Заживо погребенная - Эмар Густав (библиотека электронных книг .txt) 📗
Их отвели обратно в 3. Входя в город, они встретили офицера штаба, который их остановил.
— Кого вы ведете? — спросил он сержанта.
— Бунтовщиков, господин лейтенант.
— Вот как! Что же, при них нашли оружие?
— Никак нет, господин лейтенант: они просто бежали; только у этого (сержант указал на Юлиана) мы нашли большую сумму денег золотом и банковыми билетами.
— Ага! — сказал офицер, глядя в упор на Юлиана. — Это, вероятно, один из покупателей.
— Вероятно, господин лейтенант.
Юлиан отвернулся, предварительно пожав плечами.
— Хорошо, — сказал офицер, — поместите их с остальными. После разберемся.
ГЛАВА IV
Юлиан Иригойен и Бернардо Зумето были заключены, в числе других пленных, в какой-то темный, сырой и душный подвал.
Там несчастные томились в течение четырнадцати часов. Не позаботились даже дать им кусок хлеба для утоления голода! В подвале было так тесно, что можно было только стоять. Те, кто был слабее, падали, и остальные поневоле топтали их ногами…
Наконец, после двух суток невообразимых страданий, начался допрос арестованных. Но этот допрос ограничился записью их имен, фамилий, местожительства и рода занятий; затем все бунтовщики были посажены в телеги и отвезены в М., местопребывание военной дивизии, где их должны были подвергнуть военному суду.
В М. их заперли в городскую тюрьму, старое здание без всякой вентиляции, где они в душном, сыром и спертом воздухе промучились еще шесть недель. Многие из арестованных заболели, а некоторые умерли.
Наконец очередь дошла до Юлиана и Бернардо, и они предстали перед военным судом.
Входя в залу, они с ужасом переглянулись.
Они узнали в зале человека, который старался укрыться от их взоров. Этот человек был Фелиц Оианди…
Несмотря на то, что Юлиан и Бернардо были безоружны в то время, когда их арестовали, несмотря на отсутствие доказательств их участия в восстании, тем не менее на том только основании, что они бежали в то время, когда их арестовали, они были приговорены к ссылке на десять лет в Кайенну.
Однако вещи и деньги были им возвращены.
Их отвезли в Гавр, где они должны были оставаться в тюрьме до отправки в Кайенну.
Со времени ареста молодые люди не получили ни одного известия от своих родных. Они часто и много писали, но все их письма оставались без ответа. Они приходили в отчаяние, не понимая, что означало это молчание. Наконец, один из тюремных сторожей, сжалившись над ними, объяснил, что хотя заключенным и позволили писать письма, но эти письма никогда не выходили из стен тюрьмы, их систематически уничтожали по распоряжению свыше.
Наконец день отъезда настал.
Юлиан и Бернардо, в числе трехсот пятидесяти товарищей по несчастью, сели на фрегат «Беллона», который должен был доставить их в место назначения. Весь промежуток между двумя деками корабля был приспособлен к помещению ссыльных.
У каждого было свое назначенное место, где на ночь вешалась его койка и где он обязан был находиться днем.
В шесть часов утра ссыльные обязаны были убрать свои койки. Они имели одинаковый стол с матросами и обязаны были подчиняться всем установленным правилам. Утром, в течение двух часов, и вечером, в течение трех часов, они имели право выходить на палубу и дышать свежим воздухом, остальное время проводили, как умели, в своем тесном помещении, стараясь каким-нибудь занятием или сном убить время.
Комендант «Беллоны», выбрал нескольких ссыльных, которым поручил надзирать за общим порядком и за раздачей пищи. Юлиан попал в число этих избранных, которые, сравнительно с остальными, пользовались большей свободой. Бернардо была тоже предоставлена эта привилегия. Всех старших было десять; у каждого под командой состояли пятьдесят пять ссыльных, за которых он отвечал. Перекличка проводилась три раза в день в неопределенные часы, по приказанию дежурного офицера. Кроме того, два раза в течение ночи старшие, в сопровождении матроса, державшего зажженный фонарь, проходили между койками, делая проверку спящих.
Фрегат вторые сутки уже находился в море; ссыльные только что сошли в свое душное помещение между деками Пробило восемь часов вечера. Юлиан, опираясь на пушку, глядел вдаль и думал невеселую думу, как вдруг почувствовал, что его кто-то слегка тянет за рукав.
Он обернулся и увидел незнакомого матроса, который его спросил:
— Вы доктор Юлиан Иригойен? Вы замешаны были в беспорядках, происшедших в 3.?
— Да, мой друг, это я. Что вам нужно?
— Возьмите вот это, — ответил матрос, подавая ему тоненькую бумагу, сложенную несколько раз.
— По прочтении этой записки разорвите ее на мелкие куски и бросьте их в море.
Юлиан поблагодарил матроса горячим пожатием руки и с жадностью принялся читать письмо, которое до него дошло таким странным образом.
При первых же строках у него сильно забилось сердце и он на минуту перенесся в тот мир, с которым, казалось, порваны были все связи.
Мы здесь приведем это письмо целиком:
«Дениза продолжает вас любить и не расстанется с вашим отцом, которого она утешает, как настоящая дочь.
На четвертый день вашего отъезда вы увидите бриг, который будет следовать по одной с вами дороге. Вы его сейчас же узнаете, потому что у него брамсель будет красный, а все остальные паруса белые.
Корабль незаметно начнет к вам приближаться и на закате солнца будет от вас в расстоянии двух кабельтовых. Говорят, что вы отличный пловец; стало быть, это расстояние для вас ничтожно.
В семь с половиной часов вечера спуститесь незаметно с фрегата в воду и плывите по направлению к бригу; лодка пойдет к вам навстречу; у нее будет зажженный фонарь на корме. Ваш отец посылает вам свое благословение, а ваша невеста любит вас всей душой. Дай вам Бог спастись для тех, которых вы любите и которые вас любят.
Чтобы в вас не было никакого сомнения относительно той личности, которая вам пишет, взгляните на подпись; только вы и ваш отец можете узнать, кто скрывается под этим названием.
«Живая умершая».
«Да, — сказал Юлиан, — я вас узнаю и поступлю, как вы мне советуете».
Он приложил письмо к губам и, несмотря на совет матроса, бережно спрятал его.
Ему оставалось еще двое суток ждать своего спасения.
Эти сорок восемь часов показались ему целой вечностью; его била лихорадка, он нигде не находил себе места и должен был напрягать всю свою силу воли, чтобы скрыть от посторонних глаз те чувства, которые его волновали.
Наконец настала заря четвертого дня.
Как только Юлиану представился удобный момент, чтобы незаметно выйти на палубу, он бросился наверх и стал искать глазами бриг, о котором упоминалось в письме. Корабль небольших размеров уже привлек внимание матросов. Его брамсель был действительно из темно-красного полотна.
— К какой бы нации мог принадлежать этот бриг? — спросил один из ссыльных.
— На нем нет флага, — ответил квартирмейстер, — это, должно быть, американец. Впрочем, мы сейчас узнаем. Капитан велел поднять наш флаг.
В ответ на вопрос, выраженный поднятием французского флага на «Беллоне», бриг поднял английский флаг.
Юлиан подошел к Бернардо, которому до этой минуты он еще ничего не сообщил о письме, и сказал ему на наречии басков, которого никто на корабле не понимал:
— Слушай, что я тебе скажу: как бы тебя ни поразило то, что ты от меня услышишь, не подавай виду, чтобы никто не мог догадаться, о чем мы говорим.
— Говори, Юлиан, я буду нем, как истукан.
— Этот бриг, который идет по одному направлению с нами, следит за нами, чтобы спасти меня. Ты впоследствии поймешь, как я об этом узнал. В семь с половиной часов вечера я спущусь в воду и меня подберет шлюпка. Умеешь ли ты плавать?
— Немного — могу продержаться на воде с четверть часа; но все равно я с тобой отправлюсь. Я предпочитаю утонуть, чем остаться тут без тебя.
— Ну так решено: или мы спасемся, или погибнем вместе! Часам к семи подойди к вантам фок-мачты на штирборте, — я уже там буду. Сними верхнее платье и сапоги и перетянись хорошенько кушаком. А теперь разойдемся, чтобы не возбудить подозрения.
