Клад адмирала - Привалихин Валерий (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
16. IX.41 г.
Вчера возвратился из Орла. Чудом там остался жив. И в том, что случилось, отчасти моя вина. Мы въехали в город как раз с началом сильнейшей бомбежки. Сидевший за рулем капитан Денисов не знал дороги к тюрьме и, меня не предупредив об этом, зачем?то выехал к мосту через Оку. Я в это время еще раз просматривал переданные мне Кобуловым бумаги и не следил, как едем. Когда же взглянул, мы стояли у въезда на мост. Спереди, сзади, с боков нас подпирали машины, подводы, беженцы с груженными скарбом тележками. Образовалась пробка в несколько тысяч человек. А немецкие самолеты уже заходили на бомбежку, сыпались бомбы. Попробовал открыть дверцу, выйти – бесполезно: другая машина сбоку впритирку. Денисов растерялся, сдуру пробовал дать обратный ход. И его дверца зажата. Мы оказались как муха в янтаре. Вот?вот новая стая самолетов должна была появиться. Рукояткой пистолета попытался разбить ветровое стекло. Слабо. Крикнул Денисову, чтоб бил автоматом. Он все давил на газ. Сам взял автомат, прикладом высадил стекло, вылез из кабины. Потащил за собой Денисова, он вцепился в руль, как припаялся. Удар в скулу рукояткой пистолета его отрезвил, он отпустил руль, и я буквально выдернул его из машины. С капота видно было, где легче выбраться из пробки. Устремились туда, где людское кольцо реже. Денисов уже владел собой, шел сам и прокладывал путь мне, распихивая людей. Успели вылезти из толпы до того, как вторая волна бомбардировщиков накрыла пробку… Кругом были раненые, трупы. Горел мост; дымились воронки на месте, где минуту назад метались люди и где застряла наша «эмка» и машина, стоявшая к ней впритык. Большой кусок кузова грузовика с номерным знаком, груженая телега с обломком оглобли, деревянный сундук плыли по спокойной, в желтых листьях Оке… Радоваться, что для нас обошлось, было некогда. Забрав подвернувшийся грузовик, сам сел за руль, доехали до централа.
Начальник местного УНКВД и начальник тюрьмы были предупреждены о моем приезде. Обоих застал в тюрьме. Московская группа особистов?оперативников здесь уже работала. Начальник УНКВД доложил, что к вечеру операция закончится, его люди действуют в контакте с москвичами. Почти половина, 76 человек, уже ликвидированы. Их сажают после объявления приговора в крытые бронированные машины и увозят в Медведевский лес, это недалеко от города, по дороге к Мценску. Там, в местах, где зарывают расстрелянных, деревья выкопаны с корнями. На месте выкопанных деревьев вырыты могилы. После того как всех расстреляют и захоронят, деревья будут возвращены на место. Как будто ничего и не происходило. Лес, само собой разумеется, оцеплен…
Вспомнив получасовой давности бомбежку у моста через реку и груды тел, которые кое?как присыплют землей и которыми никто и никогда потом больше не поинтересуется, не будет опознавать, я подумал, что уж больно сложно действо идет. Тем более непрерывная бомбежка, немцы вот?вот могут прорвать оборону, взять город. Хотя, конечно, расстреливают тут далеко не рядовых арестантов. И как это делать, как прятать концы – заботы исполнителей. Мое дело только перепроверить, насколько четко выполнено будет постановление ГКО, подписанное относительно расстреливаемых самим Сталиным.
Я спросил, жива ли еще Варвара Яковлева. Когда?то мы работали вместе в Новониколаевске. Оказалось, уже в Медведевском лесу. Я бы, может, посочувствовал ее жизни в последние годы, если бы не знал, что она вытворила, засев на Гороховой, хозяйничала в Петрочека после убийства Моисея Урицкого… И Христиан Раковский, с которым в двадцатые я тесно общался, тоже был уже в том же лесу…
А Мария Спиридонова была еще в камере. И муж ее – тоже. Все эсеры пока были целы. Буквально перед моим приездом собирались ими заняться, начать выводить из камер. С начальником тюрьмы через тюремный двор я направился было к трехэтажному корпусу из красного, потемневшего от старости кирпича. Несколько заключенных в сопровождении конвоира попались нам навстречу, и в одном из заключенных, к своему удивлению, я узнал Тютрюмова. Он должен был находиться во Владимирской тюрьме. Какой идиот загнал его, хранителя тайны кладов в 43 пуда золота весом и шкатулки ценой в миллион с лишним царских рублей, в Орловский централ без моего ведома – загадка.
Не время было разбираться, не время лично заниматься Тютрюмовым. Но и упускать нельзя. Куда важнее, нежели проследить, как выводят из камер Спиридонову, Майорова и прочих. Я сказал начальнику тюрьмы, что забираю Тютрюмова под свою ответственность, под расписку. И возвратился в канцелярию. Оформил все бумаги, выдал капитану Денисову предписание: он лично срочно сопроводит Тютрюмова в глубокий тыл, в лагерь в районе станции Пихтовой. Где мы были пять лет назад. При Тютрюмове сказал капитану: если по?прежнему он будет продолжать нас водить за нос – не миндальничать с ним ни минуты, действовать по законам военного времени. Когда вывели Тютрюмова – приказал взять расписку о личной ответственности с начальника тюрьмы, где будет содержаться Тютрюмовов, за его жизнь и сохранность… Через три?четыре дня капитан Денисов должен вернуться…
Всё. Оставалось еще десятка полтора страничек записей в последней тетрадке дневника полковника Малышева (Зимин добросовестно их прочитал), – но о Тютрюмове, о Пихтовом и тамошнем золотом кладе не было больше ни слова.
Если после прочтения малышевской записи о поездке в Сибирь, в «Свободный» в тридцать шестом году Зимин сомневался, оставалось ли еще, не было ли вывезено в довоенные годы спрятанное Тютрюмовым золото из?под Пихтового все, до последнего грамма, то теперь он мог с точностью сказать: по крайней мере, в 1941?м оставалось. Не было загадкой и то, сколько «сдал» золота Тютрюмов властям до войны. Занялся подсчетами.
В ноябре девятнадцатого было снято с эшелона и спрятано на становище Сопочная Карга пятьдесят два пуда. Восемь с половиной из них забрали Степан и Игнатий Пушилины. Более сорока трех пудов оставалось. (Малышев знал исходную цифру, был, естественно, убежден, что все золото подчистую увез с Сопочной Карги, перепрятал Тютрюмов. Полковник в дневнике и называет сорок три пуда.) Из этого следует: к концу сорок первого года Тютрюмов расстался с девятью пудами золота. Значит, в начале Великой Отечественной войны под Пихтовой запрятано было тридцать четыре пуда из тютрюмовской части и восемь с половиной – из пушилинской. И еще, как можно было заключить из дневниковой записи, сделанной после поездки в Орел, угроза полковника?гэбиста, брошенная в Озерном пятью годами раньше у загадочного памятника, на Тютрюмова не подействовала. Он не то что не отдавал двести граммов золота за продление жизни на день, – вообще в течение пяти последующих лет не сдал ни грамма. Тем не менее оставался цел?невредим. Не потому ли, что, помимо колчаковского клада, была еще и купеческая шагаловская шкатулка?
Для Зимина полной неожиданностью было не то даже, что полковник с Лубянки знал о существовании кедровой шкатулки богатейшего в Сибири купца Шагалова. Но он был осведомлен и об истинной ценности ее содержимого! Получалось, купеческая шкатулка, взятая Тютрюмовым в бою с бандой разбойника Скобы у Хайской лесной дачи, по ценности равна всему пихтовскому золотому кладу! Если еще не перевешивает золотой клад.
Личность Тютрюмова оставалась таинственной. Не менее загадочным представал из дневниковых записей и Малышев. Судить по делам, по кругу общения – крупная величина в ведомстве, где служил. Мог бы поручить Тютрюмова кому?то из подчиненных. Не сделал. Возможно, за Тютрюмовым числилось еще что?то, помимо пихтовского золотого клада и кедровой шкатулки. Или, может, все проще: принцип, умрямство, желание лично довести дело Тютрюмова до конца? Все возможно.
Продолжая оставаться под впечатлением прочитанного, Зимин оделся, взял дневниковые тетрадки, отправился в ближайший книжный магазин. Нужно было перед тем, как вернуть дневник владельцу, сделать ксерокопии со страниц, связанных так или иначе с пихтовским кладом…
Телефон уже трезвонил, когда Зимин вернулся домой.
