Олимпия Клевская - Дюма Александр (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗

— А вот и нет, здесь вы заблуждаетесь. Когда Олимпия дома, ее стерегут; там, у нее, я наткнусь на господина де Майи.

— Но можно же встретить ее на улице или, к примеру, как меня, в Тюильри?

— Встретить ее так было бы случайностью.

— Вот еще! А городская почта, на что ее изобрели? Баньер покачал головой.

— Ах! Для бывшего комедианта вы, дорогой аббат…

— Ну, что? Какую еще глупость я сказал?

— Если я пошлю Олимпии письмо и попрошу ее прийти ко мне куда бы то ни было, у меня будут две неблагоприятные возможности против одной хорошей.

— Это какие же, интересно?

— Во-первых, письмо могут перехватить; есть множество людей, заинтересованных в том, чтобы услужить графу де Майи, господину богатому и могущественному. Если письмо будет перехвачено, Олимпия его не получит. Это первая неблагоприятная возможность.

— Так и быть, одна есть.

— Вы ее не отрицаете?

— Нет. Посмотрим, какова вторая.

— Вторая состоит в том, что Олимпия, видевшая меня в Шарантоне в обличье помешанного, посчитает меня все еще сумасшедшим, еще более сумасшедшим, чем я был в Тюильри или в моей камере. И тогда, вы же понимаете, если она спаслась бегством, испугавшись меня, когда я сидел за решеткой, в накрепко запертой камере, она еще не так сбежит, если узнает, что я вырвался на волю и теперь свободен от решеток, замков и стражников.

— Ах! И верно…

— И тогда она не только не придет на свидание, но еще и, милосердно заботясь о моем здоровье, поступит не хуже и не лучше, чем господин де Пекиньи: устроит, чтобы меня препроводили в лечебницу, и уж тут аббату де Шанмеле не избежать угрызений совести: его честное сердце вечно станет напоминать ему о его жестокости, что стала причиной смерти бедняги Баньера.

— Гм-гм! Тут есть доля истины, — промолвил аббат.

— Так вы согласны, наконец? Какое счастье!

— Согласен, что вам нужно увидеться с мадемуазель де Клев; но насчет возвращения в театр — нет, не согласен.

— Мне необходимо как одно, так и другое, мой милый аббат. Вы же прекрасно знаете, что такое театр, недаром вы десять лет играли на подмостках.

— Увы!

— Так вот, в театре все то, что трудно в других местах, становится легким. Там, вы же понимаете, я смогу встречаться с ней, ни у кого не возбуждая ревности, а если б кто-то и заревновал, он все равно не сможет помешать мне видеть ее, говорить с ней, входить в ее гримерную, закрывая за собой дверь, убеждать ее, что я не помешан, а если и сходил с ума, то лишь от горя, что больше ее не увижу.

— И когда вы ее в этом убедите, что потом?

— Когда она это поймет, настанет черед моей мести.

— Так вы собираетесь мстить Олимпии?

— У меня нет иной цели! — вскричал Баньер.

И глаза его загорелись от какой-то тайной мысли, обжигающей его душу.

— Ну вот, только этого не хватало! — воскликнул аббат, возмущенный последней фразой собеседника. — Он замышляет преступление, да еще и меня зовет на помощь!

— Вовсе нет, господин де Шанмеле! Я не намерен совершать никаких преступлений, вы преувеличиваете.

— Но вы же сказали, что хотите отомстить за себя?

— Да, но по-христиански.

— Христианского отмщения не бывает.

— Аббат!

— Священные тексты осуждают это чувство.

— Аббат, в ваших познаниях есть пробел; вот послушайте, каким образом я собираюсь мстить…

— Ни один способ мести не позволителен.

— Мне не позволено заставить Олимпию раскаяться, доказав ей, что она была менее великодушна, чем я?

— А, это дело другое!

— А-а! Сами видите, аббат.

— Но когда вы ей докажете, что были более великодушны, она вас простит?

— Может быть.

— И тогда вы помиритесь?

— Надеюсь.

— Очень мило. И я, пастырь, стану пособником такого греха как сластолюбие? Вот уж будет премило!

— Увы! Мы вряд ли помиримся, господин аббат, но, по крайней мере, она увидит, что я не умалишенный, она убедится, что я никогда ее не обманывал, поймет, что ее гордыня была ей плохой советчицей и она напрасно отвергла мою пламенную любовь.

— Если она все это признает, вы помиритесь. Нет, так нельзя!

— Ах! Мой бедный друг! О, мой дорогой аббат, смилуйтесь! Бога ради, будьте посланцем небесной доброты, а не гнева Господня!

— Льстец!

— Вы любите меня, я это вижу.

— А я это признаю.

— У вас золотое сердце.

— Я бы предпочел иметь алмазное.

— Дороже оно бы не стало.

— Зато стало бы тверже.

— Значит, вы согласны?

— С одним условием.

— Каким?

— Вы начнете с того, что предложите ей соединиться узами христианского брака.

— Я ничего бы так не желал, дорогой аббат.

— Вы обещаете мне это?

— Я вам клянусь и даже обещаю еще кое-что.

— А именно?

— Что, если Олимпия согласится на этот брак…

— Ну?

— … где бы мы ни были, венчать нас будете вы.

Лицо Шанмеле просияло. Он еще ни разу никого не венчал.

— Заручившись таким обещанием, — сказал он, — я согласен сделать все что хотите.

— О! — воскликнул Баньер. — Позвольте мне вас обнять!

— Давайте… только постарайтесь не столкнуть меня в воду.

Они сами не заметили, как подошли вплотную к берегу реки.

— Ангел, мой добрый ангел! — твердил Баньер.

— Господа, — с досадой сказал рыболов, — вы не могли бы пойти обниматься в другое место?

— Мой друг, — сказал Шанмеле, — вы же видите, мы очень мешаем этому славному человеку.

— Да уж, — отозвался рыбак.

Нет другого такого грубияна, как тот, кто сидит с удочкой и вот уже целый час не имеет ни единого повода вытащить ее из воды.

Но Баньер был слишком весел, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

— Итак, — заявил он, — мы договорились: вы мне окажете услугу, дорогой господин де Шанмеле.

— Да, из человеколюбивых побуждений.

— Вы попросите для меня у господина де Пекиньи приказ о дебюте.

— Да.

— И вы его получите.

— Черт возьми! Как вы скоры!

— Но вы же его добьетесь?

— Не ручаюсь.

— Почему?

— Потому что, сказать по правде, герцог де Пекиньи не может так распорядиться, не зная вас.

— Так приведите меня к нему.

— Несчастный! Вы забываете, что он вас видел в Шарантоне.

— Позвольте! У меня была трехнедельная борода и весьма взлохмаченные волосы; к тому же он и видел меня всего одно мгновение.

— Этого хватит: у вас запоминающееся лицо.

— Тогда я к нему не пойду; вы лучше справитесь один.

— А если ему известно ваше имя?

— Где бы он мог его узнать?

— В Шарантоне.

— Вы прекрасно знаете, что в Шарантоне имен нет, там одни номера, только и всего.

— Однако господин де Пекиньи другим не чета, и, возможно, что начальник…

— В таком случае не называйте моего имени.

— Стало быть, мне придется лгать?

— Вы солжете лишь во имя человеколюбия.

— Я лгать вообще не желаю. Итак, примите к сведению: если меня начнут расспрашивать, для кого этот приказ…

— Что ж! Скажите, что это для человека, который любит вас больше всех на свете, да и вы сами к нему немножко привязаны; для человека, который отплатит за такой приказ вечной признательностью, наконец, для человека, который отдаст жизнь за вас и за господина герцога де Пекиньи в благодарность за то, что вы оба для него сделаете.

Шанмеле отвернулся: его глаза были мокры от слез.

— Этот малый стал бы знаменитым проповедником, — вздохнул он. — Какая жалость, что он отошел от Церкви!

— О друг мой, идите, идите же! — сказал Баньер.

— Да, сударь, ступайте, — взмолился рыболов, — этим вы осчастливите двух человек.

— Как это, прямо сейчас?

— Вот именно сейчас, сударь, — добавил удильщик. — Что вам мешает?

— Идите, мой дорогой аббат, идите! — настаивал Баньер.

— Но, в конце концов, как…

— Где находится герцог?

— В Версале.

— Я провожу вас туда.

— Хорошо, пойдемте.

— Ах! Вот удача так удача! — воскликнул рыбак.