Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Бой перенесся за первую линию укреплений, за ров, из которого тянулись еще руки умирающих, хватаясь за ноги пробегавших по ним товарищей, за парапет земляной стены. Защитники начали медленно пятиться к возам, яростно отбиваясь. Два великана — черный Хынку и багроволицый, могучий Гангур бились по бокам воеводы, оберегая его от десятка фанатичных дервишей и осатаневших янычар. Но одному из нападающих, с кафтаном, изодранным в клочья колючками, которыми была усеяна вершина частокола, удалось оттеснить боярина-пыркэлаба. Воевода оказался в опасности: со всех сторон, повинуясь команде бека в алой чалме, к нему протискивались бешлии, из-под плащей которых сверкали начищенные перед сражением стальные доспехи. Тревожный взгляд портаря Шендри мгновенно оценил положение, и он ринулся на помощь к шурину, вступив в поединок с главарем осман. Место не было подходящим для единоборства; обоих борцов то и дело разъединяли, отталкивали друг от друга, заслоняли друг от друга соратники и враги. Но Шендря все-таки достал неуемного бека саблей, и верные бешлии, заслоняя своего командира, перешли к защите. Тем временем к воеводе подоспели москвитин Русич и сорочанин Грумаз. Соратники старались незаметно оттеснить в тыл князя, рвавшегося в гущу схватки, но Штефан, упорный и умелый воин, неизменно оказывался впереди.
Турки наступали с жестоким боем, шаг за шагом, теряя сотни товарищей, большой кровью окупая каждую пядь земли, тесня молдаван более тяжестью многотысячных толп, чем искусством в рубке, которому здесь не было места. Юнис-бек очутился в куче воющих от ярости дервишей. Святые воины, казалось, вот-вот побросают свои ятаганы и сабли с когтями, зубами вцепятся в горло неверным ак-ифлякам. Юнис всегда сторонился этих свирепейших воинов пророка из-за тяжелого духа, исходившего от их немытых тел, от не стиравшегося и не менявшегося годами платья. Теперь молодой бек его не чувствовал. Юнис упоенно бился, всей душой наслаждаясь святейшим и лучшим делом, для которого мужчина рождался на свет. Поток аскеров нес его на врага, он плыл в его разливе, словно в лодке, и не нужно было выбирать дорогу, выбора просто не было: куда несло его половодье родного войска, там и врубался он в ряды противника. Воины бея Штефана казались ему все до скуки похожими друг на друга, на одно лицо; перед ним, чудилось, вставала однообразная серо-бурая масса, какие Юнис видел на рынках Стамбула и Едирне, в тех рядах, где громоздились под самые крыши лавок высокие кипы и тюки грубого войлока, еще не разрезанного на кошмы. И с удивлением убеждался, как хорошо защищают воинов от сабли эти боевые сермяги, сшитые из толстой, вываренной в масле, сложенной в несколько слоев льняной ткани, какие умелые рубаки носят такие нехитрые, но надежные доспехи. Время от времени сабля Юнис-бека задевала и добрую кольчугу, и серебряный или даже золотой галук, натыкалась на пластину панциря, выбивала искры из стального шлема; это перед ним вырастал сановитый боярин, богатый воин, посланный в войско князя каким-либо из молдавских городов, витязь сучавского стяга. Но более всего перед ним стояло вот этих простых на вид, но искусных в деле бойцов. Молодой алай-чауш султана Мухаммеда не испытывал к ним ненависти; он напрасно искал порой в себе ту священную ярость, которая непременно должна была вспыхивать в душе каждого воина ислама при виде закоренелого кяфира, с мечом в руке отстаивающего свое богопротивное неверие. Но он сражался, и это рождало в нем боевой азарт, простодушный восторг, ввергало его в экстаз. Это была настоящая жизнь для Юниса, это была для юного воина игра, которой он не мог натешиться, и он рубил встававших перед ним ак-ифляков, стараясь убить и радуясь, когда ак-ифляки падали, как падали не так уж давно деревянные куклы-франки под ударами игрушечного меча, подаренного славнейшим Иса-беком малолетнему сыну.
Юнис-бек не без основания надеялся, что в этой долине, в этом войске бея Штефана ему непременно встретится друг — Войку Чербул, его спаситель и побратим. Султанов алай-чауш не гадал, где и как случится эта встреча, но был, не задумываясь над тем, уверен: она принесет им обоим только радость. Время от времени Юнис искал глазами Чербула, искренне сожалея, что тот не показывается и не может увидеть его в бою, полюбоваться его искусством и удалью. Ведь Войку Чербул, побратим и друг, встретил Юниса в тот страшный час, когда армия визиря была уже разгромлена и молодой бек тонул в болоте, откуда его так вовремя вытащил храбрый Чербул из белой крепости Ак-Кермен.
А Чербул сражался в другом месте и не мог подивиться, как хорош и смел в любой сече спасенный им молодой осман.
Войку в первый раз в своей короткой, но уже насыщенной событиями жизни воина стал участником такого боя — многих тысяч против многих тысяч, в немыслимой тесноте, когда сталкиваются друг с другом плотные стены людей — плотнее камня, когда спереди и сзади тебя давят неисчислимые толпы и выручают тебя и спасают не столько искусство и умение сражаться, сколько сила мышц, выносливость тела и стойкость духа. Тут некуда податься; не использовать великого множества сабельных приемов, которым обучили тебя твои ратные учителя, которые придумал ты сам и испробовал в деле; тут нужно только держаться, не зевать, защищать товарищей и себя, — прежде все-таки товарищей, ибо, оставшись в одиночестве, ты обречен на немедленную гибель. Нужно разить, разить, разить, тяжело и насмерть, с маху или тычком, не мудрствуя, все выше взбираясь на гору трупов, вырастающую под твоими ногами, мертвецов, лежащих вперемешку с еще живыми раненными, и не упасть, поскользнувшись, не дать себя свалить, затоптать. Биться не в рукопашной уже, а в страшной сече всплошную, где отцовская сабля уже не лучшее оружие, и надо держать наготове кинжал. Где люди уже, собственно, и не бьются, а просто режут друг друга.
Войку некогда было в это время приглядываться к себе. А ведь, сделав это, он, пожалуй, удивился бы. Он увидел бы, что стоит твердо, хотя под ногами у него — шевелящаяся гора мертвых и полумертвых тел, что ловко наносит удары и уклоняется от смертоносных выпадов. Вокруг падали люди, османы и свои, а Чербул все так же, будто земледелец на току, молотил клинком, и брызги крови, летевшие из-под его сабли, как всплески золотого зерна из-под крестьянского цепа, извещали его, что трудится он не зря. И все так же бились рядом рыцарь Фанци прямым тяжелым палашом и боярин Тимуш — старинной молдавской саблей, доставшейся ему, наверно, от тех венценосных предков, которые порой так мешали ему спокойно жить. Бились по-прежнему рядом с ними Ренцо дей Сальвиатти, Переш и Клаус, секей Варош и Жолдя. И наводил на осман суеверный ужас исполинской дубиной не выдержавший одиночества в лесной пещере пустынник Мисаил. Храбрые спутники Чербула в пылу сражения не замечали, что вокруг них становится все меньше своих, что огромные вражьи силы все дальше оттесняют их от захваченного вала.
Штефан-воевода, однако, видел, как тает его небольшое войско, как переливаются через частокол все новые, свежие волны нападающих, доведенные до исступления безумным боем турецких бубнов, воплями дервишей и мулл, кровожадными призывами начальников. Вражьи силы наводняли лагерь. И воевода, не оставляя своего места в сече, повелительно крикнул что-то Русичу. Влад тут же передал приказ князя дальше, по цепочке ближних людей. И за спинами бойцов оглушительно взревели трубы и бучумы молдавского войска.
Османы в недоумении остановились. А войско князя Штефана, услышав сигнал и воспользовавшись минутной растерянностью турок, в порядке отошло за вторую укрепленную линию лагеря — тяжелые возы вагенбурга, из-за которых немедля грянул опустошительный залп.
Последние бойцы Штефана-воеводы исчезали в пространстве между возами, тут же вновь закрытом дубовыми щитами и бревнами, когда железный дротик из турецкого арбалета пронзил грудь генуэзца Ренцо. Войку едва успел втащить упавшего друга в ощетинившийся оружием гуляй-город.
