Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович (читаем книги онлайн txt) 📗

— Боже мой! Я сейчас же пошлю папу за доктором, или пусть он сразу отвезет тебя в больницу, ты, наверное, заразился тифом! — испуганно запричитала Юлия Платоновна.

— Ага! Здо рово получается! Это папа мне приказал, чтобы я был больным.

Не прошло и десяти минут, как с веранды послышался голос Варвары Дмитриевны:

— Где же он? Я вся сгораю от любопытства услышать из уст нашего мученика и героя о том, как ему удалось удрать из плена.

Юлия Платоновна распахнула дверь, пропуская Варвару Дмитриевну с Лизой. Юра сделал «зверскую физиономию», застонал.

— Бедный! Он так страдает! Тебя истязали?.. — воскликнула Варвара Дмитриевна, склоняясь над Юриной кроватью.

— Голова раскалывается… Горло болит! В животе такие рези.

Лиза настороженно прищурила глаза. И Юра понял, что переборщил.

— Юлия Платоновна, что же вы медлите? Скорее доктора!.. — затараторила Варвара Дмитриевна. — И надо сообщить сотруднику «Юга» о том, как красные истязают детей! Эти палачи… Ужасно!

— Успокойтесь, дорогая, уже все сделано, — сказала Юлия Платоновна. — Ему предписан полный покой. Пройдемте на веранду. Я вам все расскажу.

— Юра, ты в самом деле болен? — спросила Лиза, когда они остались одни.

— Разве ты не видишь?! — буркнул Юра. — Я здоров, только молчи об этом, Джемма… Нет, Нэлле… Я был у гёзов!

— Может быть, ты, правда, немножко болен, Юра? — сказала Лиза, смотря ему в глаза. — Я попрошу маму, чтобы мне разрешили ухаживать за тобой.

Теперь Юра был бы очень рад заболеть на самом деле и пожалел, что сказал Лизе правду. После прошлогоднего бала они несколько месяцев были почти в ссоре. Лиза поддразнивала его «креольчик!» и дулась. Но в последнее время они снова подружились. Однако Лиза, сложив губы в ехидную улыбку, нагнулась к Юре и сказала:

— Знаешь, твоя «невеста» сейчас в Судаке. Узнает, что ее «креольчик» болен, и прибежит целовать его.

Юра подумал: «Хорошо бы и Лизе и Тате рассказать обо всем, что с ним случилось! Бешеная скачка! Засада на шоссе. А главное — приключения в Эльбузлах! Мышонок и Шура прыгают в окно, как Григорий в «Борисе Годунове». Чемодан золота! Стрельба!»

Юра решил рассказать Лизе только о Дусе. «Вот это дивчина! Смелая, хитрая! А танцует как!»

Лиза выслушала рассказ про Дусю довольно холодно.

— Интересно ты веселился там… Овод так бы не поступал…

Юра опешил. Действительно, главного он не рассказал, а про вино, закуску, пляску наболтал. Глупо! И Юра мысленно послал себе «дурака». Это все Мышонок наделал. Да-да, из-за Мышонка и этой гулянки он валяется под одеялом, а мог бы скакать сейчас верхом на коне за Бескаравайным…

Когда гости ушли, в комнату к сыну зашел Петр Зиновьевич. Он присел на кровать.

— Я сам советовал тебе не болтать, но все же я должен знать подробно, что с тобой приключилось.

Юра рассказал, ничего не утаивая. Судя по выражению лица Петра Зиновьевича, Лука, Бескаравайный и особенно командир ему очень понравились. Он несколько раз переспрашивал о Гоге, брезгливо морщился и сказал:

— Слякоть, грязь… Это страшно, когда таким ублюдкам дают в руки оружие и право распоряжаться человеческими жизнями!.. Слушай, Юра, — серьезно и строго проговорил он, — меня очень беспокоит оружие. Ты мне правду сказал, что ничего не привез? Ведь если найдут боевое оружие, буду отвечать я. И не надо прикидываться сверхбольным, а то твои «колики» похожи скорее на цирковой номер.

2

За окном послышался цокот копыт о гальку. Петр Зиновьевич вышел. А вскоре Юра услышал его голос, взволнованно уверявший кого-то:

— Господа, он же болен!

В комнату вошли два офицера, за ними отец.

— Па-апрашу! — высокий, дородный офицер, улыбаясь, показывал отцу на дверь.

— Дайте же сыну оправиться после потрясений… — пытался убедить Петр Зиновьевич.

— Не смею задерживать, господин Сагайдак… Ваше присутствие необязательно. Не заставляйте меня выходить за рамки приличий. — Говоря это, офицер легонько теснил Петра Зиновьевича к двери и, когда тот оказался на веранде, запер дверь на внутренний крючок.

Второй, низенький и худой, производил странное впечатление: ноги — колесом, непомерно большой нос на узком, как ребро, лице тоже колесом, единственный глаз был выпуклым, а второй, левый, закрыт черной бархатной повязкой на черной резинке. Своим единственным глазом он пристально всматривался в Юру. При этом его кривой нос шевелился, будто принюхивался к Юре. «Карла», — мысленно назвал его Юра, а улыбавшегося окрестил «Фальстафом». Обоих он знал в лицо: контрразведчики с дачи на берегу.

— Кто из знакомых тебе судачан был среди зеленых? — спросил Карла, раскрывая полевую сумку и доставая блокнот и карандаш.

— Князь, не спеши! — многозначительно воскликнул Фальстаф и спросил Юру: — Ты бойскаут?

— Нет. У нас в гимназии только-только организовался отряд, а потом Пал Палыч ушел в армию…

— А ты хотел быть бойскаутом?

— Хотел…

— Жаль, что не удалось. Ведь так увлекательно быть следопытом, разведчиком, раскрывать тайны. Сообразительных и способных даже учить этому не надо — это в крови у мальчиков. Я знаю, ты первый ученик в классе.

— Первая — Инна Холодовская. В нашей гимназии девочки вместе с мальчиками учатся.

— Ну, второй, какая разница! Значит, ты способный, а способных, как я сказал, и учить наблюдательности не надо. Как ты думаешь, зачем я услал твоего отца?

— Чтобы остаться со мной наедине.

— Без свидетелей. Ведь, ей-богу, все, что ты скажешь, останется между нами. Ни одна живая душа не узнает.

— Эсли узнаэт, нэ будэт живая! — смешно пошевелив носом, добавил князь.

Фальстаф бросил на него предупреждающий взгляд и продолжал:

— Поэтому я просил бы тебя быть откровенным… Рассказать нам все, что ты видел и пережил.

— Мне больно говорить…

Офицеры переглянулись.

— Ты очень провинился перед добровольцами, то есть перед нашей, русской национальной армией, — уже не улыбаясь, сказал Фальстаф. — Ты это понимаешь? Ты стал пособником красных бандитов. Возил их, помогал им…

— Меня заставили…

— Мотивы меня не интересуют. Повторяю, ты служил у этих бандитов и заслуживаешь суровой кары. Только из уважения к твоим родителям мы решили ограничиться твоим чистосердечным признанием. Говори же и не бойся. Никто не узнает.

— Я ничего не знаю… Ночь. Куда едем — не знал. Куда приехали — не знал… Никуда не пускали. Голова очень болит… — Юра замолчал.

— А куда ты возил кого-то там ночью на повозке? Видишь, нам все известно.

Юра отвернулся и уставился глазами в пол. Фальстаф уговаривал его, Карла пугал. Юра упорно молчал.

— До чего же ты, братец, упрям! — сказал Фальстаф. — Разве что действительно болен и говорить не в состоянии…

Офицеры вышли.

Когда затих цокот копыт, Юра взбунтовался. Во-первых, заявил он отцу и матери, он не может все время лежать. Во-вторых, пусть ему дадут настоящий обед. Принесенные сухарики и чай для виду могут остаться, а он хочет есть…

Юлия Платоновна уже убирала посуду, когда на пороге комнаты появилась Тата, как всегда, красивая, завитая, разодетая.

Юлия Платоновна попыталась было предотвратить этот визит:

— Ради бога, Таточка! Очень прошу, зайдите потом! Юра очень болен!

— Подруга детства обязана самоотверженно ухаживать за своим товарищем! Вы хотите разлучить нас? Никогда!.. Правда, Юрочка?

— Входи, Тата, входи! — Юра в знак приветствия поднял руку.

Все-таки он был рад ее видеть.

— Что с тобой, жених? — участливо спросила Тата, присаживаясь на краешек постели.

— Заболел. Голова болит. И горло… И живот… — Юра повыше натянул на себя одеяло.

Юлия Платоновна вышла, унося посуду.

— «Болит сердце, болит печенка, ах, не любит меня девчонка», — пропела Тата. — А я думала, ты охотник, спортсмен, что тебе нипочем ни огонь, ни холод, ни вода! А он провел несколько дней на свежем воздухе и уже раскис, расклеился, из носика течет, горлышко болит… Геракл! «Мамочка, положи компрессик на животик», — смешливым голосом сказала она.