Зори над Русью - Рапов Михаил Александрович (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗

Как знать, или нукерам Темировой тысячи далеко было до стражей Чингис–хана, или века рабства научили подневольных ордынских людишек ухо востро держать, острее, чем во времена Чингиса, только, когда нукеры добрались до костра, ловца там не было. Ушел и недожаренную утку с собой унес. И следов не оставил. Какие следы в болоте, в воде!

Нукеры переглянулись.

— А Темир–мурза приказал выпороть его.

— Вернемся ни с чем, Темир–мурза нам милость окажет, своей плетью попотчует.

Воины опять переглянулись. Старший сказал:

— Снимай кольчугу, раздевайся догола, — и сам начал расстегивать ворот своего доспеха.

Почуяв недоброе, другой воин чуть слышно спросил:

— Зачем?

— Ты меня, я тебя ударю. Дрожишь? С плетью мурзы познакомиться захотел? Я не хочу! Я ее знаю! Будешь бить, не сокруши своего мужества, ударь без пощады.

Сбросив кольчугу, нукер насмешливо взглянул на товарища, потом посуровел.

— Ну! Ждать тебя! Долго? — ударил плетью по кольчуге. — Снимай!..

Кто бы мог подумать, что у нукеров, выехавших из камышовой заросли, спины в крови! Губы их улыбались. Надо бы разогнать коней, пустить их полным скоком, лихо осадить перед Темиром. Нельзя! Лошадей гнать — плети нужны, а на плетях кровь, и эту кровь надо показать мурзе.

Но Темир–мурза и не взглянул на их плети. Едва нукеры подъехали, он махнул рукой, сдавленно прохрипел:

— Прочь!

Мурза стоял у подножия холма и, не отрываясь, смотрел наверх, на Мамая. Было на что посмотреть. Наверху холма лежала загнанная лошадь, а рядом ткнулся лицом в траву вестник.

«Или тоже помирает, или от страха перед Мамаем так повалился».

Эмир и в самом деле был страшен: вцепившись обеими руками в свиток пергамента, он не читал, а пожирал горящими глазами каждую строку.

«…Признал Тверской князь князя Московского братом старейшим… за себя и за потомков своих обещал не искать ни великого княжения, ни Новгорода Великого… а если царь ордынский ярлык даст, того ярлыка не брать…» — Мамай яростно скомкал грамоту. Вестник, не поднимая головы, стал потихоньку отползать в сторону, а Мамай, с треском раздернув складки пергамента, вновь впился глазами в написанное.

«…В Кашин Тверскому князю не вступать… полоненных отпустить всех… и с достоянием их… и в Торжке пограбленное такоже возвратить…» — Мамай разразился злым смехом: — Все, все отдал Михайл–князь…

Читал дальше. Глаза его опять загорелись, когда он прочел: «…А пойдут на нас татарове или на тебя, биться нам и тебе всем вместе противу их…»

— Вот они, замыслы московские! От сытых псов не жди добра! Москвичи победой сыты…

Уже не вестник, а знатнейшие мурзы, темники и тарханы начали пятиться от Мамая. Беснуясь, захлебываясь гневом, он дочитал:

«…Или мы пойдем на татар, и тебе идти заодно с нами».

Эмир несколько мгновений стоял окаменелый, потом, глубоко вздохнув, крикнул:

— Темир!

Мурза одним духом взлетел на холм. Словно и не кричал только что Мамай. Спокойно, даже как–то устало приказал:

— Найди Хизра. Пусть придет, ибо заблудился я в солончаках сомнений и хочу испить из источника его святой мудрости. Иди!

2. НА БЕРЕГАХ СЫР–ДАРЬИ

Над умирающим жаром мангала [273]кое–где еще пляшут живые голубоватые огоньки. Но все больше пепла на углях. На решетчатых стенах юрты тускнеют отблески. По юрте ползет угарный запашок. Пора бы и на покой, но кто же уйдет, пока акын, трогая жильные струны домбры, рассказывает напевно о святом Хизре, что пришел ныне на берега Аральского моря, в самое сердце Ак–орды. [274]

— В рваном пурпурном халате идет Хизр по оснеженным пескам… Узнайте его, правоверные, откройте перед ним вход в юрту… У того, кто накормит и согреет старца, вечно будет вода в арыке, и бараны его будут жиреть, и кобылы принесут резвых жеребят. В рваном пурпурном халате идет святой Хизр по пескам Ак–орды… Узнайте его, правоверные… Мир и счастье ждет того, кто приютит его… Счастье и мир…

Опять и опять повторяет акын, как припев, слова о мире и счастье, перебирает тонкими пальцами лады на длинной шейке домбры. Только две струны у домбры, но напев акына звучит каждый раз по по–новому.

— Идет, идет святой Хизр по пескам…

И никому невдомек, почему захожие акыны ныне запели по кочевьям о святом Хизре. Почему все акыны приходят с заката, следом за верблюжьими караванами, идущими из Кок–орды? Звенят струны домбр, и, словно по ветру, летят по Ак–орде вести:

— Видели святого Хизра на берегах Яика.

— В бесплодных песках, на караванной тропе испил он солоноватой воды из заброшенного колодца.

— Там, где зимний прибой Арал–моря ревет у желтых берегов, святой Хизр провел ночь в бедной юрте.

Летят вести. Идет по пескам Ак–орды святой Хизр. Бормочут о том по кочевьям.

А тем временем старый Хизр и в самом деле подходил к столице Ак–орды. [275]Уже белели вдали, замыкая плоскую равнину, вершины хребта Кара–Тау, уже чаще попадалось жилье, но еще чаще на пути Хизра лежали развалины и сухие арыки. Хизр шел по пескам, слегка припорошенным снегом, с трудом вытаскивал ноги, увязавшие порой по щиколотку, а сам глядел и глядел все подмечающим взглядом. Мертвые камни, мертвые пески, истлевший прах былого. Второе столетие перевалило за половину, а времени и до сих пор не под силу стереть следы сокрушительного удара, нанесенного сыном Чингисовым Джучи–ханом.

Но не только развалины видел Хизр. Вон впереди голубым чудом встал ханский мавзолей Кок–Кесене. [276]Тяжелый куб, одетый в синие изразцы, над ним — восьмигранник в голубых изразцах, а еще выше — легкий шестигранный барабан, несущий остроконечный купол.

Проглянувшее на миг солнце озарило грани, углубило тени, весь Кок–Кесене вспыхнул, как драгоценный камень, но зимние тучи сомкнулись, бирюзовая сказка потухла.

У самого мавзолея Хизра окликнул караул.

— Куда идешь, старик?

Труден был путь Хизра, долго шел он, устало опустив голову, треух совсем сполз ему на брови, и, услыхав окрик, он не сразу выпрямил ноющую спину, не сразу взглянул из–под волчьего меха на нукеров, а когда распрямился, то молча распахнул бараний кожух.

Увидав под ним старый пурпур, нукеры окружили старика.

— Никак сам святой Хизр пришел к нам в Сыгнак?

— Тебя–то и надо, тебя–то и ловим.

— Давно ждут тебя в Сыгнаке!

Молча, со спокойным достоинством Хизр посмотрел вокруг и опустил голову. В спину толкнули:

— Озираешься! Почуял? Бывалый.

— Шайтанов вражды из бутылки времени выпустить задумал!

— Смуту пришел сеять, Мамаев посланец!

Хизр тяжело оперся на посох, разлепив сухие, обветренные губы, промолвил учительно:

— Сказал пророк: «Смута спит, да проклянет Аллах того, кто разбудит ее!»

Старый татарин с бурым шрамом поперек лица шагнул к Хизру и ответил в тон ему:

— Берегись, святой Хизр, как бы Аллах не проклял тебя. Да сбудется речение пророка. Идем…

Окруженный кольцом нукеров, Хизр шел к Сыгнаку. Знал он, что неладно делает, а не мог не поворачивать голову, не посматривать искоса назад. Даже бессмертному Хизру жутко чуять два копейных острия за спиной.

3. ТРИ ЗМЕИ

Нукер, охранявший ворота дворца, сказал:

— Хан велел провести святого Хизра в нижнюю палату круглой башни.

Заскрежетали петли ворот. Хизр отметил про себя: ворота новые, а петли, видно, со времен Джучиевых стоят. Окруженный плотным кольцом караула, Хизр вошел во дворец.

Запах прели. Полутемная путаница переходов. Западня, из которой не выбраться, а сзади по–прежнему два копья, готовые вонзиться в спину. Вот и двери в круглую башню, покрытые тонким резным узором. Что ждет его за этой дверью? Хизр выпрямил сгорбленную спину, надменно вздернул подбородок.