Похищенный или приключения Дэвида Бэлфура - Стивенсон Роберт Льюис (список книг .txt) 📗
ГЛАВА XI
КАПИТАН ИДЕТ НА ПОПЯТНЫЙ
Часов в шесть утра мы с Аланом сели завтракать.
Пол рубки был усеян битым стеклом и перепачкан кровью — ужасающее месиво; от одного его вида мне сразу расхотелось есть. Зато во всем прочем положение у нас было не только сносное, но и довольно забавное: выставив капитана с помощником из их собственной каюты, мы получили в полное распоряжение все корабельные запасы спиртного — как вин, так и коньяку — и все самое лакомое из съестных припасов, вроде пикулей и галет лучшей муки. Уже этого было достаточно, чтобы привести нас в веселое расположение духа; но еще потешней было то, что два самых жаждущих сына Шотландии (покойный мистер Шуан в счет не шел) оказались на баке отрезаны от всей этой благодати и обречены пить то, что более всего ненавидели: холодную воду.
— И будь уверен, — говорил Алан, — очень скоро они дадут о себе знать. Можно отбить у людей охоту к драке, но охоту к выпивке — никогда.
Нам было хорошо друг с другом. Алан обходился со мною прямо-таки любовно; взяв со стола нож, он срезал со своего мундира одну из серебряных пуговиц и дал мне.
— Они достались мне от моего отца, Дункана Стюарта, — сказал он. — А теперь я даю одну из них тебе в память о делах минувшей ночи. Куда бы ты ни пришел, покажи эту пуговицу, и вкруг тебя встанут друзья Алана Брека.
Он произнес это с таким видом, словно он Карл Великий и у него под началом бессчетное войско, а я, признаюсь, хоть и восхищался его отвагой, все же постоянно рисковал улыбнуться его тщеславию, — да, именно рисковал, ибо, случись мне не сдержать улыбки, страшно подумать, какая бы разразилась ссора.
Когда мы покончили с едой, Алан стал рыться в капитанском рундуке, пока не нашел платяную щетку; затем, сняв мундир, придирчиво осмотрел его и принялся счищать пятна с усердием и заботой, свойственными, как я полагал, одним только женщинам. Правда, у него не было другого, да и потом, если верить его словам, мундир этот принадлежал королю, стало быть, и ухаживать за ним приличествовало по-королевски.
И все же, когда я увидел, как тщательно он выдергивает каждую ниточку с того места, где срезал для меня пуговицу, его подарок приобрел в моих глазах новую цену.
Алан все еще орудовал щеткой, когда нас окликнул с палубы мистер Риак и запросил перемирия для переговоров. Я вылез на крышу рубки и, сев на край люка, с пистолетом в руке и лихим видом — хоть в душе и побаивался торчащих осколков стекла — подозвал его и велел говорить. Он подошел к краю рубки и встал на бухту каната, так что подбородок его пришелся вровень с крышей, и несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга. Мистер Риак — он, как я понимаю, не слишком усердствовал на поле брани и потому отделался только ссадиной на скуле — выглядел подавленным и очень утомленным после ночи, проведенной на ногах то подле раненых, то на вахте.
— Скверная вышла история, — промолвил он наконец, качая головой.
— Не мы ее затевали, — отозвался я.
— Капитан хотел бы переговорить с твоим другом. Можно и через окно.
— А может, он опять замышляет вероломство, откуда нам знать? — вскричал я.
— Отнюдь, Дэвид, — сказал мистер Риак. — А если б и замышлял, скажу тебе честно: нам бы все равно не набрать на свою сторону людей.
— Вон как! — протянул я.
— Я тебе больше скажу, — продолжал он. — Дело не только в матросах, дело во мне. Я натерпелся страху, Дэви. — Он усмехнулся мне. — Нет, нам нужно одно: чтобы он нас не трогал.
После этого я посовещался с Аланом, и мы все согласились провести переговоры, обязав обе стороны честным словом прервать военные действия. Однако миссия мистера Риака не была этим исчерпана: он стал молить меня о выпивке, да так неотвязно, с такими горькими ссылками на свою прежнюю ко мне доброту, что я под конец подал ему примерно четверть пинты коньяку в жестяной кружке. Он отпил немного, а остальное унес на бак, верно, чтобы разделить со своим капитаном.
Немного спустя капитан, как и было условлено, подошел к одному из окошек рубки; он стоял под дождем, держа руку на перевязи, суровый, бледный, постаревший, и я почувствовал угрызения совести, что стрелял в него.
Алан тотчас навел на его лицо пистолет.
— Уберите эту штуку! — сказал капитан. — Разве я не поручился своим словом, сэр? Или вам угодно меня оскорблять?
— Капитан, боюсь, что ваше слово не прочно, — отвечал Алан. — Вчера вечером вы чинились и рядились, как торговка на базаре, и тоже поручились своим словом, да еще и по рукам ударили для верности — и сами знаете, что из этого вышло. Будь оно проклято, ваше слово!
— Ну, ну, сэр, — сказал капитан. — От сквернословия большого добра не будет. (Сам капитан, надо отдать ему должное, этим пороком никогда не грешил.) Нам и помимо этого есть о чем поговорить. Вы тут натворили бед на бриге, — горько продолжал он. — Мне не хватает людей, чтобы управляться с судном, а старшего помощника, без которого я как без рук, вы пропороли шпагой так, что он отошел, не успев и слова сказать. Мне ничего другого не остается, сэр, как возвратиться в порт Глазго, чтобы пополнить команду, а уж там, с вашего позволения, найдутся люди, которые сумеют с вами сговориться лучше меня.
— Вот как? — сказал Алан. — Что ж, клянусь честью, и мне будет о чем с ними потолковать! Для всякого, кто в этом городе понимает по-английски, у меня будет припасена презабавная история. С одной стороны, пятнадцать душ просмоленных матросов, а с Другой — один мужчина да зеленый юнец. Фу, позорище!
Хозисон покраснел как рак.
— Нет, — продолжал Алан. — Так не выйдет. Хотите, не хотите, а придется вам высадить меня на берег, как договорились.
— Да, но мой старший помощник погиб, — сказал Хозисон. — Каким образом — вам лучше известно. Больше, сэр, никто из нас этого берега не знает, а места здесь очень опасные для судоходства.
— Я предоставляю вам выбор, — сказал Алан. — Можете высадить меня на сушу в Эпине, можете в Ардгуре, в Морвене, Арисейге или Мораре, короче, где вам угодно, в пределах тридцати миль от моей родины, только "не в краю Кемпбеллов. Это большая мишень. Если вы и тут промахнетесь, то покажете себя таким же никудышным моряком, как и воякой. Да в наших местах каждый бедняк на утлой плоскодонке ходит с острова на остров в любую погоду, даже и ночью, если хотите знать.
— Плоскодонка — не бриг, сэр, — возразил капитан. — У нее осадки никакой.
— Тогда извольте, идем в Глазго! — сказал Алан. — По крайней мере хоть посмеемся над вами.
— У меня сейчас не веселье на уме, — сказал капитан. — Только все это будет стоить денег, сэр.
— Что ж, сэр, — сказал Алан. — Я слов на ветер не бросаю. Тридцать гиней, если высадите меня на побережье, шестьдесят — если доставите в ЛохЛинне.
— Но подумайте, сэр: отсюда, где мы сейчас находимся, считанные часы ходу до Арднамерхана, — сказал Хозисон. — Шестьдесят гиней, и я высажу вас там.
— А мне вам в угоду стаптывать сапоги и подвергать себя риску наткнуться на красные мундиры? — воскликнул Алан. — Нет, сэр, желаете получить шестьдесят гиней, так заработайте их сначала и высадите меня на родной земле.
— Это значит ставить под угрозу корабль, сэр, — сказал капитан. — А заодно и вашу жизнь.
— Не хотите, не надо, — сказал Алан.
Капитан нахмурился.
— Задать курс вы хоть как-то могли бы?
— Хм-м, едва ли, — отозвался Алан. — Я, как вы сами видели, скорей воин, а не моряк. А впрочем, меня достаточно часто подбирали и высаживали на этом побережье, надо думать, разберусь, как подойти к берегу.
Капитан все так же хмуро покачал головой.
— Не потеряй я на этом злосчастном рейсе столько денег, — сказал он,
— я охотней согласился бы, чтобы вас вздернули, сэр, чем стал рисковать своим бригом. Но будь по-вашему. Как только ветер сменит румб, — а он, если не ошибаюсь, уже меняется, — я двигаюсь в путь. Но должен сказать вам еще одно. Может статься, нам повстречается королевское судно и возьмет нас на абордаж, причем не по моей вине: здесь вдоль всего побережья снуют сторожевые суда, и вы знаете, кого ради их здесь держат. Так вот, сэр, на такой случай вы бы лучше деньги оставить мне.
