Воронья Кость (ЛП) - Лоу Роберт (книги хорошего качества .txt) 📗
— Ты свободен, Беспалый, — сказал он. — Подними-ка топор и как следует закрепи его на топорище, потому что теперь ты можешь носить его как свободный человек. И поблагодари принца Олафа, потому что теперь ты стал воином.
— Я — Берто. Я благодарю.
Голос Берто был высоким и говорил он с сильным акцентом, так как венд слышал норвежский только от фризов и своих сородичей, это скорее напоминало собачий лай, чем человеческую речь. Воронья Кость разглядывал разноцветными глазами глубокие голубые глаза и круглое еще безбородое лицо юноши. Он встречал вендов ранее, путешествуя вверх по реке Одре вместе с Ормом. Венды тогда ничем не впечатлили его, но сейчас Олаф удивился, заметив, что венд пристально разглядывает его, и в этом было что-то одновременно притягательное и настораживающее; вряд ли Берто был рабом у себя на родине, иначе он не держал бы так высоко голову и не смотрел бы так дерзко. И тут Воронья Кость понял, что пробормотал это вслух.
— Не иначе как у себя на родине он был принцем, — пробормотал Онунд, проходя мимо. — Как и все трэлли, которых привозят из набегов.
И пошел восвояси, посмеиваясь, вместе с остальными, которые знали, что сам Воронья Кость, освобожденный Ормом, первым делом заявил, что он принц. Воронья Кость помнил последующую за его освобождением бойню, и не улыбнувшись, повернулся к старику, вопросительно наклонив голову.
— У нас есть логово, — отозвался Грима. — Старое зимовье, где мы отлёживаемся. Моя команда должна быть там, потому что Балль предсказуем, как скала, он думает, что меня уже нет в живых.
Венд Берто склонился над стариком, пока жёлтая собака, поскуливая, пыталась, сунуть морду тому подмышку. Кэтилмунд разглядывая собаку, подумал, — сильная сука с клиновидной головой, но безобразная, как самый уродливый зверь в мире. Странный друг для трэлля, но если норны сплели их нити вместе, и это принесло им удачу, то значит не напрасно.
Берто бережно поддерживал голову старика и отгонял жадных до крови мух, пока Гьялланди начертал руны на свежих повязках и заматывал ими почерневшие обрубки пальцев Гримы. Резкий железистый запах крови ударил в нос, и капельки пота скатились в глаза Вороньей Кости.
— Это принц Олаф, — промолвил Грима, обращаясь к Берто. — Однажды он станет королём, и если удача будет сопутствовать тебе, как и прежде, вы можете быть друг другу полезны, несмотря на то, что он из Обетного Братства, а ты — христианин.
Воронья Кость взглянул на Берто и увидел свирепое выражение на круглом, большеглазом, остроносом лице, на мгновение тот напомнил охотящуюся сову. Берто кивнул. Грима скорчился от боли, когда люди Хоскульда подняли его, и наполовину поволокли, наполовину понесли на корабль.
Онунд Хнуфа протопал мимо, когда резкий запах дыма достиг ноздрей Вороньей Кости. Ветер принес отдаленные рыдания и треск горящего дерева, и Воронья Кость с мрачным видом развернулся и зашагал прочь, а тем временем терп охватило пламя, огонь разгорался, дым грязными столбом поднимался в небо.
Довольный Онунд ковылял рядом, сжимая добычу — свёрнутый пополам квадратный кусок твёрдой кожи, размером с его грудь.
Олаф Ирландский Башмак
Ярл Годред сидел на скамье в своем зале, а Олаф Кваран развалился в его собственном высоком кресле, накинув шкуру полярного волка, которая, словно молочный ручей, стекала с его плеч. Колышущийся мех укрывал плечи, все еще широкие, несмотря на то, что его волосы были того же цвета, что и волчий мех. Такая же седая белая борода заплетена в три длинные косы, отягощенные чуть подернутыми ржавчиной железными кольцами. Борода обрамляла выпуклые щеки, а его глаза, безумные, словно у охотящейся кошки, сверкали голубым льдом.
Годред заметил на бугристом лице ярла Дюффлина некое подобие улыбки, когда тот выпытывал у Огмунда сведения о налётчиках. Мало того, что старый бойцовский пёс рвался в бой с Уи Нейллами, — войну, которую Годред всегда считал глупостью, так теперь он еще проявлял нездоровый интерес к монахам.
Королевское брюхо Олафа обтягивала нежно-зеленая рубаха с красной вышивкой, но теперь её украшали лишь пятна от еды; и стоя рядом, Огмунд подумал, что по пятнам на рубахе можно проследить всю жизнь Олафа Ирландского Башмака, шаг за шагом, словно читая руны на памятном камне.
— Сын Гуннхильд сказал, что ищет монаха Дростана? — спросил ярл Дюффлина, его улыбка напоминала скорее расщелину в скале.
Огмунду было не по себе, когда владыка Дюффлина улыбался, это было так же неприятно, как чувствовать затылком волчье дыхание. Точно так же ощущал себя и ярл Годред, и Огмунд хорошо знал, что тот тоже недоволен всем, — а в особенности появлением Олафа Ирландского Башмака, который принижал его собственный авторитет.
— Он прямо не говорил этого, — ответил Огмунд, — но все и так ясно, если сложить одно с другим.
Он взглянул на Годреда, который сидел следующим за Ситриком, младшим сыном Олафа. Ветка упала недалеко от дерева, подумал Огмунд, потому что Ситрик, все ещё темноволосый, был такой же круглолицый и коренастый. Однажды эти двое станут похожи друг на друга как два плевка, — старший сын был третьим плевком, но хромоногим, из-за чего его прозвали Йаркне — Железное Колено.
У Олафа был еще один сын, Рагналл, который остался в Дюффлине, Огмунд тоже видел его. Высокий и светловолосый, от другой матери, он был любимцем Олафа. Вообще король любил своих женщин, сейчас Олаф вспахивал ирландскую красавицу по имени Гормлет, и непохоже было, что толстый живот как-то мешал ему.
— Нам известно, что Ульф в капелле на вершине холма нашел двух мёртвых монахов, — прорычал Ситрик, покачав головой. — Один из них выглядел так, словно ему пробили голову, но крысы уже успели обглодать обоих, поэтому трудно сказать, так ли это. Двое монахов. Этот Дростан мертв.
— Тогда кто был с торговцем Хоскульдом? — возразил Олаф, откинувшись на спинку высокого кресла и вытянув к огню ноги — обутые в обычные сапоги, увидев которые, Огмунд удивился, ведь прозвищем "кваран" или Ирландский Башмак, Олафа наградили норвежцы и даны. Они насмехались над северянами Дюффлина, считая тех наполовину, или даже больше, ирландцами, ведь те позабыли, как обуваются нормальные люди, а вместо этого носили ирландские сандалии.
— Хоскульд прибыл в Дюффлин вместе с монахом, но я его не видел, — продолжал Олаф, перебирая кольца на бороде. — Хоскульд пришел ко мне с нелепой историей про монаха, которому известно где находится старинный топор Эрика, и что тот монах готов за деньги рассказать, где он спрятан. Хоскульд сказал, что монах придёт ко мне лично, — после того, как ему будут предоставлены гарантии, — что показалось мне оскорбительным.
— Я думаю, это самая жалкая попытка выбить из тебя серебро, из всех, что я слышу каждый день, — буркнул Ситрик, на что его отец кивнул и грустно ухмыльнулся.
— Да, но Хоскульд — хороший торговец, ему можно верить, поэтому я позволил ему переночевать у меня, будто бы хотел обдумать его предложение. На самом деле, я уже решил отправить его обратно, к его робкому монаху, или пусть он приведёт ко мне этого шарлатана, но прежде чем я успел что-либо предпринять, Хоскульд сбежал. В спешке. Ночью. Этим он оскорбил меня ещё больше, подумав, что я причиню ему вред.
— Думаю, он не дурак — прорычал Ситрик, — потому что заслужил наказание за свою глупую историю.
Отец бросил на него колючий взгляд.
— А теперь, в поисках монаха сюда с Оркнеев заявился последний сын Гуннхильд, — произнес он. — Даже человек с булыжником вместо мозгов, понял бы, что Хоскульд уже растрепал свою историю многим.
— Найти Хоскульда, — ответил Годред, и Олаф наградил ярла тяжёлым взглядом.
— Хорошая мысль, — прорычал он. — Мне и в голову не приходило, что всё настолько серьёзно, и Гуннхильд так усердно взялась за его поиски, отправив своего младшего сына.
