Рукопись, найденная в Сарагосе (другой перевод) - Потоцкий Ян (электронная книга .txt) 📗

Между тем дон Филипп Анжуйский царствовал в Испании, в обеих Индиях и даже в сердцах своих подданных. Но я не пойму, какой бес вселяется именно в такие мгновения в души владык, в их деяния и поступки. Король дон Филипп и королева, его супруга, стали как бы первыми подданными герцогини Орсини. [303] Кроме того, в Государственный Совет допускали французского посла кардинала д'Эстре, [304] что в высшей степени оскорбляло испанцев. С другой стороны, король французский Людовик XIV, полагая, что ему все дозволено, расположил в Мантуе французский гарнизон. Тогда эрцгерцог дон Карлос возымел надежду царствовать.

Однажды вечером, в самом начале 1703 года, эрцгерцог велел позвать меня. Он сделал несколько шагов ко мне, соизволил меня обнять и даже нежно прижать к груди. Подобный прием предвещал мне нечто необычайное.

— Кастелли, — сказал эрцгерцог, — не получал ли ты каких-нибудь известий от приора Толедо?

Я ответил, что доселе никаких известий от него не имел.

— Это был замечательный человек, — молвил эрцгерцог миг спустя.

— Как это — «был»? — прервал я его.

— Да, — отвечал эрцгерцог, — был; приор Толедо скончался на Мальте от гнилой горячки, но ты обретешь во мне второго Толедо. Оплакивай твоего друга и храни мне верность.

Искренними слезами оплакал я утрату друга и постиг, что теперь мне уже до конца моих дней суждено оставаться сардинским дворянином Кастелли. Невольно я сделался слепым орудием в руках эрцгерцога.

На следующий год мы отправились в Лондон. Оттуда эрцгерцог проследовал в Лиссабон, я же поехал присоединиться к войскам лорда Питерборо, с которым, как я вам уже об этом говорил, некогда имел честь познакомиться в Неаполе. Я был рядом с ним, когда, принудив Барселону к сдаче, он показал свой характер, совершив благородное деяние, прославившее его повсюду. В момент капитуляции некоторые отряды союзных войск вошли в город и начали повальный грабеж. Герцог Пополи, который тогда командовал от имени короля дона Филиппа, пожаловался на это лорду.

— Позволь мне на недолгий срок вступить в город с моими англичанами, — сказал Питерборо, — и я ручаюсь, что все приведу в порядок.

Он поступил, как сказал, после чего покинул город и предложил ему почетную капитуляцию.

Вскоре эрцгерцог, овладев почти всей Испанией, прибыл в Барселону. Я вновь занял место в его свите, по-прежнему под именем маркиза Кастелли. Однажды вечером, прогуливаясь в свите эрцгерцога по главной площади, я заметил человека, чья походка, то медленная, то вдруг ускоряющаяся, напомнила мне дона Бускероса. Я приказал следить за ним. Мне донесли, что это какой-то субъект с фальшивым носом, который уверяет, что его зовут доктор Робусти. Я ни минуты не сомневался, что это мой мерзавец и прохвост, который проник в город, чтобы шпионить.

Я рассказал об этом эрцгерцогу, который уполномочил меня поступить с лазутчиком так, как мне заблагорассудится. Сначала я велел запереть негодяя на гауптвахте, а затем в час парада расставил от гауптвахты до самой гавани в две шеренги гренадеров, предварительно снабдив каждого из них гибким березовым прутом. Один от другого был поставлен на дистанции, не служащей помехой вольным движениям правой руки. Дон Бускерос, выйдя с гауптвахты, сообразил, что все эти приготовления касаются его собственной драгоценной особы и что он является, если так можно выразиться, королем этого празднества. Он пустился бежать во всю прыть, однако ему все-таки влепили по крайней мере две сотни горячих. В порту он повалился прямо в шлюпку, в которой и был доставлен на борт фрегата, где ему дозволено было приняться за лечение своей многострадальной спины.

Пора было уже заняться делами табора; цыган покинул нас, отложив продолжение своих приключений на будущий день.

День шестидесятый

На следующий день цыган так продолжал свой рассказ:

В продолжение десяти лет я непрестанно пребывал при эрцгерцоге. Печально прошли лучшие годы моей жизни, хотя, правду сказать, не веселее прошли они и для всех прочих испанцев. Беспорядки, которые, казалось, вот-вот кончатся, все не прекращались. Сторонники дона Филиппа сокрушались из-за его пристрастия к герцогине Орсини, партии же дона Карлоса также нечем было особенно восторгаться. Обе партии совершили множество ошибок; чувство усталости и досады охватило всех.

Княжна Авила, в течение долгого времени бывшая душою австрийской партии, возможно, перешла бы на сторону дона Филиппа, но её оскорбляло высокомерие герцогини Орсини. Наконец эта последняя вынуждена была на некоторое время покинуть арену своих деяний и отправиться в Рим; вскоре, однако, она возвратилась, торжествующая более, чем когда бы то ни было. Тогда княжна Авила уехала в Альгарву и посвятила себя основанию обители. Герцогиня Сидония потеряла дочь и зятя. Род Сидония окончательно угас, имения перешли к семейству Медина Сели, герцогиня же выехала в Андалузию.

В 1711 году эрцгерцог вступил на престол, унаследовав его от своего брата Иосифа [305] — и стал императором под именем Карла VI. Зависть Европы, вместо того, чтобы избрать своим предметом Францию, обратилась теперь на эрцгерцога. Державы не желали, чтобы от Испании до Венгрии все было подвластно одному скипетру. Австрийцы покинули Барселону и оставили в ней маркиза Кастелли, к которому жители города питали безграничное доверие. Я пытался образумить их, но действия мои оказались бесплодными. Не понимаю, что за ярость овладела душами каталонцев: они возомнили, что смогут дать отпор всей Европе.

В разгар этих событий я получил письмо от княжны Авила. Она подписывалась уже «игуменья из Валь-Санто». В письме было всего лишь несколько слов:

Герцог Пополи, главнокомандующий войсками короля дон Филиппа, осадил Барселону. Прежде всего он приказал соорудить виселицу вышиной в двадцать пять футов, предназначенную для маркиза Кастелли. Я созвал именитых граждан Барселоны и обратился к ним с такими словами:

— Господа, я умею ценить честь, которую мне приносит ваше доверие, но я не военачальник и не гожусь вам в командующие. С другой стороны, если когда-нибудь вы будете вынуждены капитулировать, в качестве первого условия капитуляции вам прикажут выдать меня, что, несомненно, будет для вас весьма оскорбительно. Поэтому лучше мне с вами распрощаться и навсегда покинуть вас.

Когда народ однажды попадает на стезю безрассудств, он с восторгом увлекает за собой как можно больше людей и полагает при этом, что много выигрывает, отказав кому-либо из них в разрешении отбыть восвояси. Поэтому мне не было дозволено выехать, но решение моё созрело уже давно. Нанятое заранее судно ожидало меня у берегов; в полночь я поднялся на борт и к вечеру следующего дня высадился в Флориано, рыбачьем селении в Андалузии.

Щедро наградив моряков, я отослал их, сам же пустился в горы. Я долго не мог отыскать дороги, наконец нашел замок Узеды и самого хозяина замка, который, несмотря на всю свою астрологию, с превеликим трудом сумел меня припомнить.

— Сеньор дон Хуан, — сказал он, — или, пожалуй, сеньор Кастелли, дочь твоя здорова и несказанно прекрасна. Относительно же всего прочего потолкуешь с приором доминиканцев.

Спустя два дня прибыл почтенный монах, который сказал мне:

— Сеньор кавалер, святейшая инквизиция, членом коей я являюсь, полагает, что на многие вещи в этих горах ей следует смотреть сквозь пальцы. Она поступает таким образом, надеясь обратить на путь истинный заблудших агнцев, обитающих здесь в значительном числе. Пример их имел для юной Ундины пагубные последствия. Впрочем, это девица престранного характера и образа мыслей. Когда мы излагали ей основания святой нашей веры, она слушала нас со вниманием и по ней нельзя было заметить, что она сомневается в справедливости наших слов; вскоре, однако, она приняла участие в магометанских молениях и даже в празднествах язычников. Иди, сеньор кавалер, к озеру Ла Фрита и, так как ты имеешь на неё право, постарайся испытать её сердце.