН‑4» и заглянул через стекло в переднюю пассажирскую кабину. Владелец самолета попытался сделать ее удобной. Там были стойка с термосом, небольшая корзина с едой, несколько журналов. Все выглядело почти трогательно — как будто отделкой занимался ребенок. Вдобавок я заметил мягкие подлокотники и кожаную обивку.
— Все, кроме мамочкиной стряпни, — иронично заметил Рой. — Вы раньше летали, сэр?
Я кивнул. Миссис Корнелиус подошла, чтобы обнять меня. Она побаивалась самолетов. Она однажды летала, но чувствовала себя при этом очень плохо.
— Надеюсь, ты знашь, шо делашь, Иван.
