Город мелодичных колокольчиков - Антоновская Анна Арнольдовна (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— О два шайтана! Один из них Моурав! — прохрипел обессиленно Хозрев-паша. — Он обманом проглотил мою славу!
— Тем более, везир, необходимо отправить трехбунчужника подальше.
— Ты говоришь — на войну с Габсбургами?
— О нет, еще дальше.
— Клянусь Меккой, ты, посол, за мое отсутствие потерял чутье! Есть два меча: один мой — в крови, другой его — в золоте. Эйваллах, Моурав-пашу не оттянуть от Ирана, оттуда дорога в царство гурджи.
— Мой бог, вы, уверяете, что Моурав-паша присвоил ваши победы. Почему бы вам не потребовать суда над узурпатором?
— Клянусь седьмым небом, это мое желание! Но двуличная судьба подсунула султану желание завоевать пятый трон. И он уже повелел везирам определить в Серале место, где должен красоваться этот трон! А мой враг Осман-паша, в угоду шайтану, раздвинул свою пасть. О аллах, почему ты не создал его немым!
— О чем же говорит второй везир?
— О сеятель справедливости! Бешеный Осман клянется, что Моурав-паша не только пригнет к стопам султана пятый трон, но и все богатства Исфахана.
— Виртуозно! Ну, а вы как думаете?
— О всевидящий! Я, верховный везир, не допущу больше сына собаки к победам! Ибо это означало бы, что я подставил свою голову, а не Османа, под меч Непобедимого.
— Вы правы, везир, Осман умышленно действует во вред нашей политике. Попробуйте спутать его карты…
— О посол, я сам о таком думал, но Мухаммед не пожелал подсказать мне ни две, ни одну удачную мысль.
— Я подскажу. Устройте Моураву горячую баню: в самый разгар битвы оттяните незаметно половину войска, — одно проигранное сражение отвратит от него султана, тогда и Диван станет сговорчивее.
А главное: поражение Непобедимого поубавит спеси у Осман-паши.
Хозрев с ненавистью взглянул на гобелен, на котором зайчик прыгал у ног желтоволосой красавицы, чем-то напоминая его самого. Самолюбие не позволяло верховному везиру признаться послу в том, что Саакадзе его ни в чем не слушается, а когда он, держатель пяти бунчуков, пробовал вмешаться в военные действия Саакадзе, то он, держатель двух бунчуков, предъявил ему тайный ферман с вензелем султана. И тогда он, верховный везир и сераскер, был рад, что Моурав-паша хотя бы делает вид, что во всем подчиняется тому, кто возглавляет войско.
— Шайтан свидетель, ты прав, посол, но…
— Браво! Не находит ли везир, что чем скорее мы сплавим удачливого полководца, и как можно дальше, тем быстрее и как можно ближе обретем покой: вы на Востоке, я на Западе.
— О посол! В твоих словах сверкает правда, но… султан сказал: жизнь Георгия, сына Саакадзе, неприкосновенна, как жизнь его сына. А это значит: убийца будет посажен на железный кол. Потом, не только янычары, все беки и эфенди готовы за него горло перегрызть. За ним, как слуга, бегает победа. Поэтому турецкое войско верит ему, как пророку.
— И вам, верховному везиру, неизвестны тайные средства?
— О, как простодушны франки! Разве трудно подсунуть яд?.. Или повредить коня? Или… О посол, знай: хорошо то, что принесет тебе пользу… А то, что причинит тебе вред, плохо.
— Ба! Не значит ли ваш силлогизм, что вы отказываетесь от совместных действий со мною? О чудо! В таком случае предупредите об этом царственную ханым Фатиму. Уже кое-где связывают ваше имя с исчезновением Арсаны…
Хозрев-паше было выгодно притвориться, что он не понял намека. Он смотрел на потемневший гобелен: зайчик исчез, желтоватая красавица осталась. Она как бы напоминала о трех условиях другой, черноволосой: власть! слава! золото! Он не хотел исчезнуть, он хотел достичь вершины своего бытия.
— Кого ты, посол, убеждаешь? Если не я, то кто изыскивает средство открыто уничтожить гурджи, Осман-пашу и всех его друзей? Машаллах! Это должно свершиться далеко от Стамбула. Там, где ни один свидетель не покажет иначе, чем надо.
— Прекрасно! После этой оздоровительной процедуры вы, мой везир, полностью возглавите анатолийские орты. Трон шаха Аббаса перестанет быть приманкой, и султан займется троном императора Фердинанда. Тогда вы, мой друг, воскликнете: «Полумесяц на Вену!»
— Так будет угодно аллаху!
— И кардиналу. Благородный Ришелье не забудет о ваших услугах Франции.
— Мир — это белый курдюк: хвала тому, кто сумеет его повернуть. Я еду в Токат.
— Чудесно! Как скоро могу я рассчитывать на ваш отъезд?
— Нужны пиастры.
— Сколько?
— Не один и не два.
Куббе-везиры — везиры купола — высшие советники Дивана, представляющие «купол империи», в один голос твердили: «Полумесяц на Исфахан!». Султан Мурад Четвертый чуть заметным кивком головы поддерживал их рвение.
Он, «падишах вселенной», казался Хозрев-паше околдованным, и вся нечисть, гнездившаяся в душе верховного везира, толкала его скорей преодолеть просторы Анатолии и въехать в Токат.
Диван обсуждал лишь одно: как бы лучше помочь Моурав-паше свершить задуманное. На Хозрев-пашу как-то никто не обращал внимания: «Не льстись на воробья, когда орел парит в пределах твоих глаз».
А орел в лице Осман-паши действительно расправил свои крылья. Его советы сверкали, как солнце над зеркальным прудом. А советовал он то, о чем с давних пор мечтал «падишах вселенной», — мечтал, но не смел произнести вслух, чтоб не вызвать тайных насмешек опытных полководцев.
И вот: «Полумесяц на Исфахан!»
Из Сераля верховный везир вышел ошеломленный и потрясенный, будто он уже четвертый везир и отброшен куда-то на дальнюю тахту.
Ночь напролет метался Хозрев-паша на пышном ложе Фатимы. Страшные видения терзали его: вот проклятый Моурав-паша разрывает пасть «льва Ирана»… вот Индия… вот грек из Миссолонги преподносит ему крест, усеянный жемчужинами… вот знамена с изображением барса, потрясающего копьем, как волны морские, окружают дворцы шаха Аббаса… Вот проклятый грузин, прославляя ислам… становится верховным везиром. Хозрев рванулся, ударом кулака распахнул решетчатое окно. Брызги прибоя ворвались в душную оду, взметнув, как паруса, легкие занавеси…
Похвалив мужа за намерение не отступать от власти, славы и золота, Фатима сказала:
— Я знаю брата, он — да продлит аллах его веселую жизнь до ста одного года… — сделает Моурав-пашу верховным везиром, а жену его Русудан — ханым-везир.
Почему не о тебе поют песни в Стамбуле? Почему не к тебе, главному сераскеру, спешит милость султана? Что за радость от жизни, если пришелец заслоняет твое имя? И много ли ночей ты посвятишь не нежным сравнениям и усладам, а реву, подобно недорезанному быку?
Не отвечая на упреки, Хозрев-паша тупо уставился на отнятые им у Эракле золотые кувшины с выгравированными тиграми, свидетелями его жарких встреч с воинственной супругой. На кувшинах вилось в арабских завитушках изречение из корана: «Рай женщины — под пятой ее мужа». Машаллах? В чем истина? Он, первый везир, как последний паук, сам задыхается под пятой своей жены! И вдруг взвизгнул:
— Фатима! Один кувшин я подарю Моурав-паше!
Другой прикажу моему виночерпию держать под плащом. Да будет приятен гурджи вкус опьяняющего напитка.
Вспорхнув к мозаичному шкафчику, Фатима вынула изящный флакончик, но паша его отстранил:
— Аллах! Разве яд способен убить славу? Шайтан свидетель, славу убивает только позор!..
Берег Босфора, то бледно-сиреневый, то красно-оранжевый, остался позади. Корабль, сверкая фонариком, прикрепленным на серединной мачте к полосе вызолоченного железа, повернул к берегам Анатолии. Повеяло соленой свежестью, будто в страхе разбегались барашки по воде. На корме, где покачивались на шестах пять крашеных конских хвостов — знак высшей военной власти сераскера, — самодовольно ухмылялся эфенди Абу-Селим. Перед ним паруса, мачты, флаги зеленые — значит, на фрикате сам верховный везир. Да, Абу-Селим давно ждал, когда о нем вспомнит Хозрев-паша, и он вспомнил. На берегу состоялась встреча, тайная беседа, и вот эфенди с отборными прислужниками сопровождает верховного везира. Скорей в Токат! Хозрев-паша спешит к полям не своих побед и к своим желаниям присвоить чужие лавры.
