Сальватор - Дюма Александр (читать книги онлайн .TXT) 📗
– Гюден, – снова произнес любитель живописи, обнаружив подпись на картине. – Я, помнится, слышал это имя в Америке. Но полотно этого художника я вижу впервые, поскольку я считаю, что этот художник, как бы молод, как вы говорите, он ни был, но является настоящим мастером. Ибо только мастер мог так нарисовать вот этот барк и вот эту волну. Я не так доволен взбирающимися по вантам матросами, но сделать великолепно все просто невозможно. Ах! А это еще что? Посмотрим, посмотрим…
И моряк снова принялся разглядывать картину вблизи.
– А что вы скажете по поводу вон того брига, что виднеется вдали?
– Не желая вас огорчать, мсье, я скажу, что это – корвет, а вовсе не бриг… Да, корвет, который несется по ветру левым галсом под гротом, бизанью и обоими марселями. С его стороны это весьма скромно, поскольку при таком ветре он вполне бы мог поднять и брамсели и топсели. Я, к примеру, в подобную погоду всегда командовал: «Поднять все паруса!»
И, верный своей привычке, которую сохранил и на суше, моряк отдал эту команду, используя всю силу своих легких.
Все обернулись. Только несколько любителей живописи продолжали разглядывать картины. Но большинство присутствующих собрались вокруг моряка и составили ему внимательную аудиторию.
Незнакомец, как мы видим, говорил все не для глухих.
И пожилой господин, который уже успел переброситься с ним несколькими словами, немедленно спросил:
– Ах-ах! Мсье, вы, кажется, командовали кораблем?
– Имел такую честь, мсье, – ответил незнакомец.
– Трехмачтовым? Бригом? Корветом?
– Корветом.
Затем, явно не желая продолжать этот разговор, по крайней мере на морскую тему, моряк отошел от волн, барка и корвета Гюдена и приблизился к полотну Буше.
Но старый знаток живописи, который, безусловно, желал узнать мнение столь искушенного в искусстве человека по поводу мастерства художника мадам дю Барри, ни на шаг не отставал от моряка в его маневрах.
Подобно тому, как светило тянет за собой спутники, моряк двигался по мастерской в сопровождении многочисленных и внимательных слушателей.
– Хотя тут и нет никакой подписи, – сказал наш моряк, глядя на картину преемника Карла Ван-Лоо, – нет никакой необходимости спрашивать, что это такое: это «Туалет Венеры» кисти Буше. Художник из чувства лести придал Венере черты несчастной куртизанки, которая в то время позорила французскую монархию… Плохая картина! Никудышний художник! Буше мне не нравится! А вам, господа?
И, не дожидаясь ответа у тех, чье мнение он спросил:
– Я знаю, у него неплохо подобран цвет, – добавил он как всегда громко. – Но это – претенциозный и манерный художник. Такой же, какими были и все его персонажи… Гнусная эпоха! Убогое подражание манерам Ренессанса! Это не плоть, как у Тициана, и не мясо, как у Рубенса!
Затем, обернувшись к слушателям:
– И именно поэтому, господа, – сказал он, – мне нравится Шарден: он один действительно силен, поскольку он действительно прост среди всего этого жеманства и гнусностей своего века… О! Простота, господа, простота! Что бы вы ни говорили, к ней всегда нужно возвращаться!..
Против этой аксиомы никто возражать не стал.
Более того, любитель живописи, уже имевший честь разговаривать с моряком, оглядев всех присутствующих, словно просил слова, и увидев, что никто против этого не возражал, произнес:
– Совершенно правильно, мсье, совершенно верно!
Этот любитель живописи начал уже проникаться особенной симпатией к резкому в суждениях, но откровенному моряку. К этому грубому, но философски мыслящему человеку.
– Если бы я смог прожить достаточно долго для того, чтобы привести в исполнение мою мечту, – грустным тоном продолжал капитан, – я умер бы самым счастливым из смертных, поскольку приобщил бы мое имя к великому делу.
– Не будет ли нескромным узнать, мсье, – спросил его старый любитель живописи, – какова мечта всей вашей жизни?
– Нисколько, мсье, нисколько, – ответил капитан. – Я хочу основать бесплатную школу рисования, в которой учителя будут обучать учеников простоте в искусстве.
– Это великая идея, мсье!
– Вы согласны?
– Очень великая, очень! И полностью филантропическая. Вы живете в столице?
– Нет, но думаю здесь поселиться. Мне уже начало надоедать слоняться по всему свету.
– Вы объездили весь мир? – восхищенно воскликнул пожилой господин.
– Шесть раз, мсье, – просто ответил капитан.
Любитель живописи отступил на шаг.
– Это больше, чем господин де Лаперуз, – сказал он.
– Господин де Лаперуз сделал это всего два раза, – так же просто ответил моряк.
– Возможно, я имею честь разговаривать с известным мореплавателем? – спросил любитель живописи.
– Пф! – скромно ответил незнакомец.
– Могу ли я узнать ваше имя?
– Меня зовут Лазар-Пьер Берто по прозвищу Монтобан («Влезь на ванты»).
– Не родственник ли вы известного Берто де Монтована, племянника Карла Великого?
– Вы хотите сказать: Рено де Монтована?
– А! Действительно… Рено… Берто…
– Да, их все время путают. Я полагаю, что не имею чести доводиться ему родней, если только это не идет по женской линии. К тому же потомкам Рено де Монтобана не довелось носить, как нам, имя, связанное с морским делом.
Любитель живописи, не поняв, какое отношение фамилия Монтобан могла иметь к морскому делу, стал ломать голову над этой загадкой.
После глубоких раздумий он отказался от поисков разгадки, решив, что он чего-то недослышал и что важнее было уважать самого моряка, а не какую-то букву.
И тогда, достав из кармана визитную карточку, он протянул ее капитану со словами:
– Капитан, я бываю дома по понедельникам, средам и пятницам с трех до пяти часов вечера. В пять часов я ужинаю и, если вы окажете мне честь разделить иногда со мной мою скромную трапезу, милости прошу. Моя жена обожает рассказы о морских схватках: вы очень осчастливите ее, да и меня тоже, если расскажете нам что-нибудь о ваших приключениях.
– С удовольствием, мсье, – капитан, кладя визитную карточку в карман. – Я считаю, что бои только и созданы для того, чтобы о них рассказывать.
– Совершенно справедливо, мсье, совершенно справедливо, – оказал любитель живописи, кланяясь и отходя в сторону.
После того как капитан завоевал этого любителя живописи, он продолжил с восклицаниями осматривать другие картины и завоевал симпатии еще двух-трех любителей, которых он удивил, как и первого, правильностью и точностью суждений и своим восторгом перед простотой в живописи.
Спустя пару часов он уже был предметом всеобщего восхищения.
За ним ходили толпой от картины к картине по всей мастерской, его слушали с таким вниманием и сосредоточенностью, с которыми слушают, впитывая каждое слово, известного профессора прилежные ученики.
Это представление – а по-другому и не скажешь – длилось до пяти часов вечера. Именно в это время, как мы уже говорили, посетители расходились по домам.
В тот момент, когда слуга Петрюса открыл дверь для того, чтобы объявить, что настало время очистить помещение, капитан был занят тем, что перевернул одну из картин, которая была прислонена к стене и своим видом говорила, что продаже она вместе с другими картинами не подлежит.
На полотне был эскиз боя «Прекрасной Терезы» с «Калипсо», который сделал Петрюс после одного из захватывающих рассказов отца.
Едва увидев эту картину, капитан Пьер Берто так громко закричал от восторга, что остановил своим криком на пороге мастерской тех из посетителей, кто еще не успел ее покинуть.
– Клянусь морским богом, – вскричал он. – Да возможно ли такое?
Несмотря на настойчивость слуги, оставшиеся посетители окружили капитана.
– Что вы имеете в виду, мсье? – спросили одновременно два десятка голосов.
– О, господа! – воскликнул капитан, вытирая глаза. – Простите мне мое волнение. Но при виде изображенного с такой точностью и правдивостью одного из первых морских боев, в котором мне довелось принять участие и, могу добавить покрыть себя славой, у меня, помимо воли, выступили слезы на глазах!
