Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! - Корольков Юрий Михайлович (книги онлайн полностью TXT) 📗
Отец Рихарда когда-то принимал участие в экспедиции Свена Гедина в Центральной Азии, работал в Российской императорской нефтяной компании, а вернувшись в Германию, стал закупщиком оборудования для нефтяных фирм в России.
«…До того времени, как началась война, — писал Зорге, — мои детские годы текли сравнительно спокойно, я жил в обеспеченной семье, принадлежащей к классу буржуазии. Наша семья не испытывала никаких материальных затруднений. Но во мне было нечто такое, что несколько отличало меня от других.
О текущих событиях в Германии я знал много лучше взрослых. В течение длительного времени скрупулезно изучал политическую обстановку. За это в школе меня даже прозвали «премьер-министром».
Я знал, что мой дед посвятил себя рабочему движению. Знал я также, что взгляды моего отца резко отличаются от взглядов деда. Отец был типичным националистом. Брат же мой придерживался ультралевых взглядов».
Детство и юность Рихарда Зорге закончились в школьные каникулы лета четырнадцатого года. Школьники возвращались с экскурсии из Швеции. Они плыли домой с последним немецким пароходом — начиналась война, и корабли, застигнутые ураганом событий, спешили укрыться в своих портах.
Кайзеровская Германия жила в угаре шовинистических настроений, на улицах кричали «хох!», поднимая портреты кайзера, точно так же, как в России носили портрет царя…
Романтика новизны, надоевшее школярство, стремление начать новую жизнь и, конечно, шовинистический угар, принимаемый за патриотизм, решили судьбу подростка. Рихард не вернулся больше в школу. Тайком от всех младший Зорге ушел добровольцем в солдаты.
Это было началом судьбы. И вот финал: он в тюрьме, — быть может, единственный путь отсюда — на эшафот. Зорге не знал, что с ним будет, но был готов к самому худшему. Теперь, когда жизнь была прожита, он мысленно спрашивал себя: так ли нужно было жить? Да, так!
«…Первая мировая война 1914-1918 годов оказала глубочайшее влияние на всю мою дальнейшую судьбу, — писал Зорге. — Если бы даже у меня не было никаких других убеждений, одной ненависти к этой войне было бы достаточно, чтобы я стал коммунистом…»
Но это произошло не сразу. Шовинистические настроения постепенно выветривались. Очень помог этому солдат, бывший гамбургский каменщик. Он скрывал от всех свои левые убеждения, но раскрылся перед Рихардом Зорге. Солдата вскоре убили на Западном фронте. Рихард навсегда сохранил в памяти разговоры в траншее с солдатом из Гамбурга. Каменщик был первым, кто заставил Зорге подумать о том, что происходит вокруг. Рихард несколько раз был ранен. Он кочует из госпиталя в госпиталь, потом на фронт и снова в госпиталь — опять ранение, очень тяжелое, на этот раз под Верденом. Его отправляют в Кенигсберг.
За молодым солдатом ухаживала сестра милосердия, дочь врача, приносившая ему книги из дома. Перебитые осколками кости срастались медленно, проходили месяцы… Рихард, не расстававшийся с костылями, зачастил в дом госпитального врача. С тех пор прошло тридцать пять лет, но и сейчас во сне Рихард часто слышит голос сестры, видит склонившуюся над ним фигуру девушки в белой косынке… Для солдата Зорге было громадным счастьем сидеть в уютной квартирке врача и слушать его рассказы. Врач был левым социал-демократом, и дочь разделяла взгляды отца. Здесь Рихард впервые услышал имена Розы Люксембург, Карла Либкнехта, Владимира Ленина… Пройдет еще много лет, и Рихард прочтет слова Ленина, посвященные брату его деда — Фридриху Альберту Зорге. Рихард станет глубоко идейным, стойким, преданным делу коммунистом. Но тогда, в полевом госпитале, он только начинал приобщаться к революционному движению.
«…В это время, а именно летом и осенью 1917 года, — писал Зорге, — я с болью в сердце почувствовал, что эта война бессмысленна, что она сеет повсюду опустошение без всяких на то причин. Обе стороны уже потеряли в этой войне по несколько миллионов человек. И никто не мог предугадать, сколько миллионов людей ждет такая же судьба…»
Война для Рихарда Зорге кончилась тем, что он возвратился домой на костылях. Он поступил в Берлинский университет. В это время в России произошла Октябрьская революция.
Мать Рихарда, Нина Семеновна, дочь киевского желез подорожника, радостно приняла весть из России о начавшейся революции. Теперь она была уже пожилой женщиной, но по-прежнему тянулась к России, мечтала взглянуть на родные края. И Рихард навсегда остался благодарен ей за ее чувства к родине, к революции, разделенные с сыном.
В камере-одиночке, изолированной от всего света, в тюрьме Сугамо, Рихард излагал свое кредо, пусть знают тюремщики, что его не сломить!
«…Русская революция, — писал он, — указала мне путь в международное рабочее движение. Я решил поддерживать его не только теоретически и идейно, но и самому стать активной частицей этого движения. С этого времени, принимая решения даже по личным вопросам, я исходил только из этого. И сейчас, став свидетелем второй мировой войны, которая длится вот уже третий год, и особенно имея в виду германо-советскую войну, я все больше укрепляюсь в убеждении, что мое решение, принятое двадцать пять лет назад, было правильным. Об этом я твердо могу сказать, продумав все, что произошло со мной за прошедшие четверть века и особенно за минувший год…»
Коммунист Зорге не сожалел о пройденном пути.
Революционные события захлестнули молодого студента. В Киле он вел нелегальную работу среди матросов, проникал тайком в военные казематы, звал к борьбе, к революции. Вскоре в Киле вспыхнуло революционное восстание моряков германского военно-морского флота. Рихард был вместе с моряками.
Потом Берлин, Гамбург, встречи с Тельманом, кипение революции. А в затишье — экзамены, лекции, студенческие сходки, митинги. Но вот Рихард окончил Гамбургский университет. Теперь он мог полностью отдаться партийной работе.
Об этом периоде Зорге написал:
«…В 1918 году я уже состоял в социал-демократической организации Киля. Создал кружок среди матросов. Во время восстания матросов участвовал в демонстрациях…
Из Киля переехал в Гамбург. Здесь в университете работал над диссертацией и получил степень доктора социологических наук. Из Гамбурга перебрался в Аахен. Работал ассистентом. Был членом забастовочного комитета. Уволен. Работал в шахтах Голландии. В 1919 году вступил в Коммунистическую партию Германии. С ноября 1920 года по 1921 год в Золингене был редактором партийной газеты. В 1920 году участвовал в подавлении контрреволюционного Капповского путча…»
А еще он участвовал в Гамбургском восстании, в революционных боях красной Саксонии. Потом подпольная работа во Франкфурте, руководство охраной нелегального съезда германской компартии… Конечно, в немецких полицейских архивах должны лежать подробные донесения об активной работе коммунистического функционера Рихарда Зорге. Когда-то он опасался, так же как опасался и Ян Карлович Берзин, что гестаповцы могут наткнуться на эти архивы… Теперь здесь, в тюрьме Сугамо, это уже не имело никакого значения, ведь это касается только биографии Зорге, и Рихард сам продолжал подробно рассказывать о себе. Пусть знают враги, с кем имеют дело! Зорге шел в последний бой, как военный корабль, поднявший на мачте свой боевой флаг.
Прошло много недель после ареста Зорге, а Майзингер все еще обивал пороги кемпейтай, доказывая невиновность своего друга по карточному столу. В один из таких дней, когда Майзингер снова пришел в японскую контрразведку, полковник Осака попросил его проверить некоторые данные, касающиеся доктора Зорге. Эсэсовец охотно согласился, но, прочитав справку, взвился от негодования: выходило, что Зорге был коммунистическим функционером, другом Эрнста Тельмана — вожака германских коммунистов.
— Откуда вы это взяли?
— Арестованный Рихард Зорге сам дал такие показания…
Полицейский атташе просто развел руками:
— Ну, дальше уж ехать некуда!… Рихард Зорге — приятель Тельмана! — Майзингер громко расхохотался. — Да вы представляете себе, какая это глупость, какая фантастика!… Впрочем, хорошо. Я берусь это проверить, но не завидую положению вашего следователя, господин полковник, в котором он окажется, получив справку германской тайной полиции…
