Опасные пути - Хилтль Георг (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
— О, я снова дышу свободно! — радостно воскликнул король. — Это — все, что я хотел узнать, несчастный, — обратился он к Морелю, — дарю тебе твою жалкую, постыдную жизнь, но через сорок восемь часов ты должен уже быть за пределами Франции. Если тебя после этого когда-либо встретят здесь, — час твой пробьет. Вон!
Стрелки увели преступника.
— Чуть-чуть не попал на Гревскую площадь, — прошептал он уходя, — теперь надо навестить каменоломни.
— Беру с Вас всех слово, что обо всем, что здесь произошло, Вы будете хранить ненарушимое молчание, — сказал король, обращаясь ко всем присутствовавшим. — Дегрэ, останьтесь здесь! А Вам, господа, — спокойной ночи!
— Вот мое собственноручное письмо к совету шестидесяти в Льеже, — обратился король к сержанту, когда они остались вдвоем, — хотя третьего дня последовало объявление войны Голландии, но, несмотря на враждебные отношения, голландские власти все-таки не станут укрывать убийцу. В этом письме я требую выдачи отравительницы, маркизы Бренвилье. Исполните мое поручение. Маркиза должна быть арестована, иначе отравления никогда не прекратятся.
XXI
Аббат Сэн-Жеран
Наступила весна. Маркиза Бренвилье сидела на каменной скамье, недалеко от крытой галереи, окружавшей церковь монастыря св. Бригитты, близ Люттиха (Льежа). Деревья и кусты были уже покрыты густой зеленью.
С тех пор, как Мария доверилась защите монахинь, она жила, как послушница, проходящая искус, щедрые благодеяния, которые она оказывала монастырю, гарантировали ей духовную благосклонность добрых инокинь. Живя далеко от большого света с его бурным водоворотом, будучи заняты лишь спасением своих душ, монахини слышали только краткие и очень неопределенные вести о тех событиях, которые заставили их любимицу бежать из Франции. Одним из главных правил монастыря было оказывать покровительство просящим помощи. Хотя в монастырь и проникла весть об ужасных событиях в Париже, все же настоятельница его не могла отказать маркизе в приюте. Это была женщина властная и сильная, что было очень важно ввиду католического состава соборного капитула города Люттиха.
Монастырь св. Бригитты был священным местом, и на того, кто рискнул бы дерзко вмешаться в дела этого святилища, посыпались бы со всех сторон нарекания. На этом и были основаны надежды маркизы. Кроме того она знала, что в воздухе висела война, и это еще более укрепляло ее уверенность. Она с величайшей покорностью исполняла все обязанности белицы и посвятила себя уходу за больными, получавшими медицинскую помощь в госпитале при монастыре. Однако монахини удивлялись той холодности, которую настоятельница выказывала маркизе. Она, очевидно, узнала, какая вина тяготела на Марии Бренвилье.
Тогда маркиза покаялась. Она чувствовала, что в кругу набожных монахинь является тягостной гостьей, но боязнь за собственную безопасность принуждала ее оставаться в монастыре. Сострадательные взгляды монахинь, которыми они старались ободрить ее во время ее тяжелой работы в госпитале, все-таки до некоторой степени утешали ее. Скоро слава об умении маркизы ходить за больными проникла и за стены монастыря, и это несколько успокоило совесть настоятельницы, упрекавшую ее за то, что она держала у себя великую грешницу. Свободное от своих трудов время Мария Бренвилье одиноко проводила в монастырском саду и, сидя на скамье, думала о будущем, о страшном прошлом, о невозвратных временах. Во время своих тайных прогулок вне стен монастыря, которые она, тщательно закутанная, предпринимала иногда по вечерам, она узнала о том, что происходило в Париже и, когда ей стало известно, что Атенаиса Монтеспан счастливо достигла высшей точки своего опасного пути, она заплакала от гнева, сравнивая ее судьбу со своей. Ей самой не удались ее дерзкие планы, она не смогла достигнуть того, к чему стремилась, хотя для этого решилась даже на преступления. В минуты таких размышлений, воспоминания о былых победах, о временах, когда за ней ухаживали и восхищались ею, — пробуждались в маркизе с новой силой, являясь для нее настоящим мучением. Перед ней вставали образы ее обожателей, она видела перед собой Камилла Териа и Сэн-Круа, и пламя чувственности снова загоралось в ней, огненная струя пробегала по жилам. Она, до последней капли испившая чашу наслаждений, не знавшая преград своим стремлениям, бывшая в состоянии, обнимая своего любовника, вместе с ним приготовлять смертоносные яды, — должна была похоронить себя в стенах монастыря! Неудовлетворенная страсть терзала Марию. Набожное пение, каждый день одно и то же, да постоянные молитвы, — вот что служило развлечением женщине, привыкшей к шумным празднествам, находившей отдохновение в таинственных работах над изготовлением ядов. По ночам ею овладевало страшное возбуждение; она под влиянием своей прежней болезни — лунатизма, убегала из своей кельи, и скоро набожные монахини стали считать ее несчастным существом, которым завладел дьявол и о спасении которого они должны молить небо.
В тот вечер, когда Мария Бренвилье, погруженная в глубокую задумчивость, одиноко сидела в монастырском саду, — в городские ворота, ведущие от так называемого “старого дворца”, вошел какой-то человек и, избегая тех домов, откуда слышались шум и говор рабочего люда, поспешно углубился в темную улицу св. Фомы и исчез там в одном из закоптелых домов, сооруженных здесь еще в четырнадцатом веке, а потому отличавшихся узкими дворами, грязными стенами и вообще неопрятным видом.
Над воротами дома висела полуразвалившаяся вывеска с изображением льва, держащего в лапах знамя, и с надписью: “Фландрский лев”.
Человек поднялся по плохой лестнице, отворил дверь в свою комнату, потом открыл окно и выглянул во двор. У ручья, засоренного кухонными отбросами, на деревянной скамье, сидело двое мужчин. Они были одеты как извозчики и курили длинные трубки. Человек, смотревший из окна, подал этим людям незаметный знак, после чего они поднялись со скамейки и появились в его комнате. Он запер дверь.
— Ну, у меня все готово, — сказал он, вынимая из кармана какую-то бумагу, — мы только в том случае можем схватить ее, если она выйдет за ворота монастыря. Совет шестидесяти обошелся со мной очень хорошо, но мы должны выманить ее из монастырских стен.
— Гм, — проворчал один из мужчин, — она прибегнет к помощи дьявола и улизнет.
— Предоставьте это дело мне, Сиар! Мне надо посчитаться с ней, а ведь я тоже — не дурак! Будьте наготове! Сегодня вечером я поведу первую атаку. Вы знаете порядок: Сиар идет впереди, за ним Барбье, потом Ролла… А где же он?
— Сидит за кружкой пива.
— Ах, черт возьми! Этот пьяница испортит нам всю музыку! Ну, а Лавиолетт у Вас под рукой?
— Разумеется! Вчера и сегодня он рано утром показывал нам дорогу; мы теперь все тут прекрасно знаем. Мы даже нашли и выбрали себе кусты, в которых будем прятаться.
— Отлично! Ну, теперь слушайте: не теряйте бодрости, если придется три-четыре раза просидеть там даром. Возьмите с собой пистолеты и ножи: они могут понадобиться. Идите вслед за мной, отдельно друг от друга, не менее, как на сорок шагов расстояния, поняли? Как только выйдем из ворот, я сверну в лес, налево; Вы будете держаться правой стороны.
Когда его сообщники ушли, Дегрэ (читатель, конечно, узнал его); открыл свой сундук и вынул из него черный камзол, панталоны, чулки и башмаки того же цвета, затем круглую шляпу и шейную косынку. Переодевшись в вынутое платье, он явился в костюме аббата.
— Ах, черт возьми! — рассмеялся он, — я и в самом деле мог бы сойти за какого-нибудь монсиньора, за этакого бедного малого, которого за долги выставили из гвардейского полка, вследствие чего ему пришлось одеть сутану.
Он сунул в карманы пару пистолетов и вышел из комнаты.
На каменной скамейке у гостиницы сидело четверо мужчин. Когда Дегрэ прошел мимо них и завернул на улицу, один из них поднялся и последовал за ним; потом ушел второй, третий, четвертый. Они держались друг от друга на известном расстоянии. За городскими воротами они разделились: Дегрэ шел по правой стороне лесной дороги, четверо его товарищей — по левой.
